За последние полтора года, наверное, каждый третий киевлянин если не побывал на улице Фроловской, 9/11 сам, желая поделиться ставшими ненужными ему, но такими необходимыми другим вещами, то по крайней мере слышал о ней от своих друзей и знакомых.
Чуть меньше людей знают о том, что координатора находящегося там Центра переселенцев зовут Леся Литвинова. И еще меньше - о том, кто такая Александра Коваль.
У этой женщины есть все - любимый муж, четверо детей, друзья и карьера режиссера, которой она добровольно пожертвовала, чтобы помогать людям, оказавшимся в беде, лишившимся дома и самого необходимого.
У каждого из нас своя судьба и жизнь, на протяжении которой в разное время мы испытываем разной продолжительности и силы порывы бескорыстно помочь другому. Но так? Без остатка? Не ожидая ни наград, ни слов благодарности, ни признания? Пронзительно, откровенно, правдиво и без всякого пафоса. Зачем? Почему? Такое не сыграешь, такой можно только быть...
Глядя на Лесю Литвинову, я думала: чего тут больше - любви к стране, доверия к людям и сумасшедшей ответственности за них или же беспечности по отношению к самой себе и своим, безусловно, любимым детям? (Я беспокоюсь за Варьку, которая уже почти два часа спит в машине, стоящей во дворе Фроловской. Ей полтора года. Леся спокойна: ведь вокруг люди. И правда, в следующий наш подход к машине Варьки там уже нет - кто-то забрал и кормит). Мне, наверное, никогда до конца этого не понять. Я могу только восхищаться и говорить спасибо за то, что такие люди в этом безумном мире есть.
"Леся, вы просто какой-то человек-бинт. Перематывающий раны этой израненной страны. Универсальный бинт, который не пачкает грязь и на который не налипает кровь..." "Глупости. Просто вокруг меня множество потрясающих людей с их не менее потрясающими историями. А я лишь зеркало, в котором они отражаются. Люди у нас совершенно удивительные. Правда…"
"У меня больше не будет дня рождения"
- Леся, чем вам Александра Коваль не угодила?
- Не то чтобы не угодила. Просто с детства все зовут меня Леся. Папа так и хотел записать. Но в советские времена считали, что Леся - это или Александра, или Лариса. Ну а Литвинова - моя девичья фамилия. Так что Александру Коваль знают только государственные органы. Я с ней как-то не сжилась.
- Каков стандартный рабочий день Леси Литвиновой?
- Когда дети ходят в школу, то встаю, как все мамы. Если муж дома, то он провожает детей, позволяя мне поспать еще часок, а потом даже варит кофе.
Фроловская заканчивает работу в 18:00, затем я еду забирать передачи от людей, которые не могут приехать сюда сами. Конечно, может, мне и нет нужды ехать на Левый берег к бабушке за пакетом, в котором две рубашки. Больше на бензин потрачу. Но я считаю, что нельзя гасить в людях этот порыв - помочь другому…
Возвращаюсь домой к полуночи. Сажусь разгребать почту и часам к двум ночи отключаюсь.
- У вас необычная семья. Первый и второй муж дружат между собой. Четверо детей. Последняя, Варька - ребенок Майдана…
- Да, это правда. Тот, кто впервые сталкивается с нашей семьей, получает разрыв шаблона. Первый и второй мужья действительно дружат. Мы разводились без конфликтов. Ну, бывает: хорошо было дружить, но не стоило жениться.
С первым мужем мы стали жить вместе, когда я была еще студенткой. Познакомились на "Интере". Он был журналистом в международном отделе, а я пришла режиссером. Поженились уже после рождения второй дочери. Никак не могли дойти до загса - то у него командировка, то у меня. И вот однажды мы проснулись, а у нас
обоих выходной - пятница, 13-е, 100-летний юбилей со дня рождения Хичкока, второй день после солнечного затмения. Желающих пожениться в тот день в загсе было немного. Так что у нас получилось. Потом мы так же смешно и долго разводились.
Люди почему-то считают, что при разводе обязательно нужно переругаться и никогда больше не видеться. Мне в этом смысле невероятно повезло. Когда Сережки нет дома или он в командировке, Леша иногда приходит помочь мне с младшими детьми.
С Серегой, моим вторым мужем, мы так и не нашли время, чтобы пожениться. Это вечная тема домашних шуток. Когда мы наконец добрались до загса, то выяснилось, что ему пора менять паспорт. Так и ходим неженатыми.
- А как семья восприняла вашу волонтерскую деятельность? Как это отразилось на каждом из ее членов?
- Ну так это еще с Майдана... Уже все привыкли.
К началу Майдана я была беременна Варькой. И Серега из какой-то командировки звонил мне и орал: "Даже не вздумай 1 декабря куда-то идти! Я тебя знаю!" Когда он понял, что это бесполезно, то просто "пристегнул" ко мне двух своих друзей, взяв с них слово, что мы будем ходить "скраешку", и они от меня - ни на шаг. Но, видимо, он не знал, кому меня правильно поручить, поэтому никакого "скраешку" не получалось. Мы еле успели уйти из-под Администрации президента, когда туда подъехал экскаватор…
Потом Сережка вернулся из командировки, и мы стали думать, что можем предпринять для страны в сложившейся ситуации, поскольку ни он, ни я стоять на Майдане были не в состоянии. Вспомнили, что на даче лежат заготовленные на зиму дрова. И я поехала за ними. Сосед, бывший лесник, говорит: "Что там твои три куба дров? Найди машину, а я договорюсь с лесопилкой". Вот как-то так зацепилось, и вышло
200 тонн дров до конца Майдана.
Но если вначале все было весело и задорно, то потом за это уже можно было схлопотать настоящие сроки. Хозяева лесопилки оставляли нам открытые ворота и кучку дров в углу, делая вид, что они ни при чем и, если что, мы дрова просто крадем.
На Майдан дрова завозились ночью. Впереди ехала еще одна машина - высматривала патрули. Сейчас все это уже воспринимается, как игра в солдатики. Тогда эмоции были очень сильные…
Сначала мама плакала и говорила: "Ну неужели мужиков нет?" Потом просила: "Смотри, чтобы никто в живот не стукнул". Когда уже было понятно, что на свои
15 лет все заработали, и вопрос только в том, когда за кем придут, мама говорила: "Я тебя прошу, сделай так, чтобы Варя успела родиться дома, а не в СИЗО".
Тогда мы уже знали, что это Варя, а не мальчик, как нам сначала казалось. И народ резвился, придумывая ей имена. Самыми смешными были Бимба и Баррикада.
- А что ваши дети в это время делали? Старшим было 17 и 13, но младшему только 4 года.
- Дети сначала занимались собой сами. За что им огромное спасибо. А после того как у нашего подъезда несколько дней караулила машина "беркута", я определила их к бабушке. К тому времени к дровам уже добавилось много всякого. И было по-настоящему страшно…
…Я помню плотное ощущение ужаса, висевшее над городом с вечера 18 февраля. Утром того дня, провожая Полину в школу, я клялась ей, что останусь дома: "Вот только на минуточку завезу человека на Майдан и вернусь домой печь пироги". Это был день ее рождения…
Среди немногих оставшихся у меня фотографий есть фото того дня. Такое, от которого иногда хочется выть. Утро было сумасшедше красивое. Солнце такое яркое. И сотни, уходящие в это солнце вверх по Институтской. А буквально через пару часов от них ничего не осталось…
Я таки вернулась домой, поставила тесто, включила Интернет. Убрала тесто, позвонила Лехе (Серега был на съемках). Дома у меня стояло пакетов десять, укомплектованных для тяжелых раненых. Мы загрузили их в машину и поехали в Мариинку. Тогда в Доме офицеров кратковременно развернули госпиталь, позже его оттуда смели. Со стороны Институтской пройти было невозможно, и мы ехали через набережную, а потом наверх, через Печерскую Лавру. Сразу за Родиной-матерью сплошняком стояли автобусы с титушками. А дальше, как в страшном сне, навстречу валила толпа со стеклянными глазами. Я такого никогда не видела - арматура, молотки и т.д. были примотаны скотчем к руке, чтобы не потерять. Рядом с Арсенальной стояла диким образом разгромленная машина. Я растерялась и начала давить на тормоз. И Леха, сидевший рядом, буддист, всегда в состоянии "дзен", никогда не повышавший голос, вдруг заорал: "Дави-и-и!!!" Я от страха давлю на газ, и толпа начинает разлетаться. Мы ездили целый день - забирали-привозили медикаменты, вывозили людей…
В ночь на 19 февраля под Домом профсоюзов погиб свекор моей сестры. Мы не успели даже попрощаться. Полька, когда на следующий день узнала об этом, сказала: "У меня больше никогда не будет дня рождения. В семье не может быть одновременно траур и праздник"… И она действительно в прошлом году его не праздновала.
- Вы хоть дали своим старшим дочерям пережить подростковые кризисы?
- Нет. Ну старшей, Насте, уже было 17 лет. А Полина, которой сейчас 15 лет, из детства перепрыгнула во взрослое состояние в одну секунду.
- На Фроловскую они пришли с вами?
- Они помогали все время. На Майдане только в самом начале, когда там были всякие добрые акции. Потом я их не пускала. Здесь Настя пока могла, помогала с документами - занудная, кропотливая работа, которую необходимо делать, потому что нужно отчитываться. Теперь она ищет работу за деньги - вышла замуж, и нужно снимать квартиру. Муж - студент. До обеда на парах, а с обеда со скрипочкой стоит в подземном переходе.
А Полинка здесь в выходные и на каникулы. Ее можно поставить на любой участок. Ну и Варька, понятно, всегда со мной.
"Фроловская состоит из энтузиазма"
- С чего начиналась Фроловская?
- Ее никто не планировал. Она появилась случайно. Варька родилась 9 мая, и мы с ней лежали в роддоме. В палате, к сожалению, был телевизор. Это были очень страшные дни.
Когда мы уже собирались выписываться, позвонил сосед и сказал: "Тут в соседнее село привезли интернат из Славянска. Картошку и морковку мы найдем, но дети голые и босые". Вот так и началось. Сначала я выгребла все, что было дома. Потом пошла по друзьям и "здравствуй, великий Фейсбук". Тогда открылись группы, бывшие закрытыми во время Майдана. Народ перезнакомился, встретился в реале, а потом разбежался по своим направлениям.
- То есть все началось с интерната?
- Он был первым. Дальше оказалось, что в санаторий "Ласточка" рядом с моим домом вывезли крымчан. Потом как-то внезапно дома у меня образовался склад - люди присылали посылки, привозили домой, а я их развозила. И месячную Варьку не всегда можно было найти в завалах квартиры или машины.
Потом подружка предложила: "У меня есть знакомая, такая же чокнутая, как ты. Совершенно случайно вы с ней ни разу не пересеклись на Майдане. Кажется, у нее есть помещение. Давай я вас познакомлю. Может быть, ты куда-нибудь перевезешь весь этот бедлам из квартиры".
"Сумасшедшей бабой" оказалась Оксана Сухорукова. Мы с ней как нашлись тогда, так теперь потеряться не можем. Она действительно сумасшедшая. По-хорошему.
- Из чего состоит Фроловская?
- Она всегда состоит из энтузиазма. А давайте просто пройдемся по всей территории, и я покажу, как тут все работает.
В 12:00 в будние дни (кроме пятницы - санитарный день) и в 13:00 в выходные открываются ворота. К этому моменту под ними уже стоит некоторое количество людей. Девочки, которые занимаются регистрацией, прямо во дворе объясняют основные принципы работы центра и заводят людей внутрь.
На регистрации стоят компьютеры, на которых установлена программа, подобная бухгалтерской 1С. Каждый человек приносит с собой пакет документов - паспорт, ИНН, справку переселенца, свидетельства о рождении детей, пенсионные удостоверения родителей и т.д. Заполняется анкета на семью. База внутренняя, система защиты высокая, извне доступа нет.
По последним подсчетам, за год в базе зафиксировано около 50 тысяч обращений.
В соответствии с введенными данными, система считает, что именно человеку положено получить. Например, продукты получит пенсионер, инвалид, ребенок или беременная, выехавшие не более 45 дней назад. Кроватку или коляску - мама или папа с ребенком соответствующего возраста, если в базе нет отметки, что им уже было выдано.
Иногда попадают крупные партии чего-нибудь однотипного. Например, пару месяцев назад нам передали 8 тысяч новых женских лифчиков. Система будет выдавать разрешение на получение нижнего белья всем женщинам, пока они не закончатся.
После того как система посчитала, что именно человек может взять, кассовый аппарат выдает чек на каждый отдел. Там написано, что именно человеку сегодня положено. С этим чеком он идет по отделам. В каждом девочки отрезают свой кусочек и на обратной стороне делают пометку, что именно было выдано. Вечером корешки со всех отделов приносятся на регистрацию, и данные вносятся в систему. Система обновляется, и в следующий раз человек получает чек с учетом того, что уже было выдано.
Частота посещений зависит от того, когда человек приехал: новеньких мы стараемся записать на следующий раз чуть ближе, стареньких - чуть дальше. В среднем раз в месяц. Талончик на следующее посещение выдается там же, на регистрации. На нем указаны дата и время, согласованные с посетителем.
На посещение медпункта (это, можно сказать, благотворительная аптека) тоже выдается талончик. Для этого необходима карта или выписка из больницы, или рецепт от врача.
Если человек не может доехать до нас сам (грудничок, лежачий, просто плохо себя чувствует, не отпустили с работы и т.д.), вместо него это может сделать его доверенное лицо (с оригиналами документов на руках).
Если что-то завезли в больших количествах, и мы понимаем, что нам так много не надо, то это отправляется либо в интернаты, либо в буферную зону. В меньшем количестве (с оказией) - на оккупированные территории. Просто у нас нет такой возможности. Мы изначально не были на это нацелены.
Плюс мы совершенно случайно зацепили больницы. В прошлом году летом сюда приезжала наша бывшая коллега Леся Игнатик. Она вышла замуж за датчанина. Пришла к нам поздороваться и застряла поволонтерить. Ее муж выдержал здесь ровно полдня. У него на глазах закончилась гречка, и бабушка с ребенком села плакать. Он побежал в магазин, на все деньги купил продуктов, которые через 20 минут тоже закончились. И он ушел, сказав, что все это - не для его нервов.
Вернувшись в Данию, Леся с мужем зарегистрировали благотворительную организацию "Помоги украинским детям" и подтянули туда сначала всю диаспору, а потом и крупные датские фонды.
Началось все с посылок, потом были фуры. Позднее совершенно случайно мы зацепились за медоборудование, которое в Дании списывается через три года. У нас появилось некоторое количество подшефных больниц. Две из них (в Северодонецке и в Лисичанске) мы укомплектовали почти полностью. Есть также несколько интернатов, детдомов, домов престарелых, которым мы помогаем на постоянной основе…
- Сейчас на фронте относительное затишье. Поток переселенцев приостановился. Многие из них возвращаются домой. Поток поступающей помощи, очевидно, тоже уменьшился. Как на все эти изменения реагирует организм Фроловской? Как долго, на ваш взгляд, еще будет нужна ее работа?
- Тем, кто стоит у нас на учете больше года, мы анкеты практически закрыли. Но они могут обращаться к нам за помощью психологов, помощью в трудоустройстве, записаться на курсы или для участия в детских программах, которых у нас сейчас много.
Если нафантазировать, что ситуация останется такой, как сейчас, и не станет хуже, хотя в это никто особо не верит, то мы будем нацелены на социальные программы - курсы, клубы, социальная адаптация и так далее. Сейчас это будет нужнее всего.
Мы провели мини-анкетирование среди наших посетителей, опрашивая, что нужно из нематериального. Всем нужен компьютер. У нас есть компьютерные курсы для старшего поколения. Абсолютно всем нужен английский. Этого пока нет. Есть курсы подготовки по украинскому языку и истории Украины - то, что хромает у многих переселенцев. Многие просят курсы из серии профориентации - маникюр, педикюр, какая-то реальная профессия в руках. Есть мастер-класс по фотографии.
Уже начали готовиться к Новому году. Готовим подарки для детей. На Рождество Подольская администрация выклянчила от нас вертеп силами наших детей. Как-то так…
- Сколько волонтеров на Фроловской?
- Мы пытались пересчитать. Вышло человек 60. Но среди них и те, кто раз в месяц приходит на часок помочь. А чтобы ежедневная работа не останавливалась, нужно человек 20. Людей всегда не хватает.
Наш разговор прерывает появление в окошке молодой женщины с грудным ребенком: "Вы нас не пустите? На улице холодно". Еще 15 минут до открытия, но Леся пускает. Чуть позже видим, как, повернувшись к очереди спиной, женщина кормит ребенка грудью.
В это время девушка на регистрации кричит: "Не толпитесь, пожалуйста. Не напирайте. От этого я точно не стану работать быстрее".
- Сегодня довольно спокойный день. Людей немного, - говорит Леся.
- Кто вам помогает?
- Очень многие. И фонды, и отдельные люди. И крышечки собирают на протезы.
Вот, например, больше года раз в месяц, в день получения пенсии, на Фроловскую приходит совершенно удивительный дедушка по имени Аскольд и приносит 100 грн одной бумажкой.
Нас снова прерывают. На этот раз пожилой мужчина: "Я ищу Лесю". - "Я Леся". - "Можно вас на минуточку?"
Они отходят в сторону, разговаривают. Вокруг них весело скачет самый юный обитатель Фроловской - котенок Фрол. Леся берет мужчину под руку и куда-то отводит. Возвращаясь, рассказывает:
- Пара из Горловки. Были у нас недели три назад. Жена почти не видит. Живут в общежитии. Мужчина поставил ботинки, которые у нас получил, у дверей комнаты, и они пропали. Просит новые: "Только жене не говорите. Она меня убьет".
"Человечность - это нормально"
- Прошлой зимой мне позвонила знакомая переселенка из Горловки: "Я сейчас на Фроловской. Никогда не видела такого хамского отношения к людям. А в очередях говорят, что "хозяйка себе уже джип прикупила". Недовольных много?
- Люди воспринимают по-разному. На тех, кто остро реагирует, мы не обижаемся. Они видят все со стороны и не понимают, как это работает. К примеру, когда я гружу в свою машину большие коробки, чтобы отвезти их на "Новую почту", то не могу объяснять всем посетителям, что это - посылка для вдовы с двумя маленькими детьми, которая на Фроловскую приехать не может. И очередь, конечно, уверена, что эту коробку я забрала для себя. Когда без очереди, как сегодня, заводишь дедушку, которому нужны одни ботинки, то очередь уверена: мне дали взятку или я завожу "своих". Но обычно, приходя во второй-третий раз, люди уже ориентируются в том, что происходит, и реагируют спокойно.
Большинство людей не знает о том, что здесь никто не получает зарплату. Они считают, что мы - продолжение государства, и мы обязаны. Ведь сюда их отправляют собесы, вместе со справкой переселенца выдавая людям наш адрес.
Большинство из них не знает, что волонтеры - в основном переселенцы. Начинали мы силами трех-четырех киевлян. Но абсолютное большинство присоединившихся - это ребята с Востока, из Крыма. Кто-то приходит помогать в свободное от работы время. Кто-то только волонтерит.
Приходящие сюда в первый раз люди считают, что мы не были в их шкуре и не можем их понять. Например, волонтер Витя - из Первомайска. Дома у него не осталось, возвращаться некуда. Устроиться на работу здесь он не может - возраст уже не тот, и всю жизнь был на руководящих должностях. Он не бегает и не рассказывает, как хоронил соседей у себя в огороде, потому что больше было некому. Как вывозил других соседей на своей крошечной машине, как сейчас живет за счет дочери-стюардессы.
- А благодарных много?
- Их больше.
- Как благодарят?
- По-разному. Иногда просто говорят "спасибо". Иногда приносят конфеты.
Одна девушка, например, принесла розу. Ее двухлетнему сыну должны были делать операцию на сердце, и она пришла к нам просить помощи. Даже не медикаментами. Нужны были доноры крови.
Муж, двое детей - старшая дочь и маленький боец с синдромом Дауна. После того как прошло время реабилитации после операции, они нашли домик в Полтавской области за символическую плату. Счастливы. Школа рядом. Муж тут же устроился пастухом. Заходили попрощаться и подарили большую красивую розу - непосильная трата для них. Месяц стояла. Так красивой и засохла…
Еще из сильных по ощущениям… Одна из первых семей, живших у меня на даче прошлым летом. Все врачи. У мужчины проблемы с сердцем. Мы помогли определить его в Институт сердца. Недавно он пришел и без всякого пафоса сказал: "Спасибо за то, что я живой".
Вообще самое трудное - это когда приходят благодарить. Когда женщина, получившая возможность сохранить зрение, плачет и просит дать хотя бы телефон того, кто передал деньги на операцию. Ты набираешь номер, передаешь трубку и знаешь, что с той стороны сейчас тоже плачут. И глупо молчишь. Или твердишь банальности "все будет хорошо". И не находишь слов, чтобы объяснить: человечность - это нормально...
- В "Джереле" снова отключают газ, электричество, нет отопления. Я знаю, что еще год назад вы этому поселению помогали. Каково ваше отношение к ситуации сейчас? Не пора бы этим людям самостоятельно поискать место жительства и работу?
- Мы им уже не помогаем. Компактные поселения оказались путем в никуда. Никто этому не учился и не был готов. Ошибок мы наделали много. Одна из них - это компактные поселения. Когда люди только приехали, все старались помочь. В результате очень многие на эту помощь подсели и расслабились. Мы виноваты, не они. Они сейчас не понимают, почему первые полгода им все и во всем помогали, а сейчас нет.
Часть людей нашла работу и выехала. Есть часть тех, кто сам никогда обустроиться не сможет. Но в основном там остались те, кому помогать не нужно. Наоборот, нужно научить самостоятельно за себя бороться.
"Я хочу, чтобы страна изменилась"
- Волонтерство в последнее время вообще, по-моему, развращает. Не только тех, кому помогают. Но и государство, и волонтеров. Некоторые из них начинают ощущать себя некими сверхлюдьми, для которых особые правила. Возможно, пора придумывать какие-то новые формы помощи?
- Эта тема в последнее время постоянно муссируется. И никто не знает правильного решения. Ну, допустим, мы закроемся. И все остальные волонтерские группы тоже. Государство от этого начнет лучше работать? Честно, нет. При том, что мы с завидной регулярностью рассказываем государству, в каких направлениях, что и как нужно делать, спустя полтора года нет даже единой электронной онлайн-базы по переселенцам.
- И все-таки, как контролировать государство?
- А как его контролировать? Пока государство было в полном коматозе, оно волонтеров не замечало. Сейчас очнулось и заметило. Государство идет двумя путями. Часть волонтеров оно решило приручить, и при каждом министерстве появились "карманные" волонтеры и организации. В том числе, при Минсоцполитики.
Одна общественная организация, занимающаяся переселенцами, затеяла проект, который называется "Советники министра по регионам". Получила на него грант. Это было объявлено громко: "Наконец есть люди, которые донесут до меня ваши нужды!" А по факту далеко не все из этих людей занимаются переселенцами. Некоторые - земельными кадастрами…
Пришла к нам советник министра по Киеву и области Александра Магурова. "Какие у тебя полномочия и возможности?" - "Не знаю. Могу любую вашу мысль донести до министра и его замов". А зачем? У меня есть их телефоны. Мы общаемся. Порой нам даже помогают решать проблемы с растаможкой.
Толку от этих советников никакого. Но у них высокие зарплаты. Грантовые, не министерские. Они подчиняются организации, которая их наняла. И такого по всей стране достаточно. Государство научилось громко "дружить" с общественностью.
В самом начале, когда мы еще верили, что с чиновниками можно как-то договориться и когда-нибудь они все-таки начнут работать, мы ходили на все встречи, в координационные штабы и т.д. Множество раз мы пытались объяснить, как сделать онлайн систему по переселенцам. Каждый раз, слушая нас, люди там удивлялись, восхищались и говорили: "Сейчас все сделаем!" Потом эти координационные штабы распадались, все забывалось, и мы объясняли все по-новому. И так много раз… Сейчас мы уже перестали ходить в Минсоцполитики.
- Но почему? Как это переломить?
- Никак. По поводу Минсоцполитики у меня одно желание: взорвать все к черту. Если министр Розенко производит впечатление адекватного, хорошо образованного, открытого человека в теме, имея при этом единственный недостаток - в системах министерства ничего не работает, то его первый заместитель Шевченко, например, позволяет себе в эфире "Радио Свобода" заявлять: "А что переселенцы? Всем тяжело. Это люди, которые привели к власти Януковича. Они виноваты, так пусть сами теперь и выгребают". Это говорит первый замминистра министерства, которое должно этим людям помогать! И никаких извинений. А в министерстве говорят - это было частное мнение.
- А что с людьми, которых помощь развращает?
- Любая помощь всегда будет развращать. Поэтому у нас есть рамки и по срокам, и по количеству, и т.д. Это то, что было выработано в процессе собственных ошибок.
Есть люди, которым помогать нужно будет до конца жизни. Одинокие бабушки и дедушки, с крошечной пенсией, у которых здесь нет своей крыши над головой, нет маленького огородика, позволявшего держаться на плаву, и соседей, которые померяют давление. Есть очень тяжело больные, которые выпали из своих медицинских программ там и не могут встрять в них здесь. Без посторонней помощи они не выживут. Поэтому мы постоянно собираем деньги на медицину и медикаменты. И глядя на все эти заявки, хочется плакать.
И да, есть те, которые действительно расслабятся. Ну такие есть всегда и везде. Когда государство начисляет пенсию, то делает это, потому что она человеку положена. И оно не будет проверять: человек эту пенсию пропьет или оплатит коммунальные услуги. Точно так же любая мама при рождении ребенка получает деньги. Если она их тратит на выпивку или наркотики, то рано или поздно этим заинтересуются соцслужбы. Но пока у нее не заберут ребенка, ей эти деньги все равно будут выплачивать. Так что и тут можно говорить: государство развращает, оказывая помощь не тем людям. На самом деле грань очень тонкая.
- Так называемые волонтерские войны. Что вы обо всем этом думаете?
- А что, волонтеры - ангелы с крылышками? Они живые люди. Конфликт с "Волонтерским десантом" в Минобороны - не моя тема, и я туда не лезу. Как мне кажется, он связан с тем, что государство там активнее вовлечено в процесс. Волонтеры, занимающиеся переселенцами, держатся от государства на большой дистанции. О чем нам спорить? Кто выдаст переселенцам вещи? Или кто в очередной раз зайдет в Минсоцполитики и скажет чиновникам, что они говнюки? Ну, все по очереди это сделают.
К нам подходит немолодая, но очень активная женщина-волонтер. Побеседовав с ней немного, Леся рассказывает:
- Мы познакомились чуть больше года назад, когда она только выехала из Луганска. На Фроловской была страшная толпа, и девочки с регистрации прибежали ко мне: "Женщине плохо. Нужен психолог". Все были заняты, поэтому я нацепила бейджик и пошла изображать психолога.
Появление в небе над Фроловской самолета вернуло женщину в недавние переживания. Ей было страшно, ее трясло, она никак не могла успокоиться. Мы говорили пару часов. На отвлеченные темы. Об огороде у нее дома. Я просила научить меня выращивать цветы и овощи. Постепенно она успокоилась. Только через несколько месяцев я покаялась, что психологом тогда и не пахло.
И об обратной связи. Когда в Луганске ситуация стала поспокойнее, она съездила домой и привезла мне яблок из своего сада - через блокпосты, через все это… Такого, позитивного на самом деле больше.
- Как вы относитесь к волонтерам в политике?
- Плохо.
- Накануне выборов вы разместили в Фейсбук фото предвыборной листовки Оксаны Лазебник и просьбу не ассоциировать ее с Фроловской. В чем была суть разногласий между координаторами?
- Как раз в том, надо ли заигрывать с властью и надо ли идти в политику. У нас изначально были договоренности, что в политику мы не лезем и ни при каких обстоятельствах не дружим ни с одной политсилой. Приходили разные, предлагали много. Даже деньги за то, чтобы гарантированно пройти в парламент и решить много вопросов. Пытались награждать нас всякими медальками.
Но не для того я беременная торчала на Майдане, чтобы таким образом решать текущие дела. Я хочу, чтобы страна изменилась. Чтобы никакая политическая сила не пыталась меня купить. Я хочу, чтобы государство работало, а не говорило мне "Спасибо, хорошая девочка" и награждало за то, что я делаю его работу. Поэтому я категорически несколько раз отказывалась давать свои персональные данные на орден княгини Ольги. От меня, наконец, отстали.
Но не все относятся к этому одинаково. Часть людей, идущих в политику, совершенно искренне верят, что смогут что-то поменять. Но нельзя пойти на выборы как независимый кандидат. Можно от той или иной партии. А значит, перед этой партией есть обязательства. И для этого я должна быть уверена, что это кристально честная политическая сила, рядом с которой мне будет не стыдно поставить свое имя. Таких нет.
И потом, политика развращает значительно сильнее, чем все остальное.
- Волонтер - это человек, добровольно занимающийся безвозмездной общественно полезной деятельностью. Но семью кормить все равно за что-то нужно. Тем более такую, в которой трое пока еще несовершеннолетних детей. Как вы с этим справляетесь?
- Муж зарабатывает.
- Хватает?
- Нет. Детей-школьников кормят в школе. Я приобрела себе язву и питаюсь овсянкой. Так что в содержании экономна. Одеваюсь в секондхэнде и не стесняюсь в этом признаться. Сейчас это разумно.
На самом деле, грех жаловаться. Мне помогают многие хорошие знакомые. Например, мою машину по очереди чинят два друга. Когда я пыталась возражать, они сказали: "Это наш взнос в волонтерскую работу".
- С переселенцами вы проработали полтора года. Изучали законодательные инициативы Украины в этой области и международные нормы. Какие основные шаги, на ваш взгляд, должно было сделать государство? Реально выполнимые, а не просто обещания.
- Уже поздно об этом говорить. Государство должно было и может обеспечить людей жильем, а не палаточными городками в расчете на то, что люди вернутся на освобожденные территории. Им некуда возвращаться. Там для них ничего не делается, их никто не поддерживает. Более того, у власти нередко остаются люди, стоявшие на сепаратистских митингах.
Очень многим людям проще было выехать в Россию и получить там помощь. Приехав сюда, они обеими руками и ногами проголосовали за Украину. Безусловно, среди них есть (не может не быть) какое-то количество сепаров. И это вопрос к СБУ.
Но и среди киевлян сепаратистов не меньше. Среди моих хороших знакомых, бывших близких друзей такие тоже есть.
Ну и база переселенцев. Государство не понимает ни их реального количества, ни их нужд. Например, большая часть инвалидов, выехавших из зоны АТО, находится в Одесской области. Потому что там очень сильная организация инвалидов, взявшая на себя вывоз, поселение и адаптацию этих людей. Государство об этом понятия не имеет. Чтобы государство понимало, где люди находятся, оно должно уметь их идентифицировать, отследить и понять, кто из них кто. Вот сюда, например, заехало много детей - значит, нужны места в детсадах и школах. А здесь появилось много людей рабочих специальностей - их можно трудоустроить туда-то. А вот там нужны хосписы.
Государство должно было людей пересчитать, расселить, трудоустроить и помочь им адаптироваться. А оно от всего абстрагировалось, предоставив людей самим себе. Но большинство из них самостоятельно с этим справиться не может.
Пример. Самые ужасные вещи почему-то происходят самым будничным образом.
Звонит знакомая: "Привет. У меня тут семья переселенцев есть. Мужчина устроился на работу. За два месяца не заплатили, из квартиры выставили - денег нет. Повесился. Может ли жена взять у вас для него костюм в гроб? Не на что купить. У них справка есть. Ты не подумай".
Созваниваемся с женой. Хоронить тоже не на что. Оплачиваем похороны по самому дешевому разряду. Костюмы у нас есть. Из тех, что приносят для старшеклассников и "пойти на работу устраиваться". Все.
Пара часов от первого звонка до решения того, что в наших силах. И колоссальная чужая трагедия. С которой им дальше жить и справляться…
- Как-то Диана Макарова сказала, что от всего этого становишься "жестче-жестче. Иначе сердце порвется". Вы стали жестче?
- Нет.
- Часто плачете?
- Сейчас нет. Но у меня со слезами всегда было сложно. Сразу после Майдана я впервые в жизни сама пошла к психологу: "Не могу заплакать". Понимала, что ситуация требует, чтобы я плакала, и не могла. Мне было стыдно перед самой собой. Я хороню родственника, а слез - ни в одном глазу.
Психолог сказала: "Хорошая психика. Подожди. Прорвет". И действительно, ровно через два месяца я звонила ей и просила: "Останови фонтан. Я все время плачу". Выплакалась, потом перестала.
Хотя бывает. Но плачу я не от того, что здесь происходит. Меня может сломить какая-то совершенная мелочь - разбившаяся чашка или пробка на дороге.
А здесь я плачу очень редко вместе с кем-то.
- Я не буду вас спрашивать, собираетесь ли вы вернуться к режиссерской деятельности…
- Пока нет.
- Я это понимаю: вы иначе не можете. Но за эти два года на ваших глазах случились сотни невероятных историй, перед вами прошли тысячи самых разных человеческих судеб. Выльется ли во что-нибудь весь этот безумный марафон эмоциональных воспоминаний?
- Нет. Что бы ни делал и как бы ни старался, все равно получается плоская картинка. Все пережитое слишком выпуклое и эмоциональное. И очень многое из этого невозможно показать никакими изобразительными формами. Это внутри, это ощущение, переживание, которое не передать.
- Так и останется в вас?
- Думаю, да. Мне предлагали ребята из "Дух и Литера" издать отдельной книгой истории со страницы в Фейсбуке. Но поскольку этим некому заниматься, то все так и осталось в проектах.
- Глядя сейчас на то, что происходит (а еще больше - не происходит) в Украине, многие чувствуют отчаяние и все чаще размышляют о том, куда бы уехать. У вас бывают такие мысли?
- Отчаяния нет. Хотя разочарование периодически накатывает.
А по поводу уехать… Я упрямая. Если все уедут, то кто здесь будет что-то строить? Это на самом деле самый легкий путь. Можно оправдываться чем угодно - детьми, их будущим… Но ты выбираешь короткий легкий путь. А я выбираю длинный и тяжелый. Я до конца своей жизни не увижу здесь цветущей сильной страны, но я заложу фундамент, который останется моим детям. Я не хочу, чтобы они уезжали. У них есть возможность. Но я хочу, чтобы они жили здесь. Чтобы у них хотя бы был выбор - жить здесь или нет.