Шубинский переулок в Москве - невдалеке от Смоленской площади. Почти рядом несутся стремительные потоки машин, а тут, за зданиями гостиницы "Белград", какая-то особенная тишина. На одном из старых домов, на углу Шубинского и Смоленского переулков, - мемориальная доска. Она напоминает, что здесь жил выдающийся русский писатель Викентий Викентьевич Вересаев. Именно эти комнаты не раз становились душевной обителью для другого рыцаря отечественной словесности - Михаила Афанасьевича Булгакова.
Выросший в книжном доме киевский гимназист, а затем студент-медик Миша Булгаков, очевидно, с отроческих лет слышал имя известного литератора, писателя-врача Вересаева. Особый интерес у читающей России вызвали вересаевские "Записки врача", впервые показавшие медицинский мир как бы с изнанки и неоднократно переиздававшиеся. Читателей взволновал трагический образ врача Дмитрия Чеканова в первой повести В.Вересаева "Без дороги". Взбудоражили либеральные слои и правдивые вересаевские записки "На японской войне", как непосредственного участника и очевидца кровавых событий, куда с началом боевых cражений Викентий Викентьевич был мобилизован как врач. Перед отъездом Вересаева на фронт Горький писал ему: "…Эта идиотская, несчастная, постыдная война - какой-то дикий кошмар, и Ваше участие в ней - обидно, тяжело. И боязно за Вас - за Ваши нервы, за жизнь. Есть и хорошая сторона в Вашем присутствии там - события будут иметь трезвого, честного свидетеля…".
В.Вересаева, современника Л.Толстого и А.Чехова, Н.Телешова и И.Бунина, сцена жизни наделила ролью не только одного из самых правдивых и бесстрашных свидетелей и хронистов, последовавших вскоре головокружительных исторических перемен на ней, но и сохранила его, в сущности, для необыкновенной миссии - с героической нерушимостью отражать их движение. Вглядываться в этот безупречный образ хочется и хочется - пусть лишь потому, что именно Вересаев оставил нам два свода: "Пушкин в жизни" и "Гоголь в жизни".
К Михаилу Булгакову, своему младшему литературному собрату, блестяще и вместе с тем непередаваемо сложно дебютировавшему в Москве, Викентий Викентьевич испытывал какую-то трогательную нежность. Известно, например, что он дважды оказывал Михаилу Афанасьевичу денежную помощь, причем в необычайно деликатной форме. В 1925 г., когда в журнале "Россия" прекратилась публикация "Белой гвардии", а "Дьяволиада" и "Роковые яйца" оказались под угрозой запрета, В.Вересаев, побуждая М.Булгакова принять ссуду, написал ему: "Поймите, я это делаю вовсе не лично для Вас, а желая сберечь хоть немного крупную художественную силу, носителем которой Вы являетесь. Ввиду той травли, которая сейчас ведется против Вас, Вам приятно будет узнать, что Горький (я летом имел письмо от него) очень Вас заметил и ценит". И действительно, возможно, во многом благодаря влияниям и даже некой отеческой вересаевской опеке, Михаил Афанасьевич вновь и вновь выходя, в силу ударов судьбы, из постигавшей его нервической астении, все же свершил своей великий литературный подвиг. Со своей стороны М.Булгаков преданно и почтительно относился к В.Вересаеву. В декабре 1925 г., когда отмечалось 40-летие литературной деятельности воителя российского слова, он написал ему:
"Дорогой Викентий Викентьевич, я был у Вас, чтобы без всякой торжественности поздравить Вас. Вчера, собираясь послать Вам парадное письмо, я стал перечитывать Вас, письма так и не написал, а ночью убедился, насколько значительно то, что Вы сочинили за свой большой путь.
Не раз за последние удивительные годы снимал я с полки Ваши книги и убеждался, что они живут. Сроков людских нам знать не дано, но я верю, и совершенно искренно, что буду держать в руках Вашу новую книгу, и она взволнует меня так же, как много лет назад, на первом пороге трудной лестницы, меня взволновали "Записки врача".
Но пора представить хотя бы некоторые черты биографического эскиза создателя "Записок врача". Викентий Викентьевич Смидович (псевдоним В.Вересаев) родился в январе 1867 г. в Туле, в семье врача Викентия Игнатьевича Смидовича. В 1875-1884 гг. учился в Тульской гимназии. Интерес к словесности в нем преобладал, и в 1888-м Вересаев окончил историко-филологический факультет Петербургского университета. Будучи уже кандидатом истории, в возрасте свыше тридцати лет, он поступает на медицинский факультет в Дерпте. "Я давно уже решил по окончании курса поступить на медицинский факультет, - пишет В.Вересаев в "Воспоминаниях". - Меня не удовлетворяли исключительно гуманитарные науки, хотелось наук точных и точных методов, знаний реальных. Потом хотел в какой-нибудь области иметь знания прочные и всегда нужные, чтобы во всех обстоятельствах жизни чувствовать себя независимым…А работа врача нужна везде и всегда, независимо от того, как к тебе относится начальство… И потом, я туго и трудно сходился с людьми и надеялся, что профессия врача облегчит мне такое сближение…".
Первое такое сближение оказалось, однако, невероятно драматичным. В связи с эпидемией холеры в стране В.Вересаев, будучи еще студентом, по телеграфному приглашению заведующего каменноугольным рудником П.Карпова и главного инженера Л.Рабиновича (вблизи Юзовки) в 1892 г. выехал в Донецкий бассейн, в тогдашнюю Таврическую губернию, где в течение двух месяцев, организовав и возглавив холерный барак, успешно боролся с этим заболеванием. Именно здесь пережил холерный бунт, когда пьяной толпой был избит самоотверженный помощник Вересаева, в недавнем прошлом шахтер, санитар Степан Бараненко, да и сам Вересаев едва не пострадал. "Что было делать? Сообщить в контору, чтобы вызвали на защиту казаков? Ни за что… Я решил встретить толпу и с нею говорить. Сидел у стола. Вспоминалось дикое убийство доктора Молчанова в Хвалынске. Как глупо!.. И в то же время я придвинул к себе бумагу и стал записывать характерные выражения из рассказа Степана: "Такая уж теперь мода вышла - докторей-фершалов бить". …Толпа не пришла".
По окончании университета в Дерпте В.Вересаев в 1894 г. приступает к врачебной деятельности в родной Туле, затем в течение нескольких лет работает ординатором в Боткинской больнице Санкт-Петербурга, а с 1902-го, будучи автором сенсационных "Записок", опять трудится на врачебном поприще в Туле. Являясь уже известным писателем, призывается на войну.
Литературные тяготения, конечно же, преобладали в В.Вересаеве. К чисто врачебной работе он, фактически, возвратился вынужденно, когда в годы революции и гражданской войны проживал в Коктебеле. О лете 1921-го Викентий Викентьевич вспоминал: "Дела были очень плохи. Я недавно перенес цингу. Кур у нас покрали, уток мы пытались кормить медузами. Крестьяне платили за визиты продуктами". Но одежду достать было негде, и Вересаев на велосипеде объезжал своих больных в ночной рубашке. Уже в столице он не забывал свою крымскую одиссею, ведя регулярную переписку с М.Волошиным.
Очевидно, именно Вересаев, через Н.Ангарского, пока заочно, познакомил Булгакова с М.Волошиным, и Михаил Афанасьевич в мае 1925 г. откликнулся на приглашение Максимилиана Александровича приехать в Коктебель. В.Вересаев не раз посещал Благословенную Киммерию, чтобы снова вдохнуть крымский воздух и очутиться среди близких по духу людей, и в августе
1926 г. Булгаков направил ему такое письмо: "Дорогой Викентий Викентьевич! Ежедневное созерцание моего управдома, рассуждающего о том, что такое излишек площади… толкнуло меня на подачу анкеты в Кубу. Если Вы хоть немного отдохнули и меня не проклинаете, не черкнете ли квалификационной даме… или мне (не упоминая об отрицательных чертах моего характера) Ваше заключение обо мне? ... Когда собираетесь вернуться? Как Ваше здоровье? Работаете ли над Пушкиным? Как море?". Таинственное слово Кубу или, точнее, Цекубу, обозначало Центральную комиссию по улучшению быта ученых, на содействие которой рассчитывал писатель. Между прочим, Кубу существовала и в Киеве, в виде известного в последующем студенческого общежития по улице Жертв, потом Героев революции, а ныне вновь Трехсвятительской. Общежитие так и называлось: "Кубуч". Но мало кто знал - почему…
18 ноября того же 1926-го Булгаков пишет Вересаеву: "Дорогой Викентий Викентьевич! При сем посылаю Вам два билета (для Вас и супруги Вашей) на "Дни Турбиных". Кроме того, посылаю первые 50 рублей в уплату моего долга Вам. Только вчера начал небольшими суммами получать гонорар… Посылаю Вам великую благодарность, а сам направляюсь в ГПУ (опять вызвали)".
Премьера "Дней Турбиных" состоялась во МХАТе 5 октября 1926 г. В октябре спектакль прошел 13 раз, в ноябре - 14. Успех был огромным. А что касается вызова в ГПУ, это было не первое "приглашение".
13 мая 1926 г. у Булгакова был произведен обыск и взяты для доставления в ОГПУ "два экземпляра перепечатанных на машинке повести "Собачье сердце" и три дневника…". В сентябре состоялся допрос в ГПУ, в основном о повести. В ответ на требование следователя: "Укажите фамилии лиц, бывающих в кружке "Зеленая лампа" (и слушавших чтение "Повести о собачьем сердце". - Ю.В.), Булгаков, и это зафиксировано в протоколе допроса, сказал: "Отказываюсь по соображениям морального порядка".
Итак, последовал новый вызов, на этот раз по поводу журнала "Россия"… В январе 1927 г. осведомитель сообщает в ГПУ: "По полученным данным, драматург Булгаков на днях рассказывал известному писателю Смидовичу, что его вызывали в ОГПУ на Лубянку и… спросили, почему он не пишет о рабочих… Передавая этот разговор, писатель Смидович заявил: "Меня часто спрашивают, что я пишу. Я отвечаю: ничего, так как сейчас вообще писать ничего нельзя, иначе придется прогуляться за темой на Лубянку". Сведения точные".
Но как познакомились два писателя-врача? Приехав в Москву, Булгаков побывал на диспуте по поводу "Записок врача", проходившем в здании бывших Женских курсов, и впервые издали увидел Вересаева. "Говорит он мало, но когда говорит, как-то умно и интеллигентно у него выходит", - отметил он. В 1923 г. Булгаков, желая побеседовать с автором "Записок врача", решился придти к нему домой. Со слов Е.Булгаковой, Вересаев встретил его сдержанно. Они несколько минут стояли в прихожей. Из-за глухоты Викентий Викентьевич довольно плохо слышал. Выразив восхищение "Записками врача", смущенный Михаил Афанасьевич, снова надевая калоши, начал прощаться. Уже в дверях, расслышав, что перед ним автор "Записок на манжете", Вересаев проявил живейший интерес к гостю. "Заходите, милости прошу!" - радушно пригласил он незнакомца. Так зародилась дружба…
"С огромными надеждами", - написал Вересаев на "Гомеровых гимнах", подаренных Булгакову. Говоря словами гимна к Асклепию, Вересаев стал для него "злых обличителем страданий". Ведь вокруг Булгакова сгущалось неприятие, "нищета, улица и гибель" почти приближались. 1 июня 1930 г. Михаил Афанасьевич пишет старшему другу: "Дорогой Викентий Викентьевич, у меня сняли телефон и отрезали таким образом от мира. Зайду к вам завтра в 5 час. вечера. Удобно ли это Вам? М.Булгаков. Бывший драматург, а ныне режиссер МХАТа".
Проходит еще один трудный год. 29 июня 1931 г. Булгаков пишет Вересаеву большое тревожное письмо: "…К хорошим людям уж и звонить боюсь, и писать, и ходить… МХАТ уехал в Ленинград, а я здесь вожусь с работой на стороне, маленькая постановка в маленьком театре. (Речь идет о режиссерской работе в передвижном театре института санитарной культуры над постановкой пьесы Натальи Венкстерн "Одиночка". -Ю.В.). Кончилось все это серьезно, болен я стал… И бывает часто ядовитая мысль - уж не свершил ли я, в самом деле, свой круг? По-ученому это называют нейростения, если не ошибаюсь? … Делаю последние усилия встать на ноги и показать, что фантазия не иссякла… Хочется безумно Вам рассказать! Когда можно к Вам прийти? Марии Гермогеновне передайте и жены моей, и мой привет. И не говорите, что я плохой. Я - умученный…".
Нельзя не отметить, что в письмах к другим адресатам М.Булгаков весьма скупо пишет о своих недомоганиях, напоминая в этом отношении А.Чехова, да и В.Вересаева. Пожалуй, только перед Викентием Викентиевичем и близким другом - Павлом Степановичем Поповым - Булгаков столь откровенен.
"Причина - в моей жизни, - продолжает он в июле исповедальное письмо. - Занятость бывает разная. Так вот моя занятость неестественная. Она складывается из темнейшего беспокойства, размена на пустяки, … нейростенических страхов, бессильных попыток… Я боюсь писать. Я жгу начала писем в печке". И именно Вересаев, проницательный как врач и психолог, поддерживает Булгакова. "Трудно человеку в Вашем положении давать советы, и все-таки настоятельно хочется дать Вам один. Писательская потребность для художника - не слабее физиологических инстинктов. Для меня совершенно несомненно, что одна из причин Вашей тяжелой душевной угнетенности - в этом воздержании от писания". Быть может, эти советы помогли Мастеру выбраться из тупика... Чтобы возникли "Мастер и Маргарита", где в одном из черновых вариантов есть слова: "Сознайся, ты великий врач?".
2 августа 1933 г. М.Булгаков пишет В.Вересаеву о дальнейших мытарствах: "Прежде всего, хочу рассказать Вам о своей поездке в Ленинград. Там МХАТ в двух театрах играл "Дни Турбиных". Играл с большим успехом и при полных сборах, вследствие чего со всех сторон ко мне поступили сообщения, что я разбогател. И точно: гонорар должен быть оттуда порядочный.
Вот мы и поехали в Ленинград, зная, как трудно заполучить эти богатства.
Тут уже не я, а Елена Сергеевна, вооруженная доверенностью, нагрянула во второй из театров - Нарвский дом культуры. Заведующий театром дважды клялся, что вдогонку нам он немедленно переведет из моего гонорара пять тысяч. Как Вы догадываетесь, он не перевел по сию минуту даже пяти копеек.
И наступила знакомая мне жизнь в мертвом театральном сезоне. Елена Сергеевна через Всероскомдрам шлет телеграммы и выцыганивает малые авансы, а я мечтаю только об одном счастливом дне, когда она добьется своего, и я, вернув Вам мой остающийся долг, еще раз Вам скажу, что Вы сделали для меня, дорогой Викентий Викентьевич…".
Но вот и поворот, и испытание в дружбе. В октябре 1934 г. М.Булгаков и В.Вересаев задумывают совместную пьесу "Александр Пушкин" ("Последние дни"). "Вересаев мечтал о сугубо исторической пьесе, требовал, чтобы все даты, факты, события были точно соблюдены, - писала Е.Булгакова. - Булгаков был с этим, конечно, согласен. Но, по его мнению, этого было мало… Споры между Вересаевым и Булгаковым принимали порой довольно жесткий характер, ибо соавторы говорили на разных языках. Какое счастье, что эти споры проходили не только при личных встречах, но нашли выражение и в письмах. Это переписка двух честных, принципиальных литераторов. После всех мучений, которые они доставляли друг другу в эти летние месяцы тридцать пятого года, их отношения остались по-прежнему дружескими, их взаимная любовь и уважение не пострадали".
"Все-таки, питаю надежду, что мы договоримся, и останется пьеса, которую мы с Вами создавали с такой страстностью", - пишет в один из дней Булгаков. И тут же следует мудрейшее, проникнутое уважением к литературному своеобразию собрата, ответное вересаевское послание: "Я все больше убеждаюсь, что в художественном произведении не может быть двух полновластных хозяев... Я считаю Вашу пьесу произведением замечательным, и Вы должны проявиться в ней целиком, - именно Вы, как Булгаков, без всяких самоограничений… Все это вовсе не значит, что я отказываюсь от дальнейшей посильной помощи, которая будет приниматься Вами как простой совет".
Понимая душу Булгакова так, как никто иной, как друг и врач, Вересаев совершил поступок, редкостный в писательском мире - он пожертвовал громадой своего труда ради успеха сотоварища. Пьеса, при авторстве М.Булгакова, увидела свет в 1943-м., еще при жизни Вересаева.
11 марта 1939 г, (Михаилу Афанасьевичу остается менее года жизни) Булгаков направляет Вересаеву одно из последних своих писем, ему адресованных: "Дорогой Викентий Викентьевич! Давно уж собирался написать Вам, да все работа мешает. К тому же хотел составить наше соглашение по "Пушкину". (Михаил Афанасьевич предусматривал, что гонорары при постановке пьесы с одной авторской подписью нужно будет разделить на двоих. - Ю.В.) Посылаю его в этом письме в двух экземплярах. Если у Вас нет возражений, прошу Вас подписать оба и вернуть мне один.
У меня нередко возникает желание поговорить с Вами, но я как-то стесняюсь это делать, потому что у меня, как у всякого разгромленного и затравленного литератора, мысль все время устремляется к одной мрачной теме - о моем положении, а это утомительно для окружающих.
Убедившись за последние годы в том, что ни одна моя строчка не пойдет ни в печать, ни на сцену, я стараюсь выработать в себе равнодушное отношение к этому. И, пожалуй, я добился значительных результатов.
Одним из последних моих опытов явился "Дон Кихот" по Сервантесу, написанный по заказу вахтанговцев. Сейчас он и лежит у них, и будет лежать, пока не сгниет, несмотря на то, что встречен ими шумно и снабжен разрешающею печатью реперткома…
Теперь я занят совершенно бессмысленной с житейской точки зрения работой - произвожу последнюю правку своего романа.
Все-таки, как ни стараешься удавить самого себя, трудно перестать хвататься за перо. Мучает смутное желание подвести мой литературный итог.
Над чем Вы работаете? Кончили ли Ваш перевод? (В комментариях В.Лосева и В.Петелина к публикации писем указывается, что в это время В.Вересаев работал над новым переводом "Илиады" Гомера. - Ю.В.). Хотелось бы повидаться с Вами. Бываете ли Вы свободны вечерами? Я позвоню к Вам и зайду.
Будьте здоровы, желаю Вам плодотворно работать".
На следующий день, 12 марта, Викентий Викентьевич пишет Булгакову: "Дорогой Михаил Афанасьевич! Посылаю вам один из экземпляров нашего соглашения. Недоумеваю, для чего оно теперь понадобилось. Или явилась надежда на постановку? (В примечании Е.Булгаковой указывалось: "Тогда, действительно, появилась слабая надежда на воскрешение пьесы, но она мгновенно исчезла. Пьеса была поставлена на сцене МХАТа лишь в 1943-м и шла без перерыва до 1959-го". - Ю.В.)
15/III я, вероятно, на месяц уеду в санаторий. Но вообще мне, конечно, было бы очень приятно встретиться с Вами, и мне не нужно в этом заверять Вас, Вы должны это чувствовать сами.
Крепко жму Вашу руку.
Ваш Вересаев".
В 1942 г. В.Вересаев записал в дневнике: "Мне кажется, я мог бы быть крупным писателем, если бы имел другой темперамент. По склонности я - кабинетный ученый, мне бы сидеть в кабинете с книгами…". Викентий Викентьевич ушел из жизни в июне 1945-го, дождавшись Победы. И вот еще одна запись в дневнике, словно его завещание: "В руках как будто надежный компас, не страшна обступившая чаща; зорче стали духовные глаза, в душе - ясность, твердость и благодарность к жизни".
Но как дошли до нас пронзительные булгаковские письма Вересаеву? Задумав книгу "Доктор Булгаков" (первое ее издание вышло в 1991 г.), я, конечно же, думал о великой триаде - Чехов, Вересаев, Булгаков. Но как раз тогда нарастала волна булгаковского возрождения, и в 1987-м в журнале "Знамя" был опубликован этот свод. В Москве, а оттуда в 1988 г., в марте, я ездил на Смоленщину, в Сычевку, по следам булгаковских "Записок юного врача", в один из предшествующих дней меня согласились принять дома племянница В.Вересаева, его литературный секретарь Валерия Михайловна Нольде и ее муж Евгений Андреевич Зайончковский, хранители творческого наследия В.Вересаева. С волнением я слушал их рассказ об истории этих писем. Викентий Викентьевич хранил их в отдельной папке и просил, в мае 1945-го, опубликовать их, веря, что они должны быть обнародованы, но лишь в том случае, если это можно будет сделать без купюр. Письма эти старейший писатель, как бы заглядывая в будущее, рассматривал как ценное историческое свидетельство и весьма важный литературный памятник. Предпринятые несколько раз попытки его наследников опубликовать их в точном соответствии с вересаевским завещанием оказывались неудачными, хотя часть из них, с искажениями, ходила в списках. Наконец, в 1987-м к В.Нольде и Е.Зайончковскому обратилась редакция журнала "Знамя" с уведомлением, что в ее распоряжение поступила одна из копий этого эпистолярия, и просьбой сверить его с оригиналом, что и было сделано. Так сбылась заветная мечта автора "Записок врача".