Современная война имеет множество форм. Киновойна, которую мы все видели на советских экранах, отражает лишь малую часть возможных вариантов. Тем более такой киноопыт может нести и отрицательные последствия из-за несоответствия современным реалиям, когда война стала другой, выйдя из чисто физического пространства.
Гибридная война, а именно она вышла сегодня на первое место, часто направлена на массовое сознание, а не на вооруженные силы, поскольку без поддержки населения войны не выигрываются, а только проигрываются. Гибридная война моделирует нужные реакции у объекта воздействия, главными из которых являются страх перед противником и неизбежность поражения. А тот, кто боится врага, победить его не сможет.
Приближение войны, не являясь войной в физическом измерении, все же заставляет и массовое сознание, и власть реагировать на все вокруг как на настоящую войну. Рассказы о бомбоубежищах как один из примеров дают информацию, работающую на активацию представлений о войне, а не о мире. Человека, даже гражданского, начинает интересовать то, что в мирной норме несущественно. Все это является результатом прихода нового типа страха, которого нет в мирной жизни. В норме человек боится всего нового, поэтому ему нужна помощь.
В принципе, война по сути — тоже коммуникация, только в пространстве физическом, когда в качестве сообщений функционируют объекты физического порядка. Да и новости меняют свое наполнение. Если сообщается об эвакуации посольств и граждан других государств, даже если это рассказ не о «нас самих», то о наших измененных контекстах, в которых начинают жить все.
Быстро принять правильное решение может только тот, кто подготовлен к возникающим новым ситуациям. Мы живем эмоциями, и некоторые эмоции элементарно блокируют принятие верных решений, на что и направлено психологическое воздействие со стороны противника.
Управление эмоциями человека в военное время берет в свои руки государство. Оно лучше любого индивида знает, что такое хорошо и что такое плохо. Но и население неоднородно. То, что повлияет на одного, вызовет смех или разочарование у другого. По этой причине возрастает роль специалистов.
Война — это всегда время патриотического дискурса. Она тиражирует рассказы о своей силе и слабости противника. Все отклоняющееся тщательно цензурируется уже даже при отсутствии официальной цензуры. То, что можно говорить и слышать в мирное время, становится невозможным во время войны или даже в период ее приближения. Наши мозги легко входят в то, чего еще нет, трансформируя наше поведение под будущие реалии.
Государство начинает все более жестко управлять поведением граждан. Обязательность подчинения автоматически переходит из армейских контекстов в гражданскую жизнь. Хочешь ты или нет — постепенно становится твоим личным делом, это никого особо волновать не будет.
Два типа поведения становятся новой нормой, поскольку армия и ее стандарты выходят вперед. Это обязательность выполнения приказов власти и героизм как норма поведения. Они как бы отражают два полюса одного и того же, поскольку героизм в этом случае является не нарушением, а лишь доведенным до предела приказом. Герой — это тот, кто отдает свою биологическую жизнь ради выживания жизни социальной. Он спасает всех, погибая сам. В советское время возносилась даже роль пионеров-героев.
Профессия солдата оказалась неохваченной в виртуальном пространстве. Советский Союз создавал множество таких фильмов, которые описывали героизм, одновременно вводя новые правила поведения в массовое сознание. Союз вообще жил под лозунгом «если завтра война», что выводило на первое место и такой тип поведения.
Война — это нечто большее, чем то, что может охватить отдельный гражданин, поскольку он в этой ситуации ничем уже не владеет. Он становится небольшой частью управляемой массы, где за него все решают другие. Индивидуальное поведение в этом случае должно смениться коллективным.
В новых условия возникает потребность и в новых типах информации. Массовое сознание хочет получать доказательства неизбежности «нашей» победы и любых провалов «врага». Теперь «не та» информация легко может быть опровергнута не аргументами, а тем, что это информация «врага».
Завтрашняя война требует других знаний и умений, чем существующие в норме. Если у военных все расписано, то гражданские имеют больше вопросов, чем ответов. Например, элементарное: как будет работать метро в случае войны или где ближайшее бомбоубежище...
Все более типичной становится ситуация кризиса, когда государство не может «вытянуть» ситуацию, поскольку и для него все это внове. Отсюда потребность в волонтерах и любой другой помощи. По этой причине возникают новые герои, причем даже иные типажи героев, например, программист из Мариуполя, который «спас» вакцинирование от ковида в городе, создав электронную очередь. Одновременно «вал» негативной информации заставляет массовое сознание закрываться от нее вообще. Люди просто перестают обсуждать эту тему. Рассказы о «тревожном чемоданчике», раскрывая нужную информацию одновременно еще больше активизируют страхи.
Война в физическом пространстве — это уже завершение ситуации войны. До этого на человека обрушивается вал информации, к восприятию которой он не готов, но из-за ее нового характера ему приходится реагировать на нее. Человек нуждается в подсказках, как ему нужно себя вести в новой ситуации.
Гибридная война имеет множество «щупалец», которые пытаются проникнуть в массовое сознание. Войны на улице нет, но она уже пришла во множестве других пространств, в первую очередь информационном и виртуальном.
Сегодня самым уязвимым стало информационное пространство. И это не только чужие нарративы, которые начинают широко там «гулять», но и прямые атаки. Причем разные ведомства не могут договориться о едином понимании происходящего: из одного кабинета говорят о миллионах долларов как о стоимости такой инфоатаки, из другого — всего о тысячах. Уже даже украинская Википедия создала отдельную статью о кибератаках на украинские государственные сайты в 2022 году.
В любом случае в информационном пространстве вовсю работают не только фейки и чужие нарративы, но и кибератаки, которых становится все больше. Идет «прощупывание» всей системы: 14 января атаковали министерства, 15 февраля —Приватбанк и Ощадбанк, а также Минобороны и сайт ВСУ. Причем в январе хакеры разместили свои сообщения на украинском, русском и польском языках, правда, как оказалось, на польском — с ошибками, что говорит о том, что поляки здесь ни при чем.
Психологически вторжение, которого не было, все равно можно считать состоявшимся. Если о нем говорят, то в головах оно уже было. Тем более в информационном пространстве это произошло даже физически. На активизацию чужого влияния готовятся ответные действия. Швеция, например, восстановила свою структуру по противодействию психологическим операциям со штатом в 45 человек, которая должна находить и противодействовать чужим влияния. Другие страны, например Австралия, задумываются об этом же (Garman L. Sweden launches Psychological Defence Agency, is it time for Australia to follow suit?). То есть это отражение того, что весь мир делает движение в рамках новой холодной войны.
Британский анализ говорит и о том, что Россия анализирует, кто в органах самоуправления Украины будет активно сопротивляться вторжению, а кто его поддержит. То есть это работа против следующего шага: не самого вторжения, а тех, кто выступит против, когда оно состоится (Watling J., Reynolds N. The plot to destroy Ukraine; «План знищення України»: доповідь британського інституту оборонних досліджень; Одінцова А. Вкрали базу даних автостраховиків. ФСБ складає списки лояльних та ворожих до РФ політиків і активістів на випадок окупації — RUSI). Кстати, раскрылась и информация о перевороте, куда якобы пытались втянуть и Ахметова.
Война, уже даже только в головах, рождает новые ситуации с иным поведением, к которым мы в принципе не готовы. То, чего никогда не было, всегда будет вызывать психологическое сопротивление. И разумные коммуникации должны помочь массовому сознанию победить возникающую неопределенность.
Больше статей Георгия Почепцова читайте по ссылке.