«Даже не говори мне об этом. Я не хочу слышать. Ты не погибнешь. Выбрось эту бумажку. Она не понадобится…»
Реакция молодой жены была абсолютно типичной. Но ее муж всегда был человеком ответственным и педантичным. Перед первой ротацией на восток он привел в порядок свои дела. Оформил на жену доверенность на ведение всех дел, позакрывал долги, сделал дубликаты карточек в банке, написал для нее полный список всех паролей — от счетов в банке, электронной почты, даже от страниц в соцсетях. На отдельном листочке были подробные инструкции о том, что делать в случае тяжелого ранения или его гибели...
Листочки со словами «Чертеж по проекту отдай Михаилу, если я погибну», «Маме о ранении не говорить ничего, а о гибели — только лично и в присутствии отца», «Только кремация и никаких памятников» вызывали у нее настоящую истерику. Потому что именно в тот момент, когда она их увидела, поняла: он действительно может погибнуть. И ей казалось, что если их не будет, то и смерть снова вернется в разряд чего-то далекого и почти нереального.
Приблизительно такую реакцию я видела много раз до полномасштабного вторжения, когда речь шла о паллиативных пациентах. Почти все родственники отказывались даже говорить о смерти как о реальности. Даже несмотря на то, что времени оставалось мало и ситуация требовала откровенного взрослого разговора.
«Не говорите мне об этом. Она не умрет. Я не позволю. Мы будем бороться», — этот разговор происходил возле кровати женщины, которая уже неделю не приходила в себя. Рак легких не оставил ей ни шанса. Позади был тяжелый путь и много лет, которые удалось отвоевать у болезни. Но сейчас в легких почти не осталось и кусочка здоровой ткани. Судя по ее состоянию, речь шла о нескольких днях или даже часах. И нужно было заранее подумать об отгулах на работе. О похоронном агентстве. Об абсолютно бытовых вещах, с которыми придется столкнуться. Не для того чтобы «хоронить при жизни», а чтобы быть готовой.
«Понимаете, смерть — это такая же часть жизни, как рождение, — говорила ей я. — Но к рождению человека мы готовимся тщательно. Планируем время, деньги, договариваемся с родственниками о помощи. И это нормально. Это ответственно. А смерть пытаемся не замечать. Словно от того, что мы будем отрицать ее существование, станем бессмертными. И в момент, когда она приходит к нам в дом, мы пытаемся понять, куда бежать и кому звонить. Где взять деньги на погребение и кому из родственников звонить в первую очередь. В состоянии стресса это делать в разы тяжелее. Давайте все же на всякий случай составим план действий. Возможно, он нам не понадобится. Но пусть будет. Как тревожный чемоданчик. Постоит в уголке. Хорошо?».
Та женщина ушла из жизни через несколько часов. Но за эти несколько часов мы успели составить пошаговый план на бумаге. С адресами, номерами телефонов и порядком действий. Именно эта бумажка стала для дочери костылем, на который она смогла опереться, когда мама перестала дышать.
«Ребята, я здесь нашла крутую форму для военнослужащих, которую можно распечатать и заполнить. На случай гибели. Там учтено вообще все — от наследства до процедуры погребения. Кому дать?» — спрашивала я. И мое родное подразделение отреагировало на это легкой истерикой, которую можно было перевести как: «Мы едем на восток убивать орков, а не гибнуть. Не нужно даже говорить об этом».
(Кстати, не все знают, что во время военного положения завещание военнослужащего в пунктах дислокации, где нет нотариуса, может засвидетельствовать командир части, — часть 4 статьи 1252 Гражданского кодекса Украины.)
И это было для меня странно. Поскольку чисто статистически мы должны были вернуться не все. И часть наших родственников должна была в перспективе столкнуться с кучей проблем. От конфликтов между родственниками по поводу наследства, места погребения и далее по списку до отсутствия доступа к персональному кабинету в облгазе или заблокированному телефону с последними фото. Мое предложение было не про «я не верю, что останусь живой», а про ответственное отношение к тем, кого люблю.
Кстати, мой сын-подросток подошел к этому вопросу намного рациональнее, чем мои взрослые побратимы. Помимо всего прочего, его беспокоил вопрос, с какого возраста он сможет получить официальную опеку над младшими сестрами, если погибнем мы оба, — я и муж. И не было в этом ни истерики, ни попытки проститься с нами при жизни. Была просто дорожная карта на случай, если что-то пойдет не так, как мы планируем.
В далеком 2016 году я была на абсолютно идеальном погребении. Если вообще здесь можно использовать слово «идеально». Ирка Гавришева, более известная как «Птеродактиль», подготовилась к своему погребению заранее. Она знала о своей болезни больше, чем врачи. И понимала, что ее путь заканчивается. Большую часть оставшегося у нее времени она использовала на обычные дела — помогала другим. Но нашла время для «репетиции погребения» с теми, кто был для нее важен. Поэтому все прошло именно так, как хотела она. Она лежала в гробу в рваных джинсах и бандане с черепушками; звучала музыка, которую она сама выбрала именно для этого дня. Вместо цветов были донаты благотворительному фонду, о котором она заботилась. А те, кто пришел почтить ее память, рассказывали смешные истории, которых с ней при жизни случилось немало. Все ее дела были финализированы, а тем, кто остался, роздана куча указаний. Это ничуть не отменило тяжесть потери. Но и после смерти она осталась равноправным партнером, человеком, который держит под контролем не только свою жизнь, но и свою смерть.
Наверное, в этом и заключается главная проблема тех, кто пытается закрыть глаза на перспективу собственной смерти или смерти близкого человека в стране, где смерть стала страшной обыденностью. У нас до сих пор нет привычки контролировать свою жизнь. Контролировать же собственную смерть — следующий уровень.
На одиннадцатом году войны мы до сих пор не имеем четкого личного плана жизни. Воевать или обойдется. Уезжать из страны или остаться. Научиться оказывать помощь или надеяться, что это сделают другие. Иметь тревожный чемоданчик в автомобиле и турникеты по карманам или надеяться, что в твой город не прилетит.
Мы все еще пытаемся спрятать голову в песок, словно страусы. И это грустно. Потому что спрятаться от реальности невозможно. Так же, как и от смерти. Но можно сделать так, чтобы остаться не безвольным наблюдателем, а хозяином. Как своей жизни, так и смерти.