Вся жизнь этого скромного человека поместилась в двух записях в трудовой книжке — «На завод принят в 1907 году» и «Уволен по собственному желанию в 1989-м». Одна работа за 82 года? «Так не бывает!» — воскликнете вы, но черно-белый глянец фотографий, лежащих передо мной, это подтверждает. Саваков Иван Ильич, в старом, покрытом песчинками длинном фартуке, — то в снопе искр затачивающий резец, то отдыхающий во время перерыва...
«Весной 1907-го пришлепал я по размытой весенними дождями грунтовке в Шулявку в поисках заработка. Пришлепал и стал перед загадочной мануфактурой. Прочел вывеску — читать умел — «Киевский машиностроительный и котельный завод Гретера и Криванека». Так начиналась заводская биография Ивана Ильича, растянувшаяся на целых восемь десятков лет...
Гретеровский завод, помимо технических достижений, отличался жесткими правилами, четырнадцатичасовым рабочим графиком, чадящими керосиновыми лампами и воздухом из сернистого газа. Был еще грохот котельни, от которого многие рабочие теряли слух, и антисанитарные условия с нулевыми мерами безопасности... Таким было киевское заводское производство начала ХХ века. Но недостатка в желающих устроиться сюда на работу не было.
Саваков пришел на завод тринадцатилетним мальчишкой. Подсобный рабочий за две-три копейки в час. «Принеси-унеси», «подай-забери» — в течение нескольких лет. Единственной возможностью постичь ремесло и начать работу на производстве была практика, ежедневная и утомительная. Ни учебников, ни курсов в то время не существовало, человек до всего должен был доходить сам. Неудивительно, что «приживались» только самые смекалистые и работоспособные ученики. Иван был одним из них. Уже через несколько лет благополучно перешел рубеж «подсобника».
...Семнадцатый год стал переломным для всех, в том числе и для работников гретеровского завода. Началась революция... Иван Саваков, как и все рабочие будущего «Большевика», не остался от нее в стороне. Помогали чем и как только могли. А могли многое — ремонтировать бронепоезда, латать суда Днепровского военного флота и технически поддерживать фронт. Возможно, именно тогда у Ивана Ильича окончательно сформировалась такая редкая (особенно по нынешним временам) черта характера, как толерантность. Толерантность в самом широком смысле слова, позволившая ему всю жизнь оставаться самим собой. Правда, некоторые современники склонны называть это его свойство скорее простодушием, но ведь не в обозначениях дело.
Не будет преувеличением, если скажу, что этот скромный, никогда не «высовывающийся» человек, очень любил свою страну. «Год в год, радость в радость, беда в беду, счастье в счастье — все у нас общее», — говорил он. Может быть, поэтому на просьбу рассказать о своей жизни он когда-то просто ответил, что вся она уже описана в учебниках по истории. Высокая правда маленького человека...
«Живая легенда «Большевика» — так называли Савакова при жизни. Проработал 82 года (!) простым заточником, но завод свой просто обожал. Когда его просили рассказать о себе, всегда говорил только через призму завода, не отделяя своей биографии от его. Радовался, когда «Большевик» совершенствовал старые технологии, и искренне восхищался новыми: «Фантастами нас называли, когда наша страна начала строить алюминиевый завод. Но ведь построили и пустили. К этой стройке наш «Большевик» тоже прямое отношение имеет. Основную технологическую линию не кто-нибудь делал — мы. И сделали, и смонтировали. В 39-м сам в руках держал первый советский алюминиевый брус». Душевная простота? Возможно, но таких, как «дядя Ваня», сегодня, пожалуй, уже нет. С такой верой в человека, глубокой нравственностю и, конечно же, благоговением перед любимым делом… Поистине прав тот, кто говорит, что искусству жизни следует учиться.
...Война ударила по Ивану Ильичу с тем же размахом, что и по всей стране. «Из одной эпохи сразу в другую попал. Вот так бывает: уснул в мире — проснулся в войне». Началась эвакуация завода. Спасали все, что могли, вывозили самое ценное. Конечной станцией для 650 вагонов с людьми и оборудованием стали далекие Урал и Кострома. ...Елки с соснами вместо стен, открытое небо и сорокаградусный мороз... В таких условиях работал и Саваков. Многие тыловики тогда конечности обморозили, стали инвалидами на всю жизнь. Иван Ильич всегда говорил, что медаль и за бой, и за труд должна быть из одного металла. Ни один из тех, кто прошел войну, не может сказать, чей фронт был важнее. Ведь погибали везде. Безопасных мест, как и безопасной работы, тогда не было. «Слов нет: под пулями в полный рост трудно встать и пойти в атаку, но не менее трудно встать к станку, когда и сил-то нет от недоедания. Ранами гордится солдат сегодня. Вправе! Прячут рабочие обмороженные с ампутированными пальцами руки — стыдятся. А ведь гордиться надо!».
...Работали уральские тыловики тяжело. Сказывалось и недоедание, и постоянный холод, и огромное эмоциональное напряжение. Саваков вспоминал, что каждый день сразу после сводок Совинформбюро кто-нибудь из рабочих подходил к карте с гвоздями и нитками, чтобы отметить на ней замысловатые линии фронтов. Каждый день надеялись и ждали.
А потом услышали, что Киев освобожден.
...Время шло. Киевский завод, несмотря на понесенный колоссальный ущерб, отстроили; производство снова ожило. Золотые руки Ивана Ильича продолжали колдовать над резцами. И в этой работе он достиг такого же мастерства, как и в искусстве жить и заводить друзей. Каждый день больше восьми десятков лет он приходил на одну и ту же работу, становился за один и тот же станок, и работал... Он обожал завод. Недаром ведь его называли «живой легендой» и думали, что и он так же долговечен.
«Уволен по собственному желанию» — это известие поразило всех. Несмотря на преклонный возраст Ивана Ильича, многие заводчане просто не представляли себе, что «Большевик» когда-нибудь может лишиться своего старейшего работника и золотого заточника, обучившего и даже пережившего не одно заводское поколение... Провожали его все вместе. Охапка красных гвоздик, чуть грустные улыбки и, конечно же, дружеские пожелания.
...Некоторые из тех, кто еще помнит Ивана Ильича, немного смутившись, говорят мне, что, возможно, он прожил бы еще, если бы не подал заявления. Что подтолкнуло его к этому шагу? Вероятно, смерть дочери, лишившая его последних сил и вынудившая этого потрясающего человека уйти на пенсию в 1989 году в возрасте 95 лет. За стенами завода он прожил только полтора года... «Лекало наложить, так один к одному моя судьба — это судьба завода, а судьба завода — судьба страны... Так что я вам про себя говорить особо не буду. Не много интереса. Про завод — пожалуйста. Ну а кто захочет, тот и мою судьбу услышит между этих слов. Идет?»
«ЗН» благодарит Екатерину Ивановну Колесник, директора музея завода «Большевик» за помощь в подготовке материала.