Тому, чья нога ступала на траурный ковер, в звоне часов слышались погребальные колокола, и сердце его при этом звуке сжималось еще сильнее, чем у тех, кто предавался веселью в дальнем конце анфилады.
Эдгар Алан По. «Маска Красной смерти»
Люди устали от вируса и ограничений, а вирус от них не устал.
Всемирная организация здравоохранения призвала правительства противостоять нарастающей усталости населения Европы от пандемии COVID-19 и ограничительных мер, введенных в связи с ней.
Это — общая психологическая картина эпидемии, где непостижимым образом соседствуют беспрецедентные, хотя и весьма хаотичные усилия государств по удержанию ситуации под контролем, а также растущее безразличие и демонстративное, порой агрессивное невежество.
Любопытно, что это невежество носит совершенно иррациональный характер протеста против угрозы, не выбирающей жертв по отчетливому признаку виктимности. А обесценивающей все прежние способы оздоровления ранее гарантировавшие суперменскую неуязвимость к инфекциям и мафусаилово долголетие.
Мы — совершенно очевидная часть этого медленно самоубивающегося мира, хотя и с поправкой на национальный колорит. Массовая усталость и апатия украинцев больше не нуждаются в какой-либо доказательной базе. Это самоочевидный процесс. Хотелось бы говорить о нем как о состоявшемся и окончательно оформившемся факте. И о том, что где-то будет возврат к разумному поведению. Но нет. Честнее будет сказать, что мы лишь в начале долгого и весьма сумеречного пути.
В психологии есть такой термин — «локус контроля». Его называют также «локализацией контроля волевого усилия». Это — склонность приписывать результаты деятельности либо внешним обстоятельствам, либо внутренним факторам. Тем или иным чертам собственной личности.
Внутренний мир среднестатистического украинца, по его собственному восприятию, совершенен, как стихи Кобзаря. И отражает историческую реальность примерно с той же степенью достоверности. Все его невзгоды вызваны исключительно (в рандомном порядке): а) многократно превосходящими силами врага, б) подлым вероломством союзников, в) критической массой предателей.
То есть мы видим (и слышим, если внимательно изучить все исторические думы и песни, начинающиеся с восклицания «Ой!») картину мира, где локус контроля исключительно внешний. Даже в постизбирательных мантрах о том, что подавляющее большинство избирателей — дебилы и зомби, категорически исключается сама возможность собственной неправоты.
Поэтому весьма обстоятельные политологические объяснения и говорят нам о совокупности политических и экономических проблем, которые никак не решаются. Потому что не для того их создавали, чтобы вот так вот просто решить. Накапливается усталость, хотя в основном это усталость от безделья. Ибо то, что мы гордо называем «работой», особенно в бюджетной сфере, на Западе работой не считается ни по целеполаганию, ни по зарплате, ни по качеству.
Само собой власть тоже не такая, хотя все варианты ее замены — от выборов до восстания — за десятилетия уже были испробованы. И каждый раз лучшие (согласно общему избирательному праву) представители народа портятся, как продукты в обесточенном холодильнике, со всеми сопутствующими информационно-атмосферными явлениями.
То есть с формальной точки зрения есть все причины для разочарования и апатии. Но тут есть одна нестыковка.
С одной стороны, вышеупомянутые циклически повторяющиеся политические и прочие неудачи предполагают наличие двух факторов: хорошей исторической памяти и личного безрезультатного участия в этих процессах.
Но никакой «хорошей исторической памятью» сегодняшние украинцы не обладают. И даже нехорошей не обладают. Горизонт планирования деятельности составляет максимум три месяца, и то при хорошо развитой фантазии.
Практический же наш подход к любой деятельности, напротив, предполагает, что мы ввязываемся в любое дело по принципу «не догоним, так хоть согреемся». В смысле того, что участие в чем-либо уже само по себе предполагает индивидуальную мотивацию и удовольствие от самого процесса.
Например, Майдан-2014 не стал никакой революцией в смысле радикального изменения общественного строя, согласно романтическим ожиданиям масс. Но все его участники по сей день относятся к этому событию как к личному достижению, поскольку главной мотивацией был вопрос личного морального выбора.
А вот голосование этих же самых народных масс за господина Лозинского породило жаркий спор диванных экспертов о том, существует ли у наших людей память вообще, и куда в этом случае подевалась их высокая революционная мораль? Как в любой схоластике здесь не может быть никакого внятного ответа, потому что важен сам вопрос.
Несхоластический ответ не понравится никому, потому что говорит о банальном: человеческая жизнь сама по себе никакой особой метафизической ценности не имеет. Смерти, особенно чужой, никто не боится, долго покойника не помнит, кроме родственников, и то не факт.
А практическая польза денежных компенсаций за убийство описана еще в древнем своде законов ХІ века «Руська Правда».
Давайте же рассмотрим более предметно, из чего именно состоит это самое состояние «апатии». Так ли оно ужасно и губительно, как об этом говорят?
Термин «апатия» был введен античными философами в значении «бесстрастности». По-нашему это — «отсутствие пафоса», если переводить термин дословно. С клинической точки зрения, апатию очень часто путают с депрессией. Это психопатологический синдром, который может говорить о каком-то другом заболевании. В своем крайнем виде он не так уж и распространен, им страдает примерно 45 миллионов людей в мире. И если вспомнить, что более чем у миллиарда людей нет доступа к электричеству, то это, скорее, проблема несварения входящей информации, чем ее дефицита.
То есть мы имеем дело с состоянием полного или относительного безразличия к тому, что раньше обычно вызывало эмоциональную реакцию.
В нашем сегодняшнем случае мы имеем дело с растущим безразличием в отношении других людей, и к собственному состоянию в том числе.
Для того чтобы понять происходящее более точно, нужно напомнить, чем собственно является понятие «пафос». Мы привыкли интерпретировать его в уничижительном смысле, поскольку пафос неизбежно исторически связан с культом героев еще с античных времен. Культ героев, в свою очередь — это наличие в обществе высоких моральных стандартов божественного происхождения (по Цицерону). То есть наличие таких стандартов, при которых никакие посредники в виде любых парторгов по определению не нужны. А это — смертельная угроза для любой бюрократии, узурпировавшей понятие закона. И противопоставляющей его понятию справедливости.
Героическое в современной культуре уничтожалось очень долго, и этот процесс продолжается уже на отрицательных отметках шкалы, идет интенсивное обесценивание любого осмысленного поступка в принципе.
Одной из функций героического как основ общественной морали было связывание людей в социальные группы по признаку взаимоподдержки. Биологически рассуждая, человек является социальным животным (если вспомнить определение Аристотеля). Целенаправленное разрушение религиозных конструктов, уничтожение любых авторитетов, разрушение института репутации медленно и неуклонно вело к атомизации общества.
И тут случилась эпидемия.
Она не принесла в общество какие-то новые смыслы. Это как с войной. Просто более ярко проявляется все то, что прежде было скрыто за оглушительным рекламным шумом интенсивного потребления разных ненужностей.
Мы вполне в состоянии сейчас констатировать стремительное разрушение социальных групп как таковых. Строго говоря, человек возвращается в то социальное окружение, без которого он физически не может существовать. Это максимум несколько десятков людей, расположенных концентрически, в зависимости от жизненных потребностей.
Сейчас модно говорить о различных информационных пузырях. Так вот, социальные группы, создававшиеся по политическим, экономическим или культурным причинам, искусственно надувавшиеся различными менеджерами по количеству, вступавшие в бессмысленную конкуренцию с такими же симулякрами, — лопнули. Все спазматические дергания остатков этих групп в социальных сетях — это то, что раньше называлось «гальванизация трупа». Физические сокращения еще есть, а жизни уже нет.
Человек снова оказывается перед экзистенциальным выбором личной ответственности за свое поведение, как в Средневековье, когда фамилию Дарвин еще не знали, но что такое естественный отбор — понимали очень хорошо.
Казалось бы, нас в этом должна спасти либеральная прослойка общества, которая исторически всегда приписывала себе такую миссию. Другое дело, что исторически же у нее это никогда не получалось. А посеянное ею разумное, доброе и вечное каждый раз при первых всходах проворно выкапывали очередные политические свиньи.
Еще раз напомню, что апатия — это спад целевого поведения и нарушение мотивации. Либерализм всегда теоретически взывал к солидарности, но в условиях обострения борьбы за выживание либералы довольно быстро превращались в националистов, консерваторов и реваншистов, что достаточно подробно описано в мировой литературе, начиная с событий после Первой мировой. Потому что эффективное целевое поведение не может быть основано на обобщенных социалистических терминах. Колхоз при первой возможности начинает разбегаться и уводить свою скотину обратно домой.
Поэтому наши либералы никуда не делись, они просто сейчас в раздумьях примеряют перед зеркалом разные ролевые маски, а выбрать не могут.
Опущенные руки — это не плохо. Как минимум это означает, что, не размахивая ими без толку, вы не подцепите никакую ковидку. Нам же советуют дистанцию в шесть футов, это — две вытянутые руки. Но совершенно необязательно, чтобы эти руки пересекались.
Можете вытянуть их вниз, и для начала определиться со своим реальным ближайшим окружением. Вместо бессмысленной, а теперь уже и по факту опасной толпы, в которой прежде так приятно и величественно было растворяться, не задаваясь вопросами собственной значимости или никчемности…