Европа стоит перед необходимостью достижения технологического суверенитета и стратегической автономии. Казалось бы, еще совсем недавно эти концепции лишь витали в воздухе, оставаясь неким камнем преткновения: «иллюзией» последнюю из них назвала министр обороны Германии Аннегрет Крамп-Карренбауэр, тогда как президент Франции Эммануэль Макрон, в ноябре 2020 года изложивший всеобъемлющую глобальную стратегию ЕС, назвал ее внедрение единственно верным инструментом достижения статуса равноправного игрока с США в создании новой многосторонности. «Стратегическая автономия», в интерпретации Эммануэля Макрона, является единственным способом сплочения в Европе, предотвращения китайско-американской дуополии и возвращения на арену враждебных региональных держав. Стратегическая автономия и технологический суверенитет, по словам французского президента, обеспечат Европе статус участника геополитической игры, а не просто фигуры на шахматной доске. И если на достижение позиции системного соперника технологическим гигантам Кремниевой долины могут уйти годы, то обеспечение стратегической автономии в отдельных секторах и направлениях, таких как космос, глобальная система позиционирования и телекоммуникации 5G, уже сегодня признается задачей №1, на реализацию которой в краткосрочной перспективе будут брошены все силы.
Пандемия стала своеобразным триггером пересмотра торговой политики ЕС и адаптации концепта «открытой стратегической автономии». Протекционистские меры экономических политик стран — участниц ВТО не только засвидетельствовали кризис системы глобального регулирования торговли, но также актуализировали запрос на пересмотр существующих двусторонних соглашений о свободной торговле и роли отдельных стран в продвижении экономической регионализации. Масштабное соглашение о свободной торговле «Всестороннее региональное экономическое партнерство» (RCEP), подписание которого с 15 странами Тихоокеанского региона инициировал 15 ноября 2020 года Китай, пытаясь тем самым укрепить свои позиции в Азии, а также проект континентальной африканской зоны свободной торговли (AFTA), в которую войдут 55 стран Африканского союза, могут существенно поспособствовать регионализации торговли между странами. И у Европы должен быть на это адекватный ответ.
В самом ЕС предложенное название концепции «открытой стратегической автономии» вызывает немалую путаницу: считают, что оставаться открытым и в то же время автономным — задача невыполнимая. И хотя дискуссии о стратегической автономии в контексте ЕС ведутся уже давно, председатель Европейской комиссии Урсула фон дер Ляйен охарактеризовала ее как некий образ мышления или даже стремление и анонсировала активную работу по наполнению ее содержанием. Коронакризис повлиял на конкретизацию качества стратегической автономии термином «открытость» после того, как в начале пандемии страны стали замыкаться в своих границах во всем мире и даже внутри ЕС, что стало настоящим испытанием для бизнеса, который умело пользовался четырьмя свободами — движения товаров, услуг, капитала, рабочей силы. Шок в цепях поставок актуализировал тему зависимости от открытости, которая выступает одной из составляющих экономического процветания ЕС. В этом контексте «открытая стратегическая автономия» не является синонимом самодостаточности и уж точно не автаркии, а выражает некий образ мышления, который означает: «мы действуем вместе с другими, на многосторонней или двусторонней основе, где можем, при этом мы действуем автономно везде, где нужно, отстаивая ценности и интересы ЕС».
И успех Green Deal («Зеленый пакт») в решении проблемы изменения климата, преследующей цель обеспечения климатической нейтральности к 2050 году и предусматривающей выделение значительных объемов финансирования на двойной переход к цифровым технологиям и «зеленый курс», возможен лишь при условии стратегического сотрудничества с другими странами. С одной стороны, решение вопросов, связанных с сотрудничеством в области чистых технологий, обменом товарами и услугами, которые способствуют смягчению последствий изменения климата, функционированию углеродных рынков, ценообразованию на выбросы углерода, системе торговли выбросами и прочему, требует открытости. С другой — Европа не сможет повлиять на желаемую трансформацию и смягчить последствия изменения климата, если производство переместится в юрисдикции с менее строгими правилами (так называемая политика гонки по нисходящей), что приведет к последующему «импорту углерода» (в смысле товаров, при производстве которых не соблюдаются климатические нормы), выбросы которого европейцы будут сокращать внутри стран — членов ЕС. Таким образом, нежелание третьих стран принимать стратегически важные для Европы идеи и ценности фактически будет подталкивать ее к автономизации. «Открытость» в таком случае является следствием общности интересов, а «автономия» предусматривает уменьшение уязвимости и зависимости в стратегически важных сферах.
Так, в одном из своих интервью Эммануэль Макрон заявил: «На протяжении десятилетий мы действовали так, словно Европа — это единый рынок... А теперь мы должны задуматься над тем, что именно делает нас силой в концерте наций. Европа должна переосмыслить себя политически и действовать политически, чтобы определить общие цели, которые есть гораздо большим, чем просто делегированием нашего будущего рынку. Конкретно это означает, что когда дело доходит до технологий, Европе необходимо создавать собственные решения, чтобы не зависеть от американских или китайских технологий».
В декабре 2020 года в разговоре со шведским миллиардером, соучредителем Skype Никласом Зеннстремом президент Франции Эммануэль Макрон заявил, что Европа должна сохранить свой «цифровой суверенитет», обозначив ряд шагов, направленных на снижение ее зависимости от таких технологических гигантов США, как Google, Apple, Facebook и Amazon. Он признал, что хотя цифровые платформы США и внесли свой вклад в существенную трансформацию общества после вспышки эпидемии коронавируса, но когда дело доходит до технологий, необходимы «европейское решение и европейский суверенитет, европейское финансирование, европейские таланты, европейские правила».
Цифровой суверенитет стал неотъемлемой частью стремления ЕС превратиться в глобальный технологический центр, борющийся с доминированием крупных американских технологических компаний. Вскоре блок собирается обнародовать принципиально новые правила, регулирующие цифровые рынки и услуги, которые могут иметь серьезные последствия для таких американских гигантов, как Google и Facebook. При этом Европейская комиссия, Германия и Франция работают над инициативой, направленной на снижение зависимости от облачных гигантов США и Китая. Проект, получивший название Gaia-X, направлен на разработку новой основы для инфраструктуры данных в Европе, — по сути, это прототип будущего европейского поставщика облачных услуг.
Лидер Франции обозначил три требования к Европе для достижения подобной стратегии цифрового суверенитета: больше интеграции по вопросам финансирования стартапов; создание Единого цифрового рынка, продвигающего конфиденциальность и технические инновации; европейские облачные решения и решения для обработки данных, позволяющие снизить зависимость от американских компаний. Логика подобного предложения такова: Европа, зависящая от американских цифровых гигантов, например в сфере телекоммуникаций, не сможет гарантировать своим гражданам секретность информации и безопасность их личных данных.
Следовательно, Европа должна иметь возможность предлагать решения с точки зрения облачных технологий еще и потому, что в противном случае данные европейцев продолжат храниться в пространстве, не подпадающем под ее юрисдикцию. Таким образом, цифровой суверенитет (он же и технологический суверенитет) предполагает защиту гражданских прав европейцев. И в таком контексте технологическое соперничество выходит за пределы экономической плоскости, становясь вопросом политическим. «Если Европа — это политическое пространство, то мы должны построить его так, чтобы у наших граждан были права, которые мы можем гарантировать политически, — заявил Эммануэль Макрон. — Наша информация находится в облаке, которое не регулируется европейским законодательством, и в случае возникновения спора мы будем зависеть от доброй воли и требований американского законодательства. С политической точки зрения это неприемлемо».
«Открытая стратегическая автономия» призвана также регулировать вопросы сотрудничества с третьими странами, которые оказываются под прицелом санкций США. Так, известны случаи, когда несколько французских компаний были оштрафованы на миллиарды евро за то, что работали в странах, запрещенных американским законодательством. На практике это означает, что французские компании могут быть осуждены иностранными государствами, что свидетельствует о лишении суверенитета в возможности самостоятельно принимать решения и о слабости позиций. После выхода США из Совместного всеобъемлющего плана действий (о ядерной программе Ирана) ни одна европейская компания не могла продолжать вести дела с Ираном, опасаясь санкций со стороны Соединенных Штатов. Следовательно, когда Эммануэль Макрон говорит о суверенитете или стратегической автономии, он объединяет все эти вопросы, которые, на первый взгляд, кажутся несовместимыми. А значит, решением становится взятый курс на «автономию» — идея о том, что Европа выбирает для себя свои собственные правила.
Это означает пересмотр существующих торговой, технологической, финансовой и денежно-кредитной политик в сторону политики, с помощью которой в Европе будут приниматься решения с учетом запросов и интересов европейских компаний, европейских граждан. Это позволит европейцам сотрудничать с теми, кого они выбирают, но не для того, чтобы зависеть от других, а для того, чтобы использовать во благо существующие возможности.