23 июня, на христианский праздник Троицы, в Дербенте и Махачкале произошли скоординированные, хорошо подготовленные и дерзкие атаки на православные храмы и синагоги.
Нападения на церковь и синагоги начались почти одновременно. Сначала поступило сообщение о стрельбе в Дербенте. Во время нападения на церковь Покровы Пресвятой Богородицы нападающие зашли в храм, застрелили охранника и убили священника. Нападение на синагогу в Дербенте произошло за 40 минут до вечерней молитвы. Здание почти дотла выгорело после поджога. Приблизительно в то же время произошло нападение на синагогу в Махачкале. На воротах напавшие написали ссылки на суры и аяты из Корана. Во время отступления через центр столицы республики произошла перестрелка боевиков с полицией. Под обстрел попал Свято-Успенский кафедральный собор, где после начала стрельбы спрятались прихожане. Позже неизвестные обстреляли полицейскую машину в селе Сергокала.
Вследствие нападения на момент написания статьи погиб 21 человек, в частности полицейские и гражданские, а также шесть боевиков, более сорока человек получили ранения разной степени тяжести. Это нападение стало самым большим с 2012 года, когда террористка взорвала шейха Саида-афанди Чиркейского. Тот теракт считался поворотным в борьбе с терроризмом в Дагестане. После него в республике были значительно усилены оперативные и профилактические мероприятия для противодействия терроризму, а также начат ряд не присущих России диалоговых инициатив для уменьшения напряжения между салафитскими и суфийскими общинами. В Дагестане, как и в Чечне, правительство поддерживает суфийское направление в исламе как залог от радикализации мусульман.
С восстанием Исламского государства радикально настроенные исламисты при непосредственной, но не афишированной поддержке ФСБ массово выезжали из Дагестана в Сирию и Ирак, где большинство из них погибли или укоренились, найдя себе новую родину. С точки зрения российских спецслужб, выезд этой категории дагестанцев значительно улучшил ситуацию в сфере безопасности. На фоне разгрома исламистского подполья и нахождения способа сосуществования салафитских общин в начале 2018 года Москва стала намного увереннее чувствовать себя в республике, вследствие чего был санкционирован погром региональных элит, проведенный под руководством нового главы республики — этнического россиянина и милицейского генерала Владимира Васильева. В начале 2018 года ФСБ арестовала и.о. главы совета министров Абдусамада Гамидова и его заместителей.
Переформатирование региональных элит изменило правила игры в республике, которая стала заметно менее закрытой, и вместе с тем проторило путь к дальнейшему обогащению тем представителям местного истеблишмента, которые приняли новые условия. Москва уменьшила в чем-то их автономию, но вместо этого дала новые возможности. Дагестан оставался одним из самых дотационных регионов РФ, но федеральные инвестиции и большее включение в российский рынок начали давать результат. Российская агрессия против Украины лишь способствовала этим процессам. Россияне стали намного меньше выезжать за границу на отдых, и открыли для себя морские курорты Дагестана, что вызвало маленький туристический бум. Массовый и непропорциональный в сравнении с другими регионами рекрутинг в ряды ВС РФ принес живые деньги в бедные сельские районы. В то же время правительству разными способами удалось преодолеть протесты против мобилизации, на которые напрасно надеялись многие украинцы в начале войны. Федеральные инвестиции в ВПК обусловили высокие темпы роста машиностроительной отрасли региона. Дагестанцы, которые пошли на войну против Украины, получили свою долю низменной, но вполне для них реальной имперской гордости и чувство превосходства на оккупированных территориях Херсонщины и Запорожья, где мои друзья и партнеры с ними пересекались.
Костяк нападавших 23 июня составляли члены семьи Омаровых. Их отец до вечера 23 июня 2024 года возглавлял Сергокалинский район, а начинал 30 лет назад как один из помощников крупного банкира, спортсмена, а впоследствии — министра финансов Дагестана Гамида Гамидова, которого в 1996 году подорвали просто в фойе министерства. Его место сразу занял младший брат Абдусамад Гамидов, доросший до должности и.о. премьера республики, пока в 2018 году его не арестовала ФСБ и он не получил 6,5 года строгого режима. Как раз накануне освобождения Гамидова из тюрьмы и произошло нападение 23 июня. Магомед Омаров после гибели старшего Гамидова оставался верным соратником этого даргинского клана, теперь под предводительством младшего брата. После ареста Абдусамада Гамидова Омаров принял новые правила и стал частью клана «властителя Дербента» Мурада Гаджиева, близкого к самому богатому дагестанцу мира Сулейману Керимову.
Как руководитель района Омаров пафосно декларировал борьбу с терроризмом и исламским экстремизмом, цитировал уроженца Сергокалинского района — местного милиционера, который является автором знаковой для российских силовиков фразы «работайте, братья», и ничем особо не отличался от большинства представителей дагестанских элит, органически объединяющих власть (потому что о политике в их контексте говорить не стоит), коррупцию, спорт и криминал.
Российский оппозиционер и исследователь Северного Кавказа Денис Соколов справедливо замечает, что нападение осуществили не обездоленные радикализированные маргиналы, а представители золотой молодежи и их ближайший круг, второе-третье поколение властителей Дагестана. Для них это — не социальный протест, а радикальный разрыв с поколением родителей. И это вызов не только «федералам», но и их статусным коллаборантам в Дагестане. В этом смысле нападение является антиимперским. И вместе с тем, в условиях идеологического вакуума, он — проимперский, но уже ради радикально другой, исламской империи. Объектом атаки стали религиозные сооружения и священнослужители как самые наглядные и потому наиболее уязвимые символы инакости, даже если эта инакость глубоко укоренена в дагестанском обществе. Логично было бы, чтобы объектом атаки стали и «места разврата» — пляжи, рестораны и бары, где продается алкоголь и женщины демонстрируют поведение, резко не воспринимаемое последователями сурового соблюдения шариата. Возможно, это было в планах группы, им просто не хватило людей. Религиозные сооружения и священник пострадали вместо символов модернизации, секуляризации и «разврата», вдруг упавших на головы дагестанцев. В этом и сила, и слабость послания нападающих. Модернизация дает деньги и открывает возможности, и для многих дагестанцев поступок нападавших так же неприемлем, как и модели поведения, принесенные «туристами». Мой хороший друг, находясь в оккупации, рассказал, как в их селе дагестанец побил селянина за то, что в жаркий день лета 2022 года тот зашел в магазин, задрав майку. Он обвинил мужчину в том, что тот обольщает его жену, которую этот дагестанский боец успел привезти на оккупированную украинскую территорию. Ускоренная модернизация в Дагестане будет порождать новые острые конфликты.
Нынешний руководитель Дагестана Сергей Меликов немедленно отреагировал на то, что напавшие принадлежат к семьям истеблишмента. Он анонсировал тотальную проверку всех депутатов, госслужащих и членов их семей. В случае реализации идеи это будет погром местных элит — больший по масштабам, чем процессы 2018 года. Страх перед исламским экстремизмом может привести к радикальному переформатированию дагестанского поля. И появлению новых групп нападающих.
Сложно сказать, как именно повлиял на представление членов группы погром региональных элит, который Москва устроила в 2018 году. Но то, что центральная власть разогнала в республике волну антисемитизма осенью прошлого года, стало, бесспорно, фактором, способствующим легитимизации нападающих. Погромы, произошедшие в аэропорту и нескольких отелях Дагестана, когда толпа искала мифических израильских беженцев, также по сути были антимодерными.
Нападавшие не прятали лиц. Они сознательно шли на смерть, и этот месседж крайне опасен для власти. Идут споры о том, причастно ли ИГ к нападению. Обычно Исламский халифат сразу сообщает о своей ответственности. Для них это — очень важная часть позиционирования на рынке террора. Но здесь мы, скорее, имеем дело с самостоятельной группой, много позаимствовавшей от ИГ. И неизвестно, какой вариант для спецслужб РФ хуже — тот, кто действует самостоятельно, или группа, которую можно попытаться идентифицировать благодаря связям с другими «вилаятами».
В РФ сразу заговорили об украинском следе в нападении. Бесспорно, украинский след есть, и очень весомый. Как и в случае с терактом в «Крокус Сити Холле», провал антитеррористических структур напрямую связан с концентрацией их усилий на украинском направлении. Война против Украины упростила доступ к оружию и научила многих людей грамотно им пользоваться. Агрессия против Украины дает метастазы в самой РФ.