В июне 2016-го я в очередной раз заехала в гости в наш маленький групповой домик "Мой дом". Среди знакомых лиц увидела новенького.
Максим, приветливо улыбаясь, пригласил в дом, с гордостью показал свою комнату и рассказал, как ему живется в маленькой общине ровесников и взрослых наставников. А еще полгода назад он опускал взгляд, почти не поднимал голову, стыдился своего вида, не знал, как вести себя, и со страхом отвечал на вопросы.
Максиму 16 лет. 13 из них он прожил в интернатах. Когда ему было три, он простудился. Мама отвела его в больницу и уже не забрала оттуда. Дальше судьба, а точнее взрослые, наделенные властью правом принимать решения, определяли его жизнь.
Максим
Сначала - детский дом, в который вскоре попала и его старшая сестра Аня. Из-за выражения лица (врожденный порок глаз) Максима часто дразнили, и он каждый раз бросался на обидчика с кулаками. Когда пошел в школу, ситуация осложнилась еще больше. Чтобы избавиться неудобного ученика, ему поставили диагноз "легкая умственная отсталость" и отправили в специальную школу-интернат в другой район, за сотню километров от детдома. Хотел Максим этого или нет, никто не спрашивал, как и его сестру, которой не дали даже проститься с братом. В новом интернате мальчик жил восемь лет. Сначала, как мог, проявлял непокорность: плакал, просился к сестре, молчал и отказывался есть, но со временем смирился, ибо все усилия были напрасны, разве что злили воспитателей.
"Иногда мы выходили за пределы интерната, когда воспитатели брали нас работать к себе на огород. А иногда просто убегали поесть фруктов. Когда созревали вишни, обрывали их с деревьев. Очень хотелось яблок, арбузов... Так хоть село увидели, где интернат стоит. Потом, конечно, нас наказывали…", - вспоминает Максим.
После восьми лет мальчика перевели в специальный интернат уже в другом районе. Когда я спросила Максима, почему, по его мнению, это сделали, он ответил: "Не знаю, мне никто этого не объяснил. Однажды пришла директорша и сказала, что хочет взять меня с собой на совещание в город. Приехали, а там другой директор. Посадил в машину и сказал, что заберет на каникулы к себе в интернат. Когда каникулы закончились, я пришел к нему, спрашиваю: "Когда меня вернут?". Мне сказали, что никогда, что я здесь навсегда. Даже с друзьями не простился".
Так, без каких-либо объяснений, ребенка, будто вещь, перемещают с одного места в другое.
В прошлом году с боем нам удалось забрать Максима в маленький групповой домик. Оказалось, что внешние недостатки лица, исправить которые никто даже не пытался, - это не единственная проблема. В результате хронического отита он почти потерял слух. По словам Максима, он неоднократно говорил воспитателям в интернате, что у него болят уши, но никто ничего не делал, поэтому жаловаться перестал.
История Максима о том, как работает система защиты детей в Украине, какие в ней профессионалы и чиновники, какими законами они руководствуются, и какие варианты выбора приготовили для детей, нуждающихся в их защите и помощи. И если погрузимся в это глубже, то поймем: ребенок является заложником этой системы и средством, ее питающим. Это благодаря ей у взрослых есть работа и зарплата.
В отношении к ребенку, в понимании его нужд в системе мало что изменилось с советских времен. За все эти годы были только фрагментарные положительные изменения, а именно: создание приемных семей и ДДСТ, поддержка национального усыновления, создание отдельных услуг. Однако не были заложены основы для предотвращения неблагополучия в семье, профессиональной работы всех структур и специалистов по обеспечению прав детей.
Как и раньше, самая распространенная реакция государства на бедность, нарушение психофизического развития у детей, асоциальное поведение родителей - устроить ребенка в интернат. Вместо того чтобы укреплять семьи, создавать условия, при которых родители могут должным образом заботиться о своих детях, государство зачастую принимает на себя роль родителей в уходе за детьми и их воспитании - роль, с которой оно не справляется.
Несмотря на то, что многочисленные международные исследования доказывают, что интернаты наносят непоправимый ущерб развитию ребенка и, с точки зрения соблюдения прав человека, приравниваются к местам лишения свободы, несмотря на то, что в украинских СМИ все чаще появляются жуткие истории о злоупотреблениях, насилии и даже убийствах в интернатах, неустроенности выпускников, кардинальные меры для изменения ситуации не применяются. Политические элиты молчат: ведь дети не являются электоратом, они - лишь будущее государства, поэтому пусть о них подумают те, кто придет руководить государством завтра.
В кабинетах чиновников годами слышим одну и одну и ту же риторику: "реформирование интернатов несвоевременно", "мы не можем отказаться от интернатов", "куда мы денем детей?", "есть такие семьи, где детей опасно оставлять", "интернаты нужны для детей с инвалидностью" и т.п. К сожалению, не наступает прозрение и не появляется энтузиазм у госслужащих министерств даже после визитов в страны, где ответ на все вопросы давно найден, и успешно внедряются реформы национальных систем защиты детей.
Самосохранение системы
Организация Hope and homes for сhildren ("Надежда и жилье для детей") только что завершила обработку и анализ данных, собранных во время исследования системы защиты детей. Мы делали это, чтобы оценить реальную ситуацию в системе интернатного воспитания, выявить причины и следствия попадания детей в интернаты, чтобы собрать доказательства и быть более убедительными в лоббировании изменений, потому что государственная статистика и официальные отчеты не дают полной картины настоящей ситуации.
В процессе исследования мы собрали данные из 663 интернатных учреждений, принадлежащих к сфере управления трех министерств, а также информацию о наличии услуг и специалистов для поддержки семей с детьми в регионах. Кроме того, провели глубинное исследование состояния обеспечения прав детей в 10 интернатах разного типа.
Если говорить коротко, то анализ полученных и обработанных данных подтверждает: нынешняя система защиты детей находится в состоянии стагнации и фикции реформирования - когда вещи не называют своими именами, когда безразлично, куда тратятся государственные средства и каким будет результат для детей и будущих поколений, и когда преобладает инертность ради самосохранения самой системы.
Система интернатных учреждений поражает своими масштабами - их территория составляет 48,6 кв км и соизмерима с площадью областного центра. Целый город для жизни детей в изоляции, по строгим правилам и распорядку; территория, которую населяют почти 100 тыс. детей и 68 тыс. работников.
Практически во всех интернатах режим дня расписан по часам. У детей почти не остается свободного времени для себя, обычно они выполняют однотипные задания, которые им дают воспитатели, без учета индивидуальных потребностей и вкусов самих детей.
"У каждого из нас есть своя зубная щетка и стакан для полоскания зубов. Зубы чистим каждый день. Купаемся раз в неделю - в субботу. И у нас есть теплая вода. Хотя шампунь нам выдают один на группу. Но все надо спрашивать у воспитателя: можно ли мыться и когда чистить зубы, иначе могут поругать" (из интервью воспитанника школы-интерната).
"Дети утомлены. Несмотря на то, что сейчас каникулы, они все равно живут по режиму. Собственных детей мы жалеем: во время каникул и на выходные позволяем дольше поспать, отдохнуть. А здесь дети живут по графику, хочешь не хочешь, а в 7.00 должен встать, потому что если в 8.00 не позавтракал на протяжении получаса, потом будешь голодным до обеда. А еще у детей почти нет собственного времени, которое они могут посвятить только себе. Вся жизнь по расписанию и для всех…" (со слов учителя специальной школы-интерната).
Большинство учреждений созданы еще в советское время. Есть построенные даже в 30-х прошлого века. Чаще всего учреждения рассчитаны на большое количество детей - от 100 до 400. Условия проживания в них, несмотря на инвестированные государством и спонсорами ресурсы, неудовлетворительные и часто унижающие достоинство. В одной спальне спят от 6 до 16 детей. Из мебели только кровати, иногда еще один шкаф и стол - на всех. Наши специалисты, изучавшие ситуацию в отдельных интернатах, указывают на нехватку душевых и туалетных комнат (а в тех, что есть, часто нет шторок и перегородок), их антисанитарное состояние, неработающие краны, неприятный запах в помещениях и т.п.
"В спальном корпусе для детей средних и старших классов не работает туалет в помещении, дети вынуждены ходить в уличный, где антисанитарные условия. Возле туалета тяжелый запах, не закрываются двери, нет туалетной бумаги. Для персонала построен новый туалет, и он запирается на замок" (О школе-интернате для детей-сирот и детей, лишенных родительской опеки).
Из 6,4 млрд грн, направляемых из государственного бюджета на содержание интернатов, непосредственно на нужды детей тратится менее 15%. В среднем на питание одного ребенка приходится 18 грн в день, на одежду - 3 тыс. грн в год, на лекарства - вообще копейки. А львиная доля всех средств (70% от общей суммы) идет на заработную плату. Так кто же основной бенефициар системы?
Полученные данные разбивают устойчивые мифы и аргументы защитников интернатной системы относительно того, что дети некоторых категорий нуждаются в тех или иных учреждениях, поскольку, дескать, только там им могут предоставить профессиональную помощь. Один из таких мифов - в интернатах преимущественно дети-сироты и дети, лишенные родительской опеки. На самом деле их лишь 9%. Остальные - это дети, пребывающие в интернатах по заявлению родителей по причине бедности, сложных жизненных обстоятельств или невозможности получить образование, медицинские и реабилитационные услуги по месту проживания. Наполнять интернаты "помогают" психолого-медико-педагогические консультации. Это еще один орган - рудимент советского прошлого, созданный еще в 1949-м для отбора детей во вспомогательные школы. В его состав входили члены Коммунистической партии. Эти комиссии ставят ребенку своеобразное клеймо - диагноз, открывающий прямую дорогую в специальный интернат. По их рекомендации в учреждения направлены 47 тыс. детей. Это с их руки наш Максим пошел по этапу интернатных учреждений.
И вот когда дети, имеющие нарушения психофизического развития либо же, как в случае Максима, с приписанным диагнозом, попадают в специальные школы-интернаты, то здесь, по словам учителей и врачей, они должны получить высококвалифицированную помощь, реабилитацию и специальное образование, ради чего их и забрали из семьи. На самом же деле, после анализа состава персонала и имеющихся специалистов этих учреждений, возникают сомнения в их способности удовлетворить потребности детей в развитии. Например, на одного логопеда приходится почти 100 детей, на дефектолога - 30, психолога - 118. Из 218 специальных интернатов в 11 вообще нет дефектологов, а в 74 - логопедов.
Вообще в процессе интерпретации полученных данных оказалось много вещей, которые не поддаются разумному объяснению и логике. Для меня всегда было загадкой: для чего нужны санаторные школы-интернаты? Почему с болезнью желудка, органов дыхания и т.п. надо ехать подальше от дома в интернат, а не лечиться в больнице, находиться дома и учиться в обычной школе? Как можно говорить о качественном лечении и реабилитации детей с заболеваниями сердца в сельской санаторной школе-интернате, где не то что кардиолога - обычного врача нет? И как так получается, что в населенном пункте, где расположен интернат, оказывается больше всего детей с заболеваниями, отвечающими профилю учреждения? На самом деле здесь, как и в других учреждениях, основной причиной устройства детей являются бедность и неблагополучие в семьях, а со стороны системы - необходимость наполнить интернаты детьми.
Возможности такого наполнения расширяются с каждым годом. Такой разветвленной эта система не была еще никогда - девять типов учреждений, которые, в свою очередь, делятся на 33 (!) вида. Даже опытным экспертам сложно в ней разобраться, а подчас и вообще невозможно.
Как, скажем, объяснить создание интернатов для детей, нуждающихся в социальной помощи, детей из бедных семей? Ведь только официально свыше 2 млн детей в Украине (30% от общей численности детского населения) живут за гранью бедности. Так что гипотетически все они могут находиться в таких учреждениях. Фактически государство предлагает родителям "облегчение": зачем вам думать, как выбраться из затруднений? Отдайте ребенка в интернат. И все равно, что по Конституции на полное государственное содержание имеют право лишь дети-сироты и дети, лишенные родительской опеки. И опять-таки, как правило, такие учреждения заполнены детьми, которые происходят из территории, где расположено учреждение. Например, в одном из таких областных учреждений из 149 детей 107 были местными.
В сельской местности и небольших городках интернаты часто выполняют роль т.н. градообразующих предприятий. Они являются едва ли не единственным местом трудоустройства.
"Во время посещения интерната к нам подошел мужчина, назвавшийся депутатом сельской рады, со словами: "Это вы приехали интернат закрывать? Вы знаете, его закрывать нельзя. Это стратегический объект, здесь так много наших людей работает. Где они найдут работу в селе?" (из исследования в общеобразовательной школе-интернате).
Больше детей - больше денег. Именно по этому принципу финансируются все учреждения, а качество работы и результаты тут никак не затронуты. Огромные помещения интернатов, 90% из которых находятся в областном подчинении, сейчас наполовину пустые. Но их же надо содержать и платить зарплату персоналу, который придется сокращать, если детей будет мало.
Что же делать профильным департаментам областных администраций и руководителям учреждений в условиях, когда количество сирот в учреждениях уменьшается, и к тому же "сверху" все чаще требуют реформирования?
То, что происходит в течение последних лет с т.н. реформированием учреждений, нельзя назвать иначе как борьбой за выживание и приспособление, что извне выглядит как неуправляемый процесс. 345 руководителей указали, что провели реформу учреждений. Вот то, что изменилось в результате "реформирования": тип учреждения (за счет расширения категорий и возраста детей); название (поскольку в отдельных случаях добавились дневные реабилитационные услуги). Распространенный путь - реорганизация интерната для сирот в специальную школу-интернат. Есть такие, что пошли еще дальше: интернат, который вчера был учреждением для сирот, где они проживали и учились до 9 класса, сегодня переименовывают в специализированную общеобразовательную школу-интернат I–III степени - лицей информационных технологий. Еще полтора года назад в этом интернате, рассчитанном на 260 детей, их было только 28. И громада города, в котором он расположен, просила передать учреждение городу для размещения там школы. Однако у областного департамента образования свои интересы, и там придумали, как держаться на плаву и дальше сделать так, чтобы дети были здесь по возможности дольше, до 11 класса. Еще несколько детей прибыли из Луганской области, а чтобы все выглядело прилично, назвали интернат лицеем информационных технологий.
Примеров абсурда много. Например, перепрофилирование специальной школы-интерната в гимназию для одаренных детей из сел или детей из бедных или малообеспеченных семей. Возникает вопрос: почему одаренные дети из бедных семей не могут быть вместе с другими детьми?
Интересам системы подчинены также попытки руководителей учреждений держать детей по возможности дольше, не устанавливать статусов, чтобы дети не вернулись в семью, не были усыновлены, устроены в приемные семьи или отданы под опеку. Особенно преступно это по отношению к самым маленьким детям в домах ребенка, ведь они страдают в таких учреждениях больше всего. Два месяца назад мы забрали из дома ребенка Артема, которому установили статус и нашли новых родителей. До того он жил там пять лет, и мать не проведывала его ни разу. Ни директору учреждения, ни службе по делам детей не было дела до того, что ребенку жизненно необходима семья. И это при том, что в стране - очередь из желающих усыновить маленького ребенка. Таких случаев много, и самое страшное то, что за это никто не несет ответственности.
Социальные службы, службы по делам детей и интернаты работают параллельно. По данным нашего исследования, ни одна семья, из которой ребенок попал в интернат из-за сложных жизненных обстоятельств, не находилась под социальным сопровождением. В действительности ни одна из этих служб не работает на то, чтобы вернуть ребенка из интерната в семью.
Интернаты укрепляют и всячески себя защищают, в то время как на местах количество услуг и видов помощи семьям не увеличивается, а количество специалистов катастрофически уменьшается. По сравнению с 2013 г. количество специалистов по социальной работе в громадах сократилось на 64%, а работников службы по делам детей - на 19. В общеобразовательных школьных и дошкольных учреждениях инклюзивными формами обучения охвачены менее 2% детей от реальной потребности.
Местная власть на местах и рада бы предоставлять социальные услуги, но для этого сама должна найти средства. Да и без указания свыше, как известно, лучше ничего не делать, ибо за инициативу могут наказать.
"У нас в государстве за каждую такую инициативу можно получить уголовное дело. Кроме общих лозунгов, у нас нет четких функций в законодательстве. Нет законодательных актов относительно того, как создавать услуги. Я понимаю своих коллег: ребенка легче направить в интернат. Хотя он вернется через пять лет, и тогда решать проблему будет еще труднее. В прошлую каденцию я как сельский голова отправила пятерых детей из одной семьи в интернат. Сейчас они все возвращаются, и это просто катастрофа: работать не хотят, рожают детей, начались кражи по селу… из одной проблемы стало десять" (из интервью сельского головы).
Ежегодно более 12 тыс. детей выпускаются из интернатных учреждений после окончания школы. Можем предположить, что за 25 лет независимости Украины из интернатов вышли во взрослую жизнь около 300 тыс. чел. По нашим оценкам (и это подтверждают международные исследования), менее 10% воспитанников интернатов успешно социализируются и устраиваются во взрослой жизни. Получается, что 270 тыс. выпускников пополнили армию бездомных, безработных, дезадаптированных граждан, которые попадают под влияние уголовной среды и, как следствие, - в места лишения свободы. Выпускники интернатов в подавляющем большинстве, как и их семьи, становятся клиентами социальных служб и нуждаются в дальнейшей опеке, содержании со стороны государства. Для своих детей они часто выбирают такой же путь - отдают в интернаты. По результатам нашего исследования, 20–30% детей в интернатах имеют родителей, которые в прошлом тоже были воспитанниками интернатов. То есть речь идет об потерянных поколениях, сотнях тысяч людей, несущих на себе отражение государственного коллективного воспитания в учреждении.
Таков настоящий социально-экономический эффект от миллиардных вложений налогоплательщиков в систему, заставляющую детей страдать. Украинская власть должна, наконец, это признать. Если бы у нас была создана комиссия по расследованию злоупотреблений по отношению к детям в государственных учреждениях, мы получили бы не менее впечатляющий документ, чем доклад судьи Райана (2009 г.), где собраны свидетельства бывших воспитанников, которые росли в церковных приютах Ирландии с 1920-го по 1990-й. Речь идет о массовом характере злоупотреблений физического и психологического характера, сексуального надругательства и отсутствия заботы о детях в учреждениях. Много задокументированных случаев перешли в ранг судебных дел, когда пострадавшие требуют компенсации от государства за насилие, которому они подверглись в детстве. Обнародование и открытое обсуждение доклада вызвало широкий резонанс в обществе, что стало результатом публичного признания правительством Ирландии своей вины и пересмотра принципов государственной политики в отношении детей.
Что делать и на что надеяться?
Во время работы над отчетом по результатам исследования меня не оставляло ощущение, что за последние годы уже столько писано-переписано в разных документах, концепциях, стратегиях - и что делать, и какие приоритеты определять, и какие услуги создавать, и в каком направлении реформироваться…
Так почему же всего этого не делают? Как бы банально это ни звучало, но нет той пресловутой политической воли, оформленной в четкое видение и слова прямого действия; нет распределения задач между всеми ветвями власти; не создан ни один координационный центр, в котором были бы сосредоточены полномочия и ответственность за соблюдение прав детей. Сейчас все размыто: формулировка в законах, процедуры, сферы министерств и власти на местах - все, чтобы оправдать сам процесс ради процесса и избежать ответственности. Каждое министерство обеспечивает права детей по-своему, а координационная функция Минсоцполитики - скорее фикция. Лидеры приходят на какое-то время и, чаще всего, не отвечают за предшественников, поскольку преемственность - не в традициях нашей власти. Они хотят быстрого результата, который можно пропиарить при их каденции, а строить новую систему долго и сложно. Приходит в голову аналогия со строительством готических соборов, ни один из которых не строился менее 100 лет. То есть ни один из архитекторов не мог видеть воплощение своего замысла при жизни, но это не влияло на воплощение - приходили преемники и продолжали строить.
Есть надежда, что придут к власти люди, которые будут мыслить по-государственному, привлекать профессионалов и общественные организации к реформам, результатом которых станет реальное улучшение жизни детей. А еще больше я надеюсь на внешнее давление (ибо, как показывает жизнь, у нас это необходимое условие для структурных изменений), на то, что реформа системы защиты детей и деинституциализация станут предметом разговоров с международными структурами, предоставляющими Украине помощь. Все это не менее важно, чем борьба с коррупцией и коммунальные тарифы.
А как же судьба Максима? Позади уже две операции, впереди - еще одна. И исполнится его мечта иметь внешний вид, как у обычных детей, не стыдиться своего лица. Сестра Аня часто заходит в гости и очень радуется за брата. Избавился Максим и от диагноза, которого на самом деле никогда и не было. Он учится в обычной школе и готовится стать сапожником, создавать собственные модели обуви. Несмотря на искалеченное детство, на то, как взрослые его предавали, Максим ни на кого не держит зла и не хочет мстить. Даже маме своей все простил и недавно встретился с ней. Осталось только одно: "Я хотел бы встретить женщину, которая написала мне диагноз и отправила в интернат. Я спросил бы ее: "За что?".