Марина Мадра Сноз в прошлом — учительница и завуч в школе. Ныне работает в частном детском центре раннего развития. Ее муж — в Институте экогигиены и токсикологии. Он биохимик. У пары — трое детей. «Самодельная» Алиса и двое приемных: удочеренная Влада, и Петя — пока под опекой, что позволило быстрее забрать его из детдома.
Впервые я услышала об этой женщине около года назад. Уже довольно давно мы — друзья на Фейсбуке. И я с удовольствием читаю ее заметки о ее приемных детях. Но желание услышать всю историю целиком вдруг возникло именно сейчас. Ну когда же еще рассказывать чудесные истории, как не в день святого Николая? А в этой истории — много чудесного и неслучайного. И, возможно, кому-то, кто серьезно задумывается об усыновлении ребенка, она поможет подойти к этому шагу осознанно и ответственно. А кому-то, как мне, подарит искорку любви и вдохновения. Поймайте ее, прикройте ладошками и осторожно несите в будущий год. Чтобы не задуло никаким злым ветром.
— Марина, Мадра — это что? Часть фамилии, отчество, второе имя?
— Это позывной с форума Likar.info. Был такой в 2000-х. Я тогда начинала заниматься волонтерством, зарождалась история с Владой. На тот момент это был единственный ресурс, где собирались приемные родители и выкладывали всякую полезную информацию, например, координаты центров, где можно было пройти медобследование и так далее.
Перейдя на Фейсбук, я сохранила этот позывной. Многие до сих пор по привычке называют меня Мадрой.
— А с чего началось ваше волонтерство?
— Уже и не вспомню. Наверное, когда всю жизнь работаешь с детьми, это идет параллельно, в процессе воспитания. У нас с моими учениками всегда были подопечные — мы ходили в детдом «Березка» (тогда туда пускали), помогали детям с ДЦП. Работа с детьми предполагает волонтерство.
— По-разному это бывает. Например, накануне праздников в школах часто собирают подарки в детдома...
— Моя старшая дочь учится в инженерной гимназии. Каждый год там проходит благотворительная акция. Алиса постоянно объясняла, что собирать подарки в детдома — это не помощь, а вред. И я очень благодарна администрации гимназии за то, что к ребенку прислушались. В этом году собирали на детскую онкогематологию — деньги на лекарства, раскраски, краски, карандаши, писали письма. То есть то же, что собирают для детдомов, но направленность другая.
Младший сын, Петя, учится в другой школе. Там собирают подарки в Дом ребенка. И честно говоря, в этом году я уже не стала бороться. Сердобольность наших людей в этом отношении не перешибить…
Но, признаюсь, я продолжаю жаловаться на все посты в Фейсбуке с фотографиями ребенка у открытого пустого холодильника, с подаренными игрушками, который размещают волонтеры для сбора средств. С историями детей, типа мама и папа пьют, бабушки нет и тому подобными, где указывают личную информацию. Интернет будет хранить это долго. А ребенок через пять лет повзрослеет, ситуация поменяется, и не думаю, что он будет рад найти о себе такую информацию.
— А вы сами в начале своей волонтерской деятельности помогали интернатам, ездили туда?
— Да. Когда мы с учениками ходили в Дом ребенка, у нас не было разговоров о сиротстве, подарках. Мы просто приходили помочь и поиграть с детьми.
В 2007 году я впервые попала на новогодний праздник в боярский Дом ребенка. И тогда поняла, что, во-первых, люди, работающие в этих учреждениях, абсолютно разные и по-разному относятся к детям. Во-вторых, я увидела глаза детей и поняла: мы для них — никто, просто тени, пробежавшие мимо. Мне стало страшно.
Помню, как мы пришли в группу, начали распаковывать игрушки. А батареек нет. Мы об этом не подумали. Кто должен их купить — няни? Дети смотрят на нас, мы — на детей. Игрушки нерабочие. В глазах детей разочарование. На лицах нянь — немой укор: еще одни дуры пришли. И я поняла, что это все неправильно. Так не должно быть, не должно быть системой. Какая-то горечь тогда появилась.
А через два года, в 2009-м, у нас уже была Влада. Два года у меня ушло на осознание того, что подарки на праздник в детдом — это неправильно. На то, чтобы убедить в этом мужа и вместе задуматься над тем, что надо что-то делать.
Сейчас у нас трое детей. Алиска — наша «самодельная» дочь. В январе ей исполнится 16 лет. Владе —15, Петечке — 8 лет.
— Влада знает свою историю? Какой она была?
— Конечно. Ребенок появился у нас почти в 2,5 года. Как объяснять это друзьям и соседям? Имею ли я право просить всех вокруг хранить мою тайну? Да и зачем?
История была интересная. Я начала с упоминания likar.info. Этот сайт был фарватером, он меня вел. Тогда было сложно найти даже образец заявления на усыновление. Кто-то уже прошедший процедуру, скинул мне на e-mail рукописный вариант. База детей была, но, например, в личном деле пятилетнего ребенка можно было увидеть лишь его фото 3х4 в младенческом возрасте. Фотографии, как под копирку, — все одинаковые.
Мы с мужем быстро поняли, что ответ в органах опеки везде получим одинаковый: детей нет, до свидания. И решили: надо ехать по ближайшим Домам ребенка. Первым стал тот самый, боярский. Там была девочка, очень нездоровая. А у нее — 11-летний брат, который был к ней привязан. Каждый выходной он приходил посмотреть на сестру через забор. А обоих взять было нельзя — мальчик отказывался, считая, что его ждет биологическая мама. И заведующая сказала: «Даже не пробуйте».
Без хитрости было не обойтись. Мы приехали в орган опеки и соврали: мол, звонили в такой-то Дом ребенка, начмед сказала, что детей на усыновление полно, идите в опеку. Женщина в опеке возмутилась и бросила на стол папку: «Вот, смотрите, детей нет!». Из папки выпал листочек. Я его подняла и говорю: «Как это нет? Вот, девочка 2006 года рождения».
Девочка находилась в Доме ребенка уж почти год, но ее родители не были лишены родительских прав, на что мне тут же указала чиновница. Но я вцепилась в листочек и не отдавала. И в конце концов направление нам выписали.
В Доме ребенка выяснилось, что девочка — в больнице, в отделении пульмонологии, и нас туда не пустят, потому что грипп, карантин. Но мы ворвались в кабинет заведующей, и в итоге она отвела нас знакомиться с ребенком.
Так в конце октября мы установили контакт. А забрать Владу смогли только в марте. Все это время шел процесс лишения родительских прав и подготовка документов. И я искренне благодарна Владкиным родителям за то, что, несмотря на праздничные запои, они пришли на суд. В том состоянии, в котором было нужно, чтобы у судьи не возникло вопросов, и он лишил их родительских прав с первого раза, не затягивая и не перенося заседание.
А осенью мне позвонили из детдома и рассказали, что приходили биологические папа и бабушка Влады, принесли детям ситро и печенье — умерла ее мама. Ей был 21 год.
— Как проходила адаптация Влады? Как ее приняла Алиса?
— Алиса — легче всех. Она вообще оказалась каким-то космическим ребенком.
Владка, естественно, приехала со своими привычками — драться, щипаться, кусаться и тому подобными. И когда я видела, как в моего старшего ребенка вонзается зубами в принципе пока еще чужой мне ребенок, у меня, естественно, срабатывал материнский инстинкт. Хотелось выхватить и защитить. Но Алиса, покусанная и побитая, говорила мне: «Мама, мне больно. Но ты ее не ругай. Я понимаю, почему она так делает. Она перерастет. Я потерплю. И ты потерпи».
Всегда и везде Алиса брала Владу под свою защиту. И запрещала сравнивать: «Мы — сестры. Но это не значит, что мы должны быть одинаковыми. Не смейте нас сравнивать». Я до сих пор не понимаю, откуда у ребенка трех с половиной лет было столько терпения и толерантности.
— Долго Влада привыкала?
— Долго. Года три-четыре она конкретно бесилась. То вдруг, бросив мою руку, выбегала на дорогу. То плюхалась в лужу и закатывала истерику, до крови билась головой об землю. Причем делала это осознанно, ожидая нашей реакции. В общем дала нам прикурить.
— Как вы это пережили? Сейчас — с юмором, а тогда как?
— Единственное, что спасало, это юмор. Там, где другой уже искал бы, где покрепче крюк висит, мы просто смеялись. Иначе было не выжить. Всяких нюансов было много. Мы до сих пор вспоминаем их со смехом.
Например, была история, положившая начало семейной традиции. Как-то Влада пришла ко мне с вопросом: «Кто такая святая?». Это был класс пятый-шестой. Я решила, что они в школе что-то такое проходят, объяснила. Потом уже спросила, для чего. И она рассказала, что увидела на остановке тетю с малышом, который бесился, орал, бил маму. А та на него кричала. «И я говорю, — рассказывает Влада, — Чего вы кричите? Он перерастет. Я, например, кусалась, щипалась, плевалась, убегала, дралась. Я ж переросла». Тетя посмотрела на меня и сказала: «Если после всего, что делала, ты осталась жива, значит твоя мама — святая женщина». И теперь, собираясь за праздничным столом, традиционный тост у нас — за святую женщину.
— А Петечка у вас когда появился? Как после всех сложностей вы решились на еще одну историю?
— Петечка у нас появился почти два года назад. Честно говоря, я до сих пор не могу понять, как мы решились на Владу. Веских причин для усыновления детей у меня нет.
Традиционные причины — утрата ребенка, физиологическая невозможность иметь детей. Или, например, люди жили для себя, а потом вдруг созрели жить для ребенка, но биологическое время упущено.
Ни одной из этих причин у меня не было. Но как-то не жилось, не пилось, не елось. Дом, муж, ребенок, работа — все было. Живи и радуйся. Тебе оно надо? Но оказалось надо. И я до сих пор даже самой себе не могу объяснить, почему. Причем дважды.
Мы достаточно зрелые, самодостаточные люди. У нас есть силы. Есть определенные знания: я — педагог, у мужа — врачебная специальность. У нас есть то, что мы можем дать ребенку. Так почему нет? Мы же для чего-то живем в этой жизни.
Осознанно в случае с Петей было то, что это должен быть мальчик, а не еще одна девочка.
— Как решение принимали?
— Это была инициатива девочек.
Я всегда говорю: не мы выбираем детей. Мы смотрим фото, перебираем анкеты, но все это — мышиная возня. Дети давно уже выбраны. Не нами. Они нас ждут, и в нашу семью приходят неслучайно.
Влада сейчас и внешне, и по характеру — моя копия. Уши и серые глаза — папины. А ведь мы ее не выбирали. Просто из папки выпал листочек. Даже без фотографии. Впервые мы увидели ребенка в больнице.
То же — с Петей. Рожденным в день рождения моего папы. Голубоглазым и белокурым, как мой дедушка, который до Петечки был единственным блондином в семье.
А ведь когда мы позвонили волонтерам после того, как открыли анкету на сайте Минсоцполитики, нам сказали: «Это умственно отсталый смертник. В детдоме — шесть лет, с рождения. В общеобразовательной школе учиться не сможет. Так что если хотите, чтобы он умер у вас дома, забирайте». Это же нам подтвердили в опеке.
Я не знаю, что нами двигало, и почему, получив такую информацию, мы с мужем все же поехали в детдом. Не договариваясь мы оба понимали, что заберем ребенка в любом случае. И если ему суждено умереть, то пусть это случится дома, на чистых простынях. А иначе, как жить дальше и смотреть друг другу в глаза, зная, что где-то умирает отбракованный нами по здоровью ребенок?
В Дом ребенка мы приехали вечером в день святого Николая. Нам сказали, что директор очень устал, потому что было шесть утренников, и у нас есть пять минут на «поговорить».
Когда мы сели разговаривать, через весь стол нам в лицо полетела папка с документами: «Да кто вы такие, зачем сюда приехали? Приходите в понедельник. Может, и поговорим». А у нас билеты обратные на завтра...
В общем, первая встреча была очень странная. И опять помогли мой волонтерский опыт и подкованность в юридических вопросах. Я попросила позвать их юриста. На что получила ответ: «Мой юрист будет делать то, что я ему скажу». И только когда я сказала: «Пишите письменный отказ, и я поеду с ним в опеку», к нам вывели ребенка. В ординаторскую, к дежурному ночному врачу. А директор ушел домой.
Мы стали показывать Петечке привезенные подарки. Он посмотрел на все это и сказал: «Ну что, я домой с вами еду». И мы втроем начали плакать. Врач, который впервые такое видел. Я. Мой муж, который до этого плакал лишь однажды — когда мы с Алиской приехали домой из роддома.
Это потом мы узнали, что утром Петечка просил у святого Николая родителей, а вечером приехали мы. Так что ему было очевидно: он попросил, святой Николай просьбу выполнил.
И я поняла: надо забирать.
17 января Петя уже был дома. Спасибо педагогам, няням, врачам, которые были с ним в группе. Они набирали мой номер телефона, когда он хотел поговорить. Я говорила с ним, с его друзьями, которые спрашивали: «А вы точно мама? Вы правда его забираете? Насовсем?». Там были два брата — Вася и Богдан. И Петя потом все спрашивал: «А когда они домой поедут?». И у меня язык не поворачивался ответить, что никогда. Потому что их шестеро — от трех до 16 лет. Красивых, здоровых, без единого диагноза. Но их шестеро…
— А как же Петькины диагнозы?
— А кому они нужны были, когда мы уже решили забрать ребенка домой?
Часть из них подтвердилась. Инвалидность есть. Но диагноз не такой страшный, и позволяет жить жизнью здорового человека.
Я потом поняла, почему мне говорили, что Петька в школу ходить не сможет. Он просто не видел ни букв, ни картинок, что ему показывали в книге. У него оказалось зрение +3.
— Как девочки с Петькой познакомились? Как его адаптация проходила?
— Первая встреча была по Вайберу. Петя на то время очень плохо разговаривал, и девочки ничего не поняли.
Из детдома мы забирали его зимой, в слякоть и холод. На рассвете выехали на машине, забрали Петю, и сразу назад, чтобы к ночи вернуться домой. По дороге остановились на заправке. Петя с папой пошли в туалет. Через несколько минут оттуда дикий вопль — Петя увидел сушилку для рук. Вышли на улицу. Мимо проезжает машина — Петя падает на землю и кричит. Он раньше не видел машин так близко.
Приехали. У нас жилой комплекс с 16–24-этажками. Петя опять падает на землю и кричит. Он никогда не видел высотки в огнях. Петя боялся лифта. Его испугали выбежавшие навстречу две наши собаки. Какая там первая встреча? Кое-как уложили Петю в постель. Во сне он плакал.
Знакомились и общались уже на следующий день. На обед пришла бабушка. Все сели за стол, и бабушка спрашивает: «Петюнечка, кто тебе такой вкусный супчик приготовил?». И Петя, гордый тем, что знает ответ, бойко выпаливает: «Повар! Нам еду готовит повар!».
Пете было все интересно. Будто он попал на другую планету. И я понимаю, насколько тяжело ему было адаптироваться. Опять-таки были проблемы с речью. Он познавал мир и параллельно ему приходилось переучивать неправильно заученные слова. Это была очень тяжелая трансформация в сознании. Я не знаю, как мы все это пережили.
Я говорю ему: «Петя, у тебя лицо грязное. Пойди, умой». А у него протест. Он смотрит на меня и бьет рукой по стеклу в двери ванной. Стекло разбивается.
Был период, когда Петя ходил по улице с соской. В свое время он не пережил период младенчества. И я долго искала, как дать выход его эмоциям. Как-то спросила: «Соску купим?». Он ответил «да». Мы зашли в аптеку, купили соску. Он шел по улице, сосал соску, периодически вынимал ее изо рта и кричал: «Ку-ка-реку!». Потому что кричать — можно. И никто не ругает. Он — свободный человек и пользуется этой свободой. Потом снова затыкал рот соской и мы шли дальше. А через какое-то время: «Гав-гав-гав!»...
Люди от нас шарахались. Но я была счастлива, потому что нашла способ ему оторваться и выплеснуть свои эмоции.
— Сколько понадобилось времени, чтобы он «наелся» этим?
— Он не наелся. Ну, то есть дома он уже прокачал всех домашних, включая животных. Испытал их терпение и понял, как с кем можно себя вести. Только кот не сдает позиций. Петечка тоже не сдает, но кот побеждает. Он не разрешает орать в квартире, бегать, топать перед ним ногами. Сразу выпускает когти. И Петечка успокаивается.
Но на каждом новом человеке он прокачивает все свои приобретенные в детдоме навыки. Пытается манипулировать, пуская в ход красивые глаза, длинные ресницы. Делает «мальчика-зайчика». Программа «очаровать незнакомца» из него еще не вышла.
— А как со школой?
— 1 сентября он пошел в первый класс. Накануне я ему пророчила, что с таким поведением его выпрут из школы на следующий день. Еще и букетом в спину кинут. Он это запомнил. И ровно через неделю по дороге в школу с удовольствием отметил: «Сегодня уже 7-е. Не выгнали. Кто молодец?».
Петечка как-то вдруг стал взрослым. Перестал бесконечно плакать по любому поводу, собирает портфель, следит за вещами, очень эмоционально пересказывает, как прошел день.
Правда взрослость не отменила мелкость: на следующий год я купила ребенку шорты с большим запасом на один-два года.
Год, который Петя был дома, мы учились говорить, ходить. Киевские расстояния и детского дома — разные вещи. Он очень плохо ходил, не умел бегать. Первые два месяца дома он просидел на подоконнике. Приходил домой, сразу туда залезал и сидел до вечера. Глядел на людей, птиц, мам с колясками, машины. Просто на мир. Ни игрушки, ни дети его не интересовали.
— Я смотрю, стиль общения в семье у вас такой, с юмором?
— Юмор — наше все. Мы смеемся там, где другие плачут. Если каждый раз принимать близко к сердцу то, что творят дети, — не выживешь. Когда ты понимаешь, что стоит за тем или иным словом ребенка, когда начинаешь это анализировать… Ты должен как-то научиться отключаться. Где-то — относиться с юмором, в какие-то моменты — просто не вникать, потому что тебя несет в бездну. На самом деле то, что происходит с ребенком в период адаптации, то, что из него выходит, все эти привычки — это страшно.
Я думала, что ко всему готова. Оказалось, нет. Я привыкла, что когда в детской выключается свет, начинается мое время — я могу отдохнуть и расслабиться. Но с Петечкой это было невозможно. По детдомовской привычке, как выключался свет, он начинал бегать по комнате, снимать трусы, кричать «писька-сиська», бросаться игрушками, подушками... И когда понимал, что за этим не следует наказание, то начинал искать его сам и бился головой о бортики кровати. С этой жуткой привычкой я боролась полгода, перепробовав все способы. Это было очень тяжело.
— Я читала ваши заметки на Фейсбуке о Петечке-экономисте. Он очень ответственный.
— Это уникальный ребенок. Никакой умственной отсталости нет даже близко. Он очень ответственный, умный, честный, ласковый. Он доброжелательный. Бесконечно добрый.
У меня в группе — малыши. Кто-то из них краску прольет, Петечка посмотрит по сторонам — навык выживания, схватит салфетку, вытрет и в карман спрячет. Потом тихонечко выбросит. Прикрывал шкоду, сделанную другими детьми. Быстро чинил игрушки, сломанные малышами. Прятал под ковер порванные ими книги. И что меня больше всего поразило — он отдавал им хлеб за столом. Петечка не понимал, что эти малыши — домашние, сытые, родительские, в частном детсаду, которые совсем не голодают. Хлеб для него на тот момент был большой ценностью. И он его отдавал.
— Как у Пети прошел первый день святого Николая дома?
— Раз он просил у святого Николая родителей, то на следующий год в этот день мы его крестили. Крестил его тот же священник, который в свое время крестил и нашу Владу. Открылась дверь и он вошел — высокий, красивый, в нарядной рясе. Я спрашиваю: «Петя, кто это?». Он мне: «Святой Николай!». Священник был смущен.
Праздник был чудесным. Петечка получил замечательный подарок — классных крестных.
В принципе ни праздники, ни игрушки ему неинтересны. Единственная страсть — одежда. Ее у него больше, чем у обеих моих девчонок-подростков. Пришлось купить новый шкаф, потому что Петечкина одежда перестала помещаться. Его воспитательница из детдома объяснила мне, что у них не было своей одежды. Утром из прачечной приносили груду — все, включая трусы. Кому что достанется, то и надевает. И если Петечке доставалось не то, что он хотел, он сильно возмущался и кричал. Видимо, страсть к одежде — оттуда.
Петечка выбирает очень яркую, броскую одежду. У него красные и желтые шапки, яркие куртки. Он их меняет. Ему нравится подбирать одежду. Выбрал себе яркие бусы, нацепил на них крестик, и ходит.
Все остальное для него не так важно. Он всегда выбирает действо. Не пойти в школу для Петечки большее наказание, чем остаться на праздник без подарка. Он очень жадный на новые впечатления, эмоции. Он готов идти куда угодно — в магазин, с собаками, в музей. Он заядлый театрал — мы пересмотрели все детские спектакли в городе. Петечка на все реагирует живо, эмоционально. Это заряжает и меня. Ради этого я готова пройти все, что было, еще раз. Не жалею ни о чем. Ни на секунду. Как бы тяжело ни было, оно того стоило.
— Что Петечка попросил у святого Николая?
— В морозилке писем — штук двадцать, наверное. Желаний — много. Но больше всего он любит деньги.
— А на что копит?
— Из последнего — на блендер. Его будущим девятерым детям (первой будет девочка Галя) нужна будет протертая еда.
Он очень любит детей. Трепетно к ним относится. Понимает ценность человеческой жизни.
— Что бы вы пожелали тем, кто задумывается об усыновлении ребенка?
— Я считаю, что навязывать усыновление — неправильно. Человек должен прийти к этому сам. И у каждого — своя дорога. Я, например, искренне преклоняюсь перед волонтерами, работающими в детских онкоотделениях. Для меня это смертельный ужас — понимать, что завтра ты можешь увидеть свернутый в рулон матрас на кровати. Я этого не могу. И просто мысленно кланяюсь тем, кто находит в себе душевные силы делать это правильно, без внутреннего надрыва, не испепеляя ни себя, ни людей вокруг.
Точно так же и с усыновлением. Нельзя призывать к этому. Должна быть внутренняя готовность. И то, не всегда оказывается по силам. Это очень тяжело. И не потому, что кто-то сильный, а кто-то слабый. Мы все разные. У нас разные настройки, ресурсность, запас прочности. Я не готова брать на себя ответственность, призывая людей усыновить ребенка, зная, что их ожидает.
Пожелать можно много. Но я точно знаю: выживет тот, у кого есть чувство юмора, и он сможет перешагнуть через какие-то жизненные ситуации, когда хочется, упасть на землю и биться в корчах. Выживет тот, кто умеет крепко спать и восстанавливать свой физический ресурс. Потому что когда не спишь неделями, то превращаешься в зомби. Еще чуть-чуть — и это может привести к болезни. А твоя болезнь, по принципу домино, пройдется по всей семье. У тебя нет права сдаться, болеть, хандрить, уходить в себя.
Тем не менее я ни о чем не жалею. Как бы тяжело ни было, сколько бы физических и моральных сил на это не ушло, я все повторила бы снова. Потому что знаю, ради чего. Я вижу своих счастливых детей. И считаю, что приняла два самых важных и правильных решения в своей жизни. И первое из них — то, что у моих детей прекрасный отец, мой тыл, крепость, мой потенциал. Без него я не была бы такой смелой и умной. Он стоит за моей спиной, держит на своих руках всю семью.
Тем, кто уверен в правильности своего решения усыновить, могу пожелать не бояться, верить себе, потому что вас будут пугать диагнозами, перспективами. Своим поведением вас будут пугать дети. Во всех этих ситуациях важно быть смелым. И иметь ответственность прежде всего перед собой — за то, что ты сделал. И неважно, если на улице от вашей семейки шарахаются родители, когда подбираешь ключик к какой-то детской двери, открываешь ее и радуешься, что можно идти дальше. Перестал складывать сухари под подушку — классно. Не припрятал жареную рыбу — отлично. Не заорал и не упал кулем на пол в метро, чтобы привлечь внимание, — шикарно. Ты живешь одним днем. И такие моменты делают тебя счастливым. Они на самом деле счастливые. Когда ребенок впервые видит майского жука, рассматривает его, трогает, слушает, как он жужжит, — это счастье. Оно передается и множится в тебе, потому что ты проживаешь два счастья — свое и ребенка.
Разговор прерывается появлением Петечки, который сует маме в руки листок. «Так, и что ты тут мне написал?» — спрашивает Марина и читает: «Петя, Украина, мама, папа, Влада, Алиса. Я не буду орать. Я исправлюсь. Я вас люблю»...