Япония уступила Германии третье место в рейтинге самых крупных экономик мира. Это событие, произошедшее в прошлом году, в большинстве развитых стран мира могло бы стать предметом критики в адрес правительства или как минимум горячих дискуссий в кругу экспертов-экономистов, а могло бы и привести к внутриполитическому кризису.
По итогам 2023 года, ВВП Японии оценивается в 4,23 трлн долл., в то время как Германии — в 4,43 трлн. Вместе с тем Япония сохранила первое место в мире по уровню государственного долга (255% ВВП), что вдвое превышает средний уровень стран «Большой семерки» — 128%. За два года йена потеряла 50% стоимости по отношению к доллару, что теоретически должно было бы вызвать довольно серьезные последствия для национальной экономики. Но в Японии, кроме финансистов и институционных инвесторов, никто ничего особо не заметил. Да, цены выросли, да, рейтинги поддержки правительства пошли вниз, но эти тенденции для демократий — скорее традиция, чем исключение.
Значительно больше внимания вопросу стабильности японской экономики уделяют в США. Там объемы государственного долга превысили 120% ВВП и, по прогнозам Офиса бюджета Конгресса, долговая нагрузка и дальше будет расти минимум на 3% ВВП ежегодно в течение ближайших 30 лет при прогнозируемом росте экономики в 2%. Что с этим делать, пока окончательно непонятно, именно поэтому и обращают внимание на Японию, которая неплохо справляется даже в худшей ситуации.
Один из факторов, определяющих финансовую устойчивость Японии, — банковские накопления населения, которые японцы держат на депозитах даже при крайне низкой, если не отрицательной, банковской ставке. Эта сумма оценивается в 14,6 трлн долл. В отличие от США, японцы не спешат инвестировать эти средства в фондовый рынок, но, конечно, депозиты населения являются дешевым ресурсом для кредитования правительственных программ. В США ситуация совершенно иная.
Ортодоксальные экономисты из числа апологетов свободного рынка и моделей неограниченного роста часто критикуют японскую экономику, называя предыдущие тридцать лет «утраченными». Но, как выяснилось в прошлом году, у легендарного Уоррена Баффета, главы одной из самых крупных инвестиционных компаний мира Berkshire Hathaway, другое мнение. Он посетил Японию и приобрел дополнительные пакеты акций каждого из пяти самых крупных торговых домов — Mitsubishi Corp., Mitsui&Co., Itochu, Marubeni та Sumitomo Corp. Сейчас его фонд владеет в среднем 8,5% акций каждой из корпораций на сумму 2,8 трлн йен. В заявлении фонда указано, что эти инвестиции являются долгосрочными, более того, Уоррен Баффет намерен увеличить свою долю акций в каждой из корпораций до 9,9%. После этого заявления стоимость акций упомянутых корпораций выросла от 30 до 44%, а фондовый рынок получил новую динамику. Уже в этом году, несмотря на дискуссии о не очень положительных итогах 2023-го, стоимость акций японских торговых домов продолжала существенно расти, а индекс Nikkei побил все рекорды.
Всемирно известные «сого шьоша» — так в Японии называют «большую пятерку» — являются фундаментом японской экономики с конца ХІХ века, и «эксперты» чаще всего рассматривают их как определенный анахронизм, «традиционную Японию», а не ее будущее. Но Уоррен Баффет увидел другой аспект, на который часто не обращают внимания, — отличие японской модели экономики от традиционных подходов, принятых на Западе. Например, специалисты приводят такую статистику: соотношение оплаты труда СЕО компаний и среднего сотрудника в Японии едва ли не самое низкое среди развитых стран (11:1) против, скажем, Великобритании (22:1) и США (475:1). Менеджмент самых крупных корпораций соблюдает очень строгие правила «хорошего управления» и традиционно уделяет больше внимания справедливому распределению прибылей, чем их концентрации в одних руках. По мнению инвесторов в японскую экономику, местная модель, которая ставит как принцип рациональное использование ресурсов, справедливую оплату труда, сохранение гармонии в обществе и доверие между правительством, бизнесом и социумом, сейчас едва ли не привлекательнее, чем рискованные инвестиции по принципу «или все мне, или ничего никому».
На самом деле, конечно, ситуация намного сложнее, поскольку, кроме собственно управления финансовой системой страны, правительство Японии еще должно уделять первоочередное внимание балансу текущего счета. Япония глубоко интегрирована в мировую экономику и является одним из самых крупных экспортеров и импортеров. Девальвация йены и огромный спрос в мире на продукцию японского машиностроения и электронику дают возможность говорить о позитивных перспективах экспорта. Вместе с тем дефицит чипов, который чувствуется до сих пор, политическая нестабильность внутри страны и геополитические вызовы, связанные с войной России против Украины, увеличением угрозы со стороны Северной Кореи и напряжением вокруг Тайваня и в Южно-Китайском море, отвлекают значительные ресурсы на безопасность. Учитывая это, Япония вынуждена увеличивать оборонный бюджет, приобщаться к международным проектам по производству оружия и уже пересмотрела свои довольно жесткие принципы экспорта вооружений. Также предпринимаются шаги для существенного увеличения квоты на привлечение иностранной рабочей силы, поскольку рост доли населения преклонного возраста в Японии бьет все рекорды.
С учетом японской философии бизнеса и мировосприятия, ориентированной на гармонию как внутри общества, так и между обществом и природой, не удивляет то, что заметная часть японских экономистов являются приверженцами теории «антироста» (хотя и не всегда признают это, избегая критики в благосклонности к социализму) или по меньшей мере «нового капитализма». Эти подходы больше сосредоточены на справедливом распределении создаваемых благ, обеспечении гармонии, взаимоуважении и взаимоподдержке в обществе, резком уменьшении потребления, в частности невозобновляемых природных ресурсов, чем классические модели «свободного рынка». Тридцать лет почти «не-роста» свидетельствуют, что такой подход возможен, и вполне естественно ожидать, что в новом технологическом укладе будет доминировать именно он, если принять во внимание прогнозируемое социальное напряжение в индустриальных обществах с учетом ожидаемого масштабного применения искусственного интеллекта вместо рабочих во многих сферах.
Цели устойчивого развития, принятые Генеральной ассамблеей ООН в сентябре 2015 года, в Японии воспринимают как план конкретных действий, а не просто призыв к человечеству. Довольно часто во время официальных встреч с представителями правительства, парламента или бизнеса на лацкане пиджака собеседника можно увидеть специальный разноцветный значок — эмблему «целей устойчивого развития». Здесь искренне поддерживают идеи преодоления бедности, неравенства, предотвращения климатических изменений и неэффективного природопользования, пытаются внести вклад в достижение большей предсказуемости и справедливости в международных отношениях. В частности это касается целого ряда инициатив внутри страны (например, в отношении гендерного равенства), а также масштабных программ помощи странам, которые самостоятельно не могут справиться с современными вызовами.
Один из примеров, который приверженцы теории «антироста» приводят, чтобы продемонстрировать необходимость принципиального, а не декоративного пересмотра философии развития, — электромобили. С одной стороны, бурное развитие электротранспорта было связано с вполне благоприятной идеей уменьшения выбросов углерода, улучшения экологии. Но мало кто просчитывал, какие затраты энергии и ресурсов вызывает добыча лития, производство батарей и какие риски для окружающей среды несет утилизация батарей, исчерпавших свой ресурс. Те же электромобили становятся частью традиционной маркетинговой стратегии, когда новые модели выпускаются чаще, чем предыдущие исчерпывают свой ресурс, и, с точки зрения классической модели роста, должны потребляться. Все это нивелирует эффект от внедрения электрических двигателей вместо классических.
Переход на возобновляемые источники энергии также требует существенного увеличения производства ветряных мельниц или солнечных панелей, создания сложных систем их интеграции в электросети. Внедрение «зеленых» стандартов имеет разную цену для стран глобального Севера и глобального Юга, а монопольное положение глобальных корпораций, с которыми по целому ряду причин почти невозможно конкурировать новичкам, увеличивает неравенство.
Идея «антироста» предусматривает другой взгляд на развитие. Не увеличение потребления, а его уменьшение — настоящие индикаторы роста так же, как увеличение средней продолжительности жизни, качество воды и степень применения экологически чистых технологий утилизации отходов. Если человечество потребило больше хорошо упакованных в пластик продуктов, а затем все эти упаковки образовывают гигантские острова мусора в океане, — это не развитие. Если изменение технологического уклада предусматривает замену гигантских объемов электронной техники (компьютеров, мониторов, принтеров, серверов и т.п.), которую просто вывозят на полигоны в Африке, — это не развитие. Свобода предпринимательства не должна означать обогащение любой ценой. Дискуссии о пересмотре парадигмы развития возникли не потому, что кто-то хочет вернуться в прошлое — к социализму или даже коммунизму, а потому, что глобализация, ставшая вершиной предыдущего этапа развития человечества, которое сейчас трансформируется, доказала необходимость большего понимания по линиям Север—Юг и Восток—Запад. Для нас это важно еще и потому, что именно на существующих устаревших разногласиях сегодня играет Россия, когда продвигает антизападные нарративы на глобальном Юге под лозунгом антиимпериализма. Самая бездарная из всех империй с фашистской идеологией оказывается довольно успешной там, где социальное неравенство, бедность и отсутствие базовых условий для нормальной жизни до сих пор являются реальностью. Философия глобального развития, направленная на общее благо и инклюзивное развитие, могла бы стать одним из факторов согласия и противодействия токсическим нарративам Москвы.