Вряд ли год назад президент Франции мог представить, что по болезни он должен будет оставить Елисейский дворец и проводить дистанционные совещания в защитной маске. Впрочем, это стало печальной реальностью. Как и то, что более 2,5 миллионов французов заболели COVID-19 (по этому показателю Франция занимает 5-е место в мире), а количество смертей от него превысило 62 тысячи.
Руководство страны с самого начала пандемии прибегло к шоковой терапии («Мы находимся в состоянии войны», — заявил Эмманюэль Макрон 17 марта), учитывая несостоятельность системы здравоохранения, считавшейся одной из лучших в мире, справиться с наплывом критических больных. В стране дважды вводили жесткий карантин, сейчас обсуждается возможность его введения в третий раз — после празднования Рождества и Нового Года. Глава научного комитета COVID-19 заявил, что ситуация будет оставаться крайне серьезной в течение ближайших трех-шести месяцев.
Как и в других странах, влияние вирусного кризиса не ограничивается сугубо медицинскими проблемами. В своем недавнем интервью Lepoint.fr Макрон назвал экономическую ситуацию в стране «наибольшим спадом после Второй мировой войны». Пандемия перетасовала очередность общественных приоритетов, но существенно не снизила общественное напряжение.
Еще до начала эпидемии COVID-19 было заметно, что период «турборежима» первых лет президентства Эмманюэля Макрона, когда инициированные им реформы принимались довольно быстро и с минимальными политическими потерями, подходит к концу.
Ключевую роль в этом сыграло движение «желтых жилетов», которое подтвердило наличие глубоких линий раздела между Францией периферии и крупных городов, между большинством населения и политико-экономической элитой, которая все больше функционирует по принципу «замкнутого цикла», отключив социальные лифты для остальных французов. Невиданные с 1968 года масштабы демонстраций и их радикализм принудили президента и правительство пойти на серьезные уступки протестующим, которые стоили национальному бюджету 15 млрд евро.
Новый виток массового противостояния произошел в связи с реформой пенсионной системы. Только благодаря некоторым уступкам и процедурной игре правительственной команде удалось в начале марта принять проект закона в Национальном Собрании. После введения жесткого антивирусного карантина Макрон объявил о приостановлении всех крупных реформ.
Понимание опасности дальнейшего распространения радикальных настроений, по моему мнению, было одним из ключевых факторов, мотивировавших французское правительство развернуть беспрецедентно широкий спектр мероприятий по компенсации негативных последствий кризиса и карантина, включая выплаты за частичную потерю работы, налоговые льготы, кредитную поддержку и ресурсы фондов солидарности. Их общая стоимость уже сейчас достигает около 100 млрд евро. По выводам Организации по экономическому сотрудничеству и развитию, Франция сделала больше всего для сохранения уровня доходов населения: несмотря на самое большое среди стран — членов организации сокращение ВВП (6%, а по последним данным, 8,7–9%), доходы французских семей снизились всего на 0,3% (об этом передавали La-croix). Впрочем, такая щедрость послужила причиной быстрого роста дефицита государственного бюджета.
Дальнейшее развитие экономического положения страны будет зависеть прежде всего от эволюции санитарной ситуации. Если она будет развиваться положительно, в начале следующего года можно ожидать рост ВВП на 7%, в случае же наихудшего сценария возможно его дальнейшее сокращение (на 1%). Банк Франции прогнозирует, что экономика не достигнет своего доэпидемического уровня раньше середины 2022 года. По выводу исследовательской фирмы Oxford Economics, Франция принадлежит к группе развитых стран, где будут самые большие проблемы с посткризисным восстановлением экономики, преимущественно из-за слабого темпа экономического роста и низкого уровня уверенности потребителей (по данным The Economist, на депозитных счетах французов в банках лежат 130 млрд евро).
Хотя правительству удается удерживать ситуацию, нужно иметь в виду, что среднеарифметическое благополучие показателей доходов не может скрыть наличия секторов экономики, которые оказались на грани выживания (например, отели, рестораны, вся сфера обслуживания, транспорт). В них работают преимущественно французы с низким уровнем доходов, причем обычно на должностях, которые не позволяют работать удаленно (этот тип работы характерен для работников с высокой зарплатой) и очень часто на основе краткосрочных контрактов. Таким образом, утверждают эксперты, кризис усиливает неравенство во французском обществе (об этом сообщали Lemonde). В этом контексте существенен вопрос, как долго правительство сможет удерживать социальные расходы на аномально высоком уровне.
В общем, пандемия стала мощным катализатором реинкарнации методов и концепций, противоречащих лозунгам, с которыми Эмманюэль Макрон пришел к власти. Видение Франции как динамичной нации-стартапа все больше отступает на задний план под давлением традиционного для Франции этатизма, контроля государства над разными сферами общественной и индивидуальной жизни. В начале первого карантина министр экономики Бруно Ле Мэр даже предположил возможность национализации крупных французских компаний. В августе был создан Генеральный комиссариат по вопросам планирования, поскольку, по словам президента, «государство обязано обеспечить производство жизненно необходимых вещей».
Усиленное внимание к использованию возможностей государства в процессе преодоления санитарного кризиса характерно не только для Франции и продиктовано драматичностью ситуации. Во французском контексте оно объясняется также логикой борьбы за президентское кресло в 2022 году. По словам бывшего премьера Жан-Пьера Рафарена, «судьба выборов президента будет разыграна на поле битвы с COVID» (об этом пишет Lemonde).
Действующий президент заявил о своей готовности «трансформироваться». Местные аналитики считают, что он постарается культивировать имидж «президента — защитника нации» и таким образом нивелировать его восприятие как «президента богатых». Эмманюэль Макрон хорошо понял, что сейчас патерналистские настроения обрели новую популярность: согласно ноябрьскому социологическому опросу, 50% французов считают, что государство должно играть большую роль в жизни общества. Отсюда изменение президентской риторики, когда ключевыми словами стали «защита» «забота», «солидарность».
У лидера в форме «отца нации» в сочетании с мундиром «главнокомандующего в битве с пандемией» большие возможности, чтобы бороться с политическими противниками, противопоставляя их неопытности свои достижения в преодолении кризисов. Это должно дать Макрону дополнительные преимущества в противостоянии Марин Ле Пен, которая снова представляется его вероятным противником во втором туре президентских гонок 2022 года.
Сильные конкуренты для него на правом или левом флангах традиционной политики так и не материализовались. Среди правых («республиканцев») относительно молодые и довольно известные региональные лидеры не способны обеспечить себе статус признанных национальных «вождей» даже в рамках своей политической силы. После муниципальных выборов нынешнего года, результаты которых были наиболее обнадеживающими для экологистов, звучало мнение о возможности образования нового мощного политического полюса левого направления за счет их объединения с социалистами. Однако пока на этом фронте без перемен, за исключением объявления о президентских амбициях социалистки с мощным экологическим уклоном — мэра Парижа Анн Идальго. Тем временем в президентском окружении больше всего опасаются появления «свежего» харизматичного популиста, не отягощенного сложным политическим прошлым (иногда при этом упоминают Украину).
У Эмманюэля Макрона есть основания для беспокойства. Прежде всего, это испытание пандемией. Оно далеко от завершения, и отдельные моменты кризисного управления оставили у широкой массы явно неприятный осадок (например, эпизод с масками, когда буквально все французские руководители уверяли население в бесполезности их использования, потому что, как выяснилось со временем, их просто не было в достаточном количестве). Сохраняется и может даже усилиться под влиянием пандемии протестный потенциал. Достаточно обратить внимание на волнения, развернувшиеся в Париже 5 декабря во время демонстрации против закона о безопасности. Продолжается процесс ослабления президентской партии: ряды ее фракции в Национальном Собрании оставили 44 депутата, и она утратила абсолютное большинство. Президенту так и не удалось расширить свою поддержку в обществе: опрос общественного мнения в начале декабря показал, что действующему президенту доверяют 32% французов (по данным Lesecho, этот показатель не поднимался выше 39% в течение года).
В таких условиях, похоже, президент решил укрепить свой электоральный фундамент за счет дальнейшего перетягивания на свою сторону избирателей, традиционно голосовавших за «республиканцев». Большей частью этим объясняется появление инициатив президента по внутрибезопасностной проблематике. Президент и его окружение стараются поставить ее в рамки нарратива заботы президента о народе, рассчитанного на более широкую аудиторию. Тем временем местные обозреватели обращают внимание на наличие в действиях президента определенного внутреннего разногласия между желанием успокоить французов и, параллельно, порывом вернуться к программе реформ, реализовать безопасностные инициативы, которые могут повысить градус общественного напряжения. Следует отметить: хотя появление этих инициатив обусловлено политической целесообразностью, все они направлены на решение проблем действительно важных для французского общества. В частности испытания, через которые прошла Франция в 2020 году, не ограничивались пандемией: достаточно вспомнить, что исламисты совершили здесь восемь террористических актов.
Пандемия определила главное направление внешнеполитических усилий французского руководства. На европейском участке французско-немецкий тандем играл решающую роль в принятии ЕС пакета финансовых мероприятий по компенсации последствий пандемии для экономик стран-членов и мобилизации общих усилий в борьбе с ней. Вообще, некоторые обозреватели отмечают возрождение тандема в сфере внешней политики: сейчас Париж и Берлин стараются выработать общую позицию по всем ключевым сюжетам. Вместе с тем, Эмманюэль Макрон был вынужден оставить, пусть временно, свои претензии на роль неформального лидера ЕС, учитывая укрепление позиций Ангелы Меркель благодаря эффективной деятельности в период пандемии. Зато он возглавил международные усилия по предоставлению помощи Ливану после взрыва в Бейруте и самым острым образом отреагировал на усиление активности Турции в Средиземноморье, которое вызывает беспокойство многих членов ЕС и НАТО: Франция усилила свое военное присутствие в Средиземном море. В Елисейском дворце считают, что так Франция от лица всех европейцев показала, что они — не слабаки.
В 2020 году появился документ, названный СМИ «доктриной Макрона»: речь идет о его пространном — соответствующем стилю президента Франции — интервью изданию «Большой формат» на темы внешней политики. В центре предложения — создание «Парижского консенсуса», который должен заменить современный либеральный «Вашингтонский консенсус», с учетом изменений, произошедших в мире в последние годы, и прежде всего климатических, а также усилия, направленные на преодоление неравенства. Ключевыми задачами в международной жизни «доктрина Макрона» видит поиск путей восстановления эффективного сотрудничества, упрочнения и структурирования политической Европы, вес которой определят ее голос, сила и ее принципы в реконструированной системе международного сотрудничества. Макрон предлагает большие проекты, реализация которых необходима для стратегической автономии Европы: пересмотр технологической, финансовой и денежно-кредитной политики, трансформация Европы в лидера сфер образования, здравоохранения, цифровой и зеленой политики; борьба за европейские ценности; восстановление афро-европейской оси.
Упоминается в интервью и Украина: в связи с политикой абсолютных фактов, ставшей для России новой доктриной. «Это означает, что они (Россия и Турция. — О.Ш.) больше не боятся международных правил. Так что мы должны найти механизмы, чтобы это изменить». Абсолютно верно как констатация, но, по мне, весьма абстрактно как план действий, особенно с учетом шестилетнего опыта функционирования «нормандского формата». Насколько помню, после прихода к власти Макрон довольно прохладно отнесся к минскому процессу, доставшемуся ему в наследство от предшественника, от которого он хотел максимально дистанцироваться. Политические инвестиции в этот проект были продлены с расчетом на достижение быстрых и конкретных результатов, которые можно было бы зачислить в актив новой команды. Когда эти расчеты натолкнулись на реалии наглой и обструкционистской позиции России с одной стороны, и жесткую защиту наших интересов украинской делегацией — с другой, переговорный процесс продолжался, по моему мнению, преимущественно по инерции, трансформировавшись со временем в практику малых шагов, которые, среди прочего, должны были оправдать сохранение этой переговорной, а точнее контактной, платформы. Сейчас, по моим наблюдениям, «ожидания» наших западных партнеров относительно возможных качественных сдвигов по ситуации в Донбассе в рамках минского процесса можно заметить лишь в официальных заявлениях.
В этом контексте важна будет дальнейшая эволюция «новой российской политики» Эмманюэля Макрона. Как и ожидалось, ни сам президент, ни его окружение не готовы признать даже пробуксовывание этой инициативы: в выступлении перед военными Макрон снова подчеркнул, что ее целью является «улучшение условий коллективной безопасности и стабильности Европы». Продолжаются консультации по урегулированию международных кризисов (о «готовности» России делать шаги навстречу свидетельствует поддержка Владимиром Путиным белорусского диктатора, несмотря на то, что Париж и Берлин ожидали конструктивного влияния России). Продолжается секторальное сотрудничество в некоторых отраслях, в декабре состоялось виртуальное заседание французско-российского экономическо-финансового совета. С другой стороны, во Франции не могли оставить без внимания такой позорный факт как отравление Алексея Навального, заставивший официальный Париж повысить тон, заморозить контакты на высоком и наивысшем уровнях, инициировать совместно с Германией введение европейских санкций.
Важное влияние на этот и другие направления французской внешней политики будет иметь ожидаемая в европейских столицах нормализация трансатлантических связей после вступления в должность президента США Джо Байдена. Как именно будет происходить «притирка» между новым американским президентом и европейскими лидерами? Эта тема требует отдельного исследования. Нас с вами, очевидно, больше всего интересует, будут ли готовы в Париже к жесткому подходу к России, задекларированному Байденом, и к усилению возможностей НАТО по его рецептуре.
Все статьи Олега Шамшура читайте здесь.