Знаете, в чем разница между секретом и тайной? Секрет — это важная информация, которую вам доверили. Вы можете ее хранить, а можете и рассказать по секрету, как, например, фамилию очередного кандидата на должность министра. На политические секреты охотятся, их обсуждают, ими технологически отвлекают. А вот тайна — это то, что происходит просто сейчас у всех на глазах, но этого никто не замечает. Потому что не хочет или не может в силу своей компетенции. Так вот, то, что сейчас происходит с украинской землей, за которую наши люди платят кровью, — большая государственная тайна, которой никто не видит. Но эту тайну все годы независимости очень хорошо хранят те, кто имеет с украинской земли ренту.
Почему так происходит? Зачем действующая власть уничтожает сельские громады и средний класс в угоду земельным латифундистам? В чью пользу работает закон об обороте земли? Почему при этом среди фермеров нет единства, а громады, которые, казалось бы, очень заинтересованы в контексте децентрализации развивать малое и среднее производство на селе, молчат? И не станут ли «случайно» эти обстоятельства причиной того, что Украина еще десятки лет будет топтаться у двери Европейского Союза?
Об этом мы беседовали с одним из авторов земельной реформы, главой Союза украинского селянства, главой комитета по вопросам аграрной политики и земельных отношений Верховной Рады 4-го созыва, экс-главой Ассоциации фермеров и частных землевладельцев Украины, первым фермером (с 1988 года) Иваном Томичем. Он из тех компетентных людей, мнения которых, к сожалению, не слышат топовые «5−6 менеджеров», на которых опирается президент. Но все же стучим, может, и откроют…
Об ошибочной государственной стратегии, расхождении с децентрализацией и монополизацией села
— Иван Федорович, прежде чем беседовать с вами, я пообщалась с очень большим количеством людей, включительно с исполняющим обязанности министра аграрной политики Тарасом Высоцким, — он, кстати, первый претендент на кресло министра агрополитики. И если честно, у меня раздвоение сознания.
Власть продолжает утверждать, что у нас все хорошо и мы идем в Европу, только еще надо немного поработать, а вот фермеры говорят, что их системно уничтожают в пользу крупных производителей. Это архиважно еще и в контексте децентрализации, потому что у нас большинство громад сельские (из 1469 громад 624 — сельские, а 436 — поселковые), и от того, как там будет развиваться мелкий бизнес и будут ли там рабочие места, зависит, будут ли они вообще существовать и родится ли на селе средний класс.
— Без изменения государственной стратегии аграрной политики любые кадровые перестановки — пустой звук. Еще с 90-х годов прошлого века Ассоциация фермеров и частных землевладельцев Украины ставила вопрос четко: аграрная политика в Украине не может быть другой, кроме как формирование фермерского уклада. Но такой политики в Украине никогда не было и нет.
Были отдельные несистемные и непродолжительные попытки двигаться в этом направлении. Поэтому мы и имеем сегодня — и здесь я выскажусь прямо, как есть, — самого крупного аграрного монстра в мире, угрожающего сельской местности и национальной демократической Украине. Это агрохолдинги, господствующие в Украине, как и в ряде неевропейских стран. Сегодня более 70% лучших черноземов в мире находятся под контролем глобальных компаний. Но даже в Бразилии, где тоже ужасная ситуация, нет таких объемов концентрации земли (до миллиона гектаров) у компаний, которые контролируются одной бизнес-средой и собственниками, как в Украине. Это путь в никуда, в пустые села, безработицу и потерю последнего государственного ресурса. И это с нами происходит просто сейчас.
— Почему так произошло? Я наблюдала, как происходила децентрализация. У реформы, признанной международными партнерами самой успешной в Украине, был пул экспертов, которые на протяжении последних 20 лет были ее главными лоббистами во всех властных командах. Они не сдавались, и окно возможностей таки открылось. Почему вам не удалось параллельно провести сбалансированную земельную реформу, чтобы Украина, находящаяся в тройке по мировым запасам черноземов, давала возможность развиваться и маленьким, и средним, и крупным? Ведь цель у этих реформ одна — развитие громад, регионов и экономики страны.
— Эти две реформы вообще пошли в противоположном направлении. В итоге актуальная земельная аграрная политика по сравнению с децентрализованной политической системой (деньги и полномочия пошли громадам) несет в себе совсем другое содержание. Я имею в виду олигархизацию сферы и отказ государства от фермерского уклада. Это очевидно, но каждая украинская власть официально этого не признает и продолжает манипулировать цифрами, фактами и, опять-таки, неосведомленностью населения страны и доверчивостью европейцев. Которые, кстати, никогда не поймут, как можно врать от имени государства.
Более того, децентрализация не только никак не повлияла на структуру аграрного производства, а, наоборот, стала удобным и эффективным инструментом для усиления влияния крупного бизнеса на местах. И причина в том, что центральным вопросом для, мягко говоря, непатриотичных элит, проходившим через все годы независимости Украины, было не то, как будут развиваться громады, регионы и экономика страны, а кто будет собственником украинской земли. Чувствуете разницу?
— К сожалению.
— Если вернуться в начало 1990-х, то в то время преобладало социалистически-коммунистическое политическое устройство, и власть пыталась сохранить колхозно-совхозную систему. Но такая политика ожидаемо привела к кризису: в 1997–1998 годах 88% сельскохозяйственных предприятий были убыточными. Бартер, безысходность, незасеянные поля... И в 1999–2000 годах Кучма начал делать первые вынужденные положительные шаги. Но они, к сожалению, не стали системными. А уже в 2001 году во власти вообще усомнились, как двигаться в аграрном секторе дальше. Для того же, чтобы выстроить долговременную государственную политику, не хватило компетенций, а главное — политической воли. Власть приняла решение запускать в село крупный бизнес. В результате на смену колхозам в Украине пришли агрохолдинги.
Однако это был постепенный процесс. Тогда хозяйство в несколько тысяч гектаров казалось очень большим. Помню, как в конце 2001 года появились первые частные, частно-арендные хозяйства где-то в 10−12 тысяч гектаров земли. Так, покойный Иван Степанович Плющ говорил: «Ну ты смотри, какие уже хозяйства сформировались!». Но это были мизерные объемы по сравнению с тем, к чему мы пришли сегодня.
— То есть олигархический уклад формировался как в промышленности, так и в сельском хозяйстве. Такая была политическая воля.
— Именно так. Но надо откровенно сказать, что значительная часть наших зарубежных братьев поддерживала это движение. Западные компании, заходившие в Украину со своими финансами и материально-техническими ресурсами, много сделали для развития такого сценария. На международном уровне сложилась серьезная коалиция, которая работала на перспективу формирования именно такого устройства экономики Украины. А сейчас мы пожинаем плоды.
Важно понимать, что на старте децентрализации 2014 года уже была сформирована олигархическая система, контролировавшая сельские территории примерно на 80%. И капитал, конечно, очень хорошо понимал, что ему нужно развиваться дальше. А как? Инвестировать в политические проекты местных органов власти. И в подавляющем большинстве крупный бизнес профинансировал либо глав сельских объединенных территориальных громад, либо депутатов, которые стали основой системы принятия решений в местных громадах.
Таким образом, политическая структура на селе стала не противовесом, а инструментом олигархического устройства. Как, исходя из этого, и сама децентрализация. Но возможно ли было в таких базовых условиях развивать предпринимательство, фермерство, кооперацию на селе в европейском ключе? Нет. Потому что это не отвечало интересам ни политически сформированного устройства, ни олигархической системы в Украине. В итоге наша система сформирована в принципе, как в отдельных европейских странах, но выполняет противоположную миссию. Такой вот парадокс.
— Но ведь в городах в таких же условиях все же другая история. Да, местную власть также контролирует крупный бизнес. Везде кланы. Механизм госнадзора еще не включен, правоохранительная система развалена. Когда парламент примет закон о государственном надзоре за актами местного самоуправления, ситуацию можно будет как-то сбалансировать. Но города при этом не приходят в упадок, как села.
— Потому что города объективно развиваются, туда едут жить и работать люди из сел и городков. Промышленные предприятия создают рабочие места, к тому же так или иначе, но мелкий бизнес в городах может работать. А сельское хозяйство и сельские громады — это совсем другой формат. Технологии агрохолдингов вытесняют рабочие руки. Нет работы, поэтому люди едут в города, а территории пустеют. Да, отток населения из сел — это мировой тренд, но если процесс не будет регулировать государство, не будет продумывать правильную региональную политику, то произойдет катастрофа и с землями, и с экономикой, и с традициями и так далее.
Во-первых, сегодня подавляющее большинство населения развитых цивилизованных стран Евросоюза проживает в сельской местности. Государственная политика там направлена на поддержку и развитие именно территорий. Человек живет в отдаленном лесу Австрии, но пользуется всеми благами цивилизации, как и человек в Вене. Поэтому люди, безусловно, стараются жить не в мегаполисах, а в сельской местности. Это отличает Европу от бывших социалистических стран кардинально.
Во-вторых, внимание государства в сельской местности в значительной мере акцентировано на фермере. На инфраструктуре, возникающей вокруг фермера: кооперативах, рынках, сервисных центрах и другом. Это все кирпичики, из которых построены сельские территории в европейских странах.
В-третьих, средний размер фермерских хозяйств в Европе 17 гектаров, в Польше 9 гектаров, в Румынии вообще 3 гектара. И никто не пытается всерьез увеличивать количество земли в банке фермера. Потому что это жизнь сельской местности, жизнь страны. Чем больше сельская территория насыщена людьми, тем сильнее национальная экономика страны.
А у нас сначала был один колхоз на два-три села, среди которых не было равенства. А теперь один олигарх, условно, на несколько районов или даже больше.
— Итак, почему молчат наши сельские громады, понятно. Но с государством не совсем. Потому что именно при премьере Владимире Гройсмане параллельно с запуском децентрализации была принята системная программа поддержки фермерства. Цель состояла как раз в том, чтобы перед запуском рынка земли (а он был запланирован на 2023 год) дать возможность уже действующим мелким производителям нарастить мышцы и привлечь новых. То есть государство думало о территориях и сельских громадах.
— С Гройсманом мы действительно тесно работали, и к его деятельности как премьера, с точки зрения новейшей истории Украины, я отношусь положительно. Но говорить, что он глубоко осознавал все происходящее, я не могу. Он действительно очень хотел провести децентрализацию. И в некоторой мере ему это удалось. Как, например, когда-то Михаилу Горбачеву удалось внедрить демократические инструменты в политику СССР. Потому что никто из них не понимал, как этот инструмент будет использован в конечном варианте.
— Хотите сказать, что авторам децентрализации тоже не хватило широты взглядов, чтобы понять, что эта реформа — это еще и обязательное включение антимонопольных и правовых механизмов на уровне государства? И если они не будут за это бороться и выносить эту проблему в публичную плоскость, то ничего не получиться?
— Этого понимания, к сожалению, не хватило ни авторам, ни власти, которая открыла окно возможностей для реформы.
— А почему вы не коммуницировали? Почему не объясняли?
— Влияние на реализацию государственной политики в то время у нас был мизерное. Соревноваться с теми ресурсами и возможностями, в том числе и политическими, которые были у крупного бизнеса в парламенте, мы не могли. Но мы коммуницировали с Минагро. Разработали Концепцию развития фермерских хозяйств и кооперативов в Украине в 2017−2023 годах. И в конце концов Гройсман селян услышал. Концепция была принята в 2017 году и сыграла свою положительную роль, приостановив уничтожение фермерских хозяйств. Развитие тогда не очень получилось, но мы действительно остановили стремительный спад.
Более того, Гройсман пошел навстречу мелкому производителю в селе, не имея никакой поддержки из первого кабинета государства, который занимал Петр Порошенко. В парламенте у него тоже не было своей политической силы, то есть не было стабильной политической опоры, чтобы что-то серьезно делать и преломить ситуацию. Поэтому тогда удалось реализовать только отдельные элементы в развитии фермерства. Но они были настолько мизерными, что на фоне глобального влияния крупного бизнеса быстро растворились.
— А в 2019 года пришла новая власть, и Концепцию поддержки маленьких вообще свернули?
— Свернули — это вы аккуратно говорите. Уничтожили!
О манипуляциях со статистикой, роли латифундистов в экономике и принципах сбалансированной модели для вступления в ЕС
— Уже на второй год нахождения при власти команда действующего президента Владимира Зеленского лоббировала закон об обороте земли. Все помнят протесты фермеров под стенами правительства и парламента, которых, однако, никто не услышал. Но ради справедливости надо признать, что не только среди политиков, но и в экспертной среде есть люди, уверенные, что для прорыва в экономике нужно все отдать рынку. Пусть он регулирует, мол, выживет сильнейший. Вот, кстати, и исполняющий обязанности министра аграрной политики Тарас Высоцкий заверяет, что за последние 20 лет структура аграрного сектора в Украине глобально не менялась: 10% — малые производители, 65% — средние и 25% — крупные. «И мы всегда говорим партнерам, что нужно искать решение, как мы с этой структурой будем идти в Евросоюз». Вроде бы малых и средних, по официальной версии, большинство.
— Знаете, я Тараса очень давно знаю и отношусь к нему хорошо. Но он представитель крупного бизнеса. Как он может против воли своих хозяев проводить какую-то государственную аграрную политику, тем более не будучи даже министром, тем более не имея своей политической силы в парламенте? Да никак. Поэтому претензий к нему ноль. Хотя надо заметить, что он очень мастерски жонглирует информацией, реализуя поставленные перед ним задачи.
Статистика Минагро — это вообще отдельная тема. Сегодня все данные сектора поданы таким образом, что вообще никто не может понять, а что у нас есть и что это означает для страны по сравнению с тем же Европейским Союзом.
— Да я сама, если честно, запуталась в показаниях. По данным министерства, в Украине зарегистрированы 50 126 фермерских хозяйств. Статистически активных из них — 19 665 (без учета временно оккупированных и прифронтовых территорий). И из 19 тысяч действующих предприятий, по данным того же министерства, 12 (!) тысяч обрабатывают до ста гектаров. Но ведь 12 тысяч от 19 тысяч — это точно не 10% маленьких, как раскладывает структуру власть, правда?
— У нас действительно есть примерно 51 тысяча юридических лиц, зарегистрированных в сфере деятельности сельского хозяйства. 19 тысяч работающих, 12 тысяч из которых — до 100 гектаров. Но при этом власть всех производителей называет фермерскими хозяйствами — и тех, у кого 10 гектаров, и тех, у кого сотни тысяч гектаров. Это нонсенс. Плюс власть берет не только тех, у кого есть свидетельство о регистрации. Она в статистику бросает и личные крестьянские хозяйства, и искусственно созданных ФЛП, манипулируя цифрами в любую сторону. Поэтому это напрасное дело разбираться в официальных цифрах.
— Но все-таки. Если официально 12 тысяч из 19 тысяч — это малые предприятия, какие тогда остальные 6 тысяч? Это важно потому, что когда государство раздает помощь, фермеры говорят, что они ничего не получают. Так, может, эти 6 тысяч ее получают? Сколько в эту цифру зашито крупных и средних?
— Давайте зайдем с другой стороны. В официальной структуре вроде бы 25% — это агрохолдинги, которым, по нашим данным, принадлежит от 60–70% земли. Как так?! Да просто используется принцип «русской матрешки». У агрохолдингов множество дочерних предприятий по 10, 20, 30, 40, 50 тысяч гектаров на «душу». Это часто и есть так называемые средние производители, которых власть называет основой отрасли.
— То есть производители от 10 тысяч гектаров — это среда, которая потенциально может входить в орбиту влияния агрохолдингов?
— Да. И если к 65% так называемых средних прибавить 25% крупных, то получается 90% банка земли. Но в этих 90% есть, конечно, часть тех, у кого меньше 10 тысяч гектаров. И вот вам получится приблизительно баланс цифр, о которых я говорю. 60−70% земли контролируют латифундисты. Тогда как 12 тысяч фермерских хозяйств (до 100 гектаров) из 19 тысяч действующих имеют 7−8% земли в Украине. Чудеса, да и только! Но они, однако, четко указывают на реальную стратегию государства по развитию сельского хозяйства.
Поэтому когда власть говорит, что в Украине фермерство является важным сектором экономики, то это циничная ложь. Потому что, имея 7−8% земли в распоряжении, невозможно серьезно влиять ни на экономические, ни на политические, ни на социальные процессы в стране. Вот вам и ответ, почему об этой проблеме не говорят медиа и почему нет лоббирования интересов среднего класса в нашем обществе.
— И Европа об этом знает.
— Конечно. И поляки, румыны и болгары сейчас четко говорят: «Иван, объясни своей власти, что они никогда не будут в Европейском Союзе с такой олигархической структурой, как у вас. А почему? Потому что, если Украина входит в Европейский Союз, то сразу убивает 15 миллионов ферм в Европе. Эти 15 миллионов, которые имеют в своей среде до 100 миллионов человек, избирателей в том числе. И они никогда этого не допустят, как бы власть ни менялась и как бы ваша власть и ваши олигархи ни пробовали купить нашу».
— Вместе с тем Украина уже сейчас входит в десятку мировых экспортеров аграрной продукции. И многие сомневается в том, что наш аграрный сектор теперь надо сводить к крафтовому производству в сельском хозяйстве, чего от нас ожидает фермерская Европа. Фермеры никогда в жизни не снесут яйца на экспорт.
— Если взять аграрную продукцию, которая производится в Украине и агрохолдингами, и фермерами, и сравнить с той же Польшей, то поляки с гектара производят продукции в 3,5 раза больше, чем Украина. При этом я не буду сравнивать земельные ресурсы, природные и все другие факторы, которых у нас 10 из 10 баллов. Но даже эти показатели говорят о том, что это миф и циничная ложь.
— Вы хотите сказать, что силами фермеров они производят больше, чем мы силами своих крупных предприятий?
— Да.
— Но возможно ли не убить уже родившегося конкурентного крупного и дать полноценно развиваться малому и среднему? Чтобы не или — или, а и — и.
— Звучит цинично или странно, но фермер и агрохолдинг могут дополнять друг друга. При государственной аграрной политике, которая будет построена на таком принципе. Если взять структуру украинского экспорта, то 80% — это зерно и масличные культуры. Если брать производство этих культур, то агорохолдингам принадлежит 70−80% объема.
Но теперь возьмем трудоемкие культуры. 90% производства картофеля в Украине — это фермеры и личные крестьянские хозяйства. Овощи — 90%, фрукты — более 95%, молоко — примерно 70%. Поэтому, если взять всю продуктовую корзину, то политика правительства должна быть направлена на трудоемкие продукты и в первую очередь ориентировать производство фермерских хозяйств на внутренний рынок.
Огурец сегодня стоит 70 гривен! Но огурец и вся другая продукция могут быть намного дешевле, если увеличить товарное производство. Помочь мелким сделать инфраструктуру, кооперацию, упаковку, расфасовку, транспортировку, и они дадут украинцам намного более дешевую продукцию трудоемких продуктов по всему спектру.
Здесь поле непаханое, и не надо соревноваться в том, сколько мы вырастим подсолнечника и сколько продадим. При таком подходе у нас могут параллельно двигаться автомобили, которые не будут мешать друг другу. Я говорил это еще в начале земельной реформы, что мы не должны вести войну на уничтожение, лучше искать компромисс. Но власть устранилась от поиска баланса интересов на всех уровнях, и, разумеется, хищник вел себя как хищник.
— И все-таки, на какие внешние рынки направить хищника, чтобы он мог спокойно охотиться, не пожирая своих и не раздражая Европу?
— У Украины были традиционные рынки по масличным культурам и зерновой группе на Ближнем Востоке, в арабских странах и Китае. Это был стабильный отработанный путь реализации продукции. И здесь никаких конфликтов не возникало. Но все изменила война. Потому что эти страны не относятся к нашим союзникам. А когда критически изменилась ситуация с инфраструктурой, порты начали блокировать, тогда наша продукция объективно должна была куда-то двигаться. Этой щелью для крупных компаний стала Европа. Именно это и перепугало и экономически придавило европейских фермеров.
Но есть еще много мировых рынков для реализации продукции агрохолдингов, и государство должно этим заниматься. Что же касается европейского рынка, то это прежде всего стандарты и доля продукции, которой на хватает на европейских рынках. Здесь как раз существует потребность в некоторых трудоемких культурах, которые со временем могут оказаться на европейском рынке. Но это должно происходить постепенно, чтобы не обвалить рынок партнеров. Да, это всегда компромисс и диверсификация рисков для обеих сторон.
— Это правда, что сейчас есть ограничения по экспорту для мелких? Если у тебя нет определенной суммы оборота по средствам, ты не имеешь права принимать участие в экспорте?
— Фермерские хозяйства до 500 гектаров, тем более до 100 гектаров, вообще не выходят на внешний рынок ни с какими продуктами. Потому что у них нет инфраструктуры хранения, транспортировки, упаковки, менеджмента, а значит, возможности работать на мировых рынках.
Более того, вы знаете, что мелкие производители, сравнимые с агрохолдингами, получают реализационные цены на 40–50% ниже. Схему, которую государство создало собственными руками, можно долго расшифровать, но суть одна: сегодня фермер до 100 гектаров продает пшеницу 3-го класса примерно по 5,5 тысячи гривен. В то же время крупная компания, я не говорю даже агрохолдинг, продает по 9 тысяч гривен и больше. И это экономическое убийство.
— Кандидат на должность министра агрополитики Высоцкий мне очень долго рассказывал о действующих программах и безумных цифрах поддержки малых и средних производителей. И если не иметь длинной памяти, то можно было бы поверить, что у нас действительно все хорошо. Но в феврале 2023 года был опубликован приказ №223 за подписью бывшего министра Николая Сольского (который сейчас дает показания НАБУ) «Об утверждении Критериев по определению предприятий, которые имеют важное значение для национальной экономики в отрасли сельского хозяйства в особый период». Так вот, речь идет о предприятиях, которые обрабатывают угодья на площади не менее 1000 гектаров (не так давно планку опустили до 500 гектаров).
При этом мы помним, что 12 тысяч из 19 тысяч действующих предприятий — это хозяйства, обрабатывающие до 100 гектаров. По сути, это официальное признание того, что государство системно уничтожает малые предприятия.
— Да, это один из ключевых инструментов. Поэтому разговоры о какой-либоо поддержке — это блеф. Предположим, программа льготного кредитования «Доступные кредиты 5−7−9%», о которой рассказывает министерство. Из этих 12 тысяч действующих хозяйств с 2020 года по сегодняшний день воспользовались кредитами в среднем 3 (!) процента хозяйств.
Что касается государственной поддержки, то в среднем за эти годы ее получили 10−15% фермерских хозяйств. Она была разной — и на корову, и на козу, и на гектар, и на технику, и на сад. Однако же 85−90% предприятий все эти трудные годы, в том числе и военные, находятся за бортом государственной поддержки.
Когда фермер 70 лет с детьми и внуками сидит ночами возле компьютера, пытаясь зарегистрироваться, чтобы получить помощь от государства, а в четыре часа утра его забирает скорая, то это что? Инструмент европейской политики поддержки или манипуляция и издевательство? Поддержка в 100 евро на гектар с постепенным увеличением, которую предоставляют международные партеры, должна быть гарантирована фермеру на протяжении многих лет. И не как дар с небес, а как постоянная дотация на счет. В Европе так и происходит уже десятилетиями. Без откатов и манипуляций.
Я, конечно, еще привел бы вам результаты государственной налоговой политики относительно фермеров, ценовой, которую мы уже немного затронули, чтобы констатировать наши глобальные «успехи»: с 48 тысяч действующих фермерских хозяйств в 2009 году Украина опустилась до 12 тысяч в 2024-м. И не война этому причина.
— И где ваш голос, который могла бы услышать страна? В среде фермеров вообще единство есть?
— Нет.
— Почему?
— Все по классике: разделяй и властвуй. Когда я стал фермером и общественным активистом, кроме Ассоциации фермеров и частных землевладельцев в Украине, была еще одна организация — Совет колхозов. Мы воевали с колхозной системой, они воевали с нами. Разные были ситуации, но суть в том, что противоположные идеологии представляли две организации. Было все прозрачно и понятно.
Теперь общественных организаций разных типов более 300. Это все пузыри, клубы или группы, которые выполняют чьи-то задания. В том числе и власти. Такое разнообразие общественных организаций фактически убило реальные общественные движения, существовавшие на селе.
В результате этого — разделение, пассивность, конформизм, желание урвать себе что-то, договорившись с властью. А потом промолчать, оплачивая долги. То есть произошло разделение и без того слабого общественного движения. Было ситуативное объединение в момент борьбы против введения в оборот земли. Но наше влияние минимально, и фермеров власть демонстративно проигнорировала. Еще и обвинила, что мы тормозим развитие рыночной экономики. А сейчас власть аплодирует, потому что знает: никто уже ничего не организует и даже серьезно голос не подаст. И из-за этих аплодисментов мы убиваем будущее.
— Многолетний мораторий на продажу земли — это была польза для страны или нет? А если бы мы открыли рынок в 1990-е, когда и стартовала земельные реформа?
— В начале земельной реформы власть сознательно не хотела формировать рынок земли, который бы обеспечил такое развитие сельского хозяйства, как в Польше и других европейских странах. Все делалось для того, чтобы земля не стала основой жизни крестьянина, а он не стал полноценным полноправным хозяином на своей земле.
За время независимости свыше 10 миллионов гектаров украинской земли разной собственности (государственной, коммунальной и другой) были размыты из рук в руки, прихвачены в коррупционной системе, и я не верю, что эта земля когда-то будет удостоверена. А вот паи, которые получили крестьяне, удостоверены и имеют персонифицированного собственника. И именно это обстоятельство не позволило забрать эту землю. Именно поэтому фермерское движение и другие общественные и политические движения отстаивали продление моратория не потому, что мораторий был благом, а чтобы не допустить беды. Но маховик запущен. Второпях открытый действующей властью рынок земли — всего лишь инструмент в руках крупного бизнеса, который на эту власть сильно влияет.
— «Рынок земли вообще не активный. Люди не хотят продавать и это нормально. Потому что они понимают ценность земли. Это наш последний ресурс. Кроме того, что украинцы действительно имеют связь с землей на уровне ДНК, люди понимают, что земля стабильно может ежегодно приносить доход». Наверное, Тарас Высоцкой — автор этой цитаты тоже все понимает, но делать ничего не будет. Потому что нет на то в государстве политической воли.
К кому бы вы лично апеллировали, если бы попытались объяснить глубину проблемы?
— Сегодня действительно нет личности, которая могла бы лично решить этот вопрос. Когда в 1997−1998 годах колхозная система упала в кризис, нашей целью был президент Кучма. Мы к нему обращались. И на некоторое время это сработало. Сегодня, к сожалению, нет и такой возможности. Власть полностью глухая. Государство не отреагировало даже на сотни официальных обращений фермеров приостановить продажу земли на время действия военного положения. Да, народ понимает ценность земли, а вот у власти и крупного бизнеса другие ценности.
Поэтому я, конечно, апеллировал бы к нашим европейским соседям, которым в рамках переговоров о вступлении Украины в ЕС предстоит сыграть важную роль в стратегии развития нашего аграрного сектора и сельских громад. Но главное — к общественности и людям, которые сегодня защищают Украину. Нельзя отдавать жизнь за свою землю и не видеть, что ее у тебя отбирает твое же государство. Это не о свободе, это о неосведомленности общества и патриотических элит.