Такая тема и такой разговор для журналиста из серии: как еще сказать, что бы объяснить обществу очевидное. Какие подобрать слова, чтобы разбудить душу чиновника. Какую фотографию поставить, чтобы выразить чужую боль и заставить государство действовать.
Когда же человек занимается подобным всю свою сознательную жизнь в профессии, то в его речи, жестах и ежедневной работе почти не остается места эмоциям. А его личный человеческий крик становится таким же немым как у этих парней на фото.
Донетчанка Дарья Касьянова в детской теме почти пятнадцать лет. За ее плечами проект "Сиротству - нет!", который первым в стране открыл государственные базы детей, готовых к усыновлению. Благодаря проекту восемь тысяч детей нашли новых родителей или были устроены в приемные семьи.
Потом была война, эвакуация детских домов и семей, статус ВПЛ, "Украинская сеть за права ребенка" и высокий пост программного директора международного "Благотворительного фонда "СОС Дитячі містечка Україна".
Сегодня Касьянова в составе немногочисленного пула экспертов по детству, которые знают об этой теме все. Включая редкие взлеты (об опыте развития семейных форм воспитания времен президентства Ющенко до сих пор пишут западные СМИ) и падения, о которых в основном рассказывают наши журналисты.
Ликвидация в 2010 году министерства по вопросам семьи и детей (созданного в 2005-м), а, по сути ликвидация ключевого пласта социальной политики, загнали детскую тему в государственный отстойник. "Слуги народа" за полгода работы даже на пару реальных шагов не приблизились к этому морю слез. Продолжая поддерживать его существование.
Мы встретились с Дашей, чтобы в очередной раз разбудить, выразить, заставить…быть людьми.
- Даша, существует ли сегодня в Украине социальная политика?
- Формально существует, с точки зрения смыслов - нет.
- По каким маркерам ты сформировала такое убеждение?
- Основной маркер один: наша социальная политика связана исключительно с выплатами, пенсиями, субсидиями и прочим. В ней нет семьи и ребенка. А значит, нет видения, стратегии и системы защиты их прав.
Более того, система враждебна и лицемерна по отношению к семье. Мы публично говорим о том, что необходимо поддерживать семью и ребенка, но при этом выделяем на это направление абсолютные копейки. В то время как интернаты получают 12–13 миллиардов гривен в год. Логично, что выживает тот, у кого больше денег. Сколько будут существовать стены, столько интернаты и будут наполняться детьми.
- Здесь вы расходитесь с Людмилой Волынец. Известный эксперт считает, что нельзя закрывать интернаты, пока нет четкого понимания, куда определять детей.
- Не думаю, что мы так уж сильно расходимся с Людмилой Семеновной. Наверное, я менее выдержанная и просто устала ждать, пока мы определяемся. Время идет, очередные власти произносят какие-то лозунги, принимают стратегии, которые в том числе пишем и я, и Волынец... Каждый раз надеясь на то, что будет прорыв. Но прорыва все нет. И это знает все наше немногочисленное экспертное сообщество, занимающееся защитой прав ребенка, и, конечно, сами дети, проживая свои непростые жизни.
- Мы сейчас говорим об уязвимых семьях, в которых дети нуждаются в участии и защите государства?
- Да, о семьях, которые оказались в сложных жизненных обстоятельствах, где иногда и сами родители нарушают права ребенка. А также о детях, которые остались без родительского попечения и уже имеют соответствующий юридический статус либо его еще не имеют. И в этой точке основная проблема: большинство детей, которые сегодня живут в интернатах, не имеют юридического статуса детей-сирот и лишенных родительской опеки. И вот здесь нужно разбираться, почему там находятся дети, у которых, по сути, есть родители.
- Почему?
- Здесь очень широкий спектр проблем. Самая первая - бедность. Но часто это не просто бедность. История из последних: семь лет ребенок с инвалидностью живет в интернате. У него есть родители, которые от него официально не отказались. Боясь осуждения соседей и, возможно, решив, что не потянут сопровождение такого диагноза самостоятельно. Финансово не потянут. С одной стороны, если бы они отказались от ребенка сразу, то его, возможно, давно уже усыновили бы. И здесь претензия к родителям. С другой - если бы в том селе, где проживает эта семья, были социальные и другие услуги, которые бы помогали семье справляться с трудной ситуацией, - дневной центр, психолог, школа с инклюзивным классом и прочее, то, возможно, их ребенок давно бы жил в родной семье.
- И здесь выигрывает интернат.
-Да, и с большим перевесом. Ведь в нашей картине мира в интернатах находятся дети страшно пьющих неблагополучных людей. Но как раз страшно пьющих родителей очень быстро лишают родительских прав, и детей усыновляют. А интернат - это совсем другое. "Да не переживайте вы так, отправляйте своего ребенка к нам. Пять раз покормим, оденем, и вы проблем не будете знать" - это ключевая "спасительная" фраза для родителей, не справляющихся с родительством. И они на годы оставляют своих детей в интернатах.
А выбор достаточно широк: школы-интернаты, интернаты для детей с инвалидностью, санаторные школы-интернаты, детские дома... Целый набор государственных учреждений, которые не решают проблему каждого конкретного ребенка и его семьи, а только усугубляют. Потому что в итоге мы не работаем с семьей. Ни на этапе, когда она принимает такое решение по отношению к своему ребенку, ни после. Более того, мы не имеем представления о том, что происходит с биологическими семьями живущих в интернатах детей. Если им никто не помогал, то ситуация, скорее всего, там только ухудшилась, и просто вернуть в такую семью ребенка действительно небезопасно. Нужно анализировать историю и ситуацию каждого ребенка, живущего в интернате.
- Сколько у нас в интернатах детей? И какой процент без статуса?
- По последней информации, около 100 тысяч детей находятся в интернатных учреждениях. Из них только 6–8 тысяч - дети-сироты и лишенные родительской опеки. То есть все остальные - это дети, у которых не разорваны отношения с биологическими родителями.
- Какая, по твоему мнению, должна быть у государства схема решения этой проблемы?
- Заявленная в 2017 году реформа интернатных учреждений (деинституциализация) проходит на фоне сразу нескольких реформ - децентрализации, разворачивающейся достаточно активно, а также реформ здравоохранения и образования. И здесь две проблемы. С одной стороны, эти реформы абсолютно не пересекаются, идут каждая отдельно, что само по себе ненормально. С другой - в их основе исключительно экономическая целесообразность. Сколько сэкономить здесь, сколько дать там, у кого забрать… Бесконечный пустой процесс.
А вот если бы государство оттолкнулось от конкретного ребенка, страдающего семь лет в интернате, и его семьи, которая одна не в состоянии справиться с этой ношей, то чиновники не просто бы считали цифры, а сделали бы акцент, к примеру, на развитии социальных услуг для таких семей в новообразованных громадах. А потом выделили бы на этот конкретный проект государственную субвенцию. И в результате там, где мы с вами живем, - в городах и громадах, появились бы бесплатные социальные, медицинские, образовательные и административные услуги, доступные для семьи с ребенком. Возможно, открылись бы специальные центры для семей с детьми, где социальные работники сопровождали бы уязвимые семьи. Что позволило бы семьям не оказаться в сложных жизненных обстоятельствах или их успешно преодолеть, если что-то пошло не так. И велосипед изобретать не надо. "СОС Дитячі містечка Україна" готов по первой просьбе поделиться своей обкатанной во всем мире моделью сопровождения семей. Ведь если заработает только один этот механизм, то мы перекроем этот кран несчастий, и родители перестанут массово отдавать своих детей в интернаты.
Безусловно, это не будет быстро. И именно поэтому мы действительно не можем взять и одним росчерком пера закрыть все интернаты. Хотя бы потому, что там остаются тысячи детей с невыясненным статусом. Однако нужно как минимум четко обозначить цель: мы хотим повысить благосостояние украинских семей и качество детства. Поэтому мы должны через пять лет снизить количество пребывающих в интернатах детей на столько-то, количество интернатов - соответственно на столько-то. Далее - инструменты (законодательные и нормативные акты), сроки, ответственные и ресурсы. Только так.
- Ты можешь сказать, сколько интернатов реально закрыли за эти два года?
- По информации Министерства социальной политики, из 700 интернатных учреждений закрыто около 60. Но я не очень верю, что все они действительно закрыты, Ин, реально они не закрыты! Да, возможно им немного уменьшили финансирование, убрали какую-то субвенцию… Откуда знаю? Да из практики. Когда мы приезжаем с мониторинговым визитом в интернат и говорим: "Здравствуйте, вы интернатное учреждение и мы хотим проверить, как вы соблюдаете права детей", нам отвечают: "А мы не интернат, мы детский центр вообще-то, просто старую вывеску оставили. Дети из малообеспеченных семей у нас действительно есть, но только днем. А ночуют они дома". Конечно, мы перепроверяем эту информацию. Звоню через час в тот же "центр" и как "мама-переселенка" прошу принять моего ребенка. И знаешь, что мне отвечают? "Приезжайте!". "А можно чтобы ребенок ночевал у вас?". "Да, никаких проблем!".
Безусловно, есть учреждения, которые действительно нашли, куда определить детей и закрылись. Есть те, что снизили набор. Но парадокс в том, что очень часто главными противниками реформы выступают сами родители, которые говорят: "Но как же так, ведь нам же было так удобно". Часто - отвез, забыл и все.
- В совмещении пазлов деинституциализации и децентрализации, где основные нестыковки?
- Мы с Людмилой Волынец еще в 2010-м, когда реформа только обозначалась, обращались к экспертам, сопровождающим реформу, с просьбой вписать в ее канву основную целевую группу - семьи с детьми. Нам постоянно говорили, что еще не время. Но в любом планировании работает один принцип: что запланировали, то и получили на выходе. Ну не запланировали семью с ребенком. Нет у государства такой целевой группы. Что сейчас? Какие-то обрывки социальных услуг для семей с детьми вмонтируют в новую структуру искусственно. А на уровне громад очень часто люди сами не понимают, о каких услугах ведется речь в процессе деинституциализации.
Нарубить дрова, истопить баню, помыть больного… Это все, что знают о социальных услугах наши люди. Мало кто говорит о развитии дневных центров семьи и детей, развития услуг для детей с инвалидностью, группах взаимопомощи для родителей, курсах повышения родительской компетенции.
А например в той же Англии, куда наши чиновники часто ездят перенимать опыт, на базе обычных общеобразовательных школ созданы дневные центры для детей. Это место, куда мама может привести на несколько часов ребенка-дошкольника. Пока за ним присмотрят соцработники центра, мама пойдет оформит документы или просто пострижется. Зачем это сделано? Так социальные службы могут наблюдать за тем, что происходит в уязвимых семьях. Там, где ситуация на грани. И если мама привела ребенка в такой центр, значит у нее есть мотивация, значит она заботится о своем ребенке. Социальный работник без вторжения в семью может также сделать вывод о том, что ребенок, допустим, без побоев и открытый к общению. Может также предположить, безопасно в этой семье ребенку или нет.
Если же эта семья, которая переехала из другой страны или из другого города, или семья, которая справляется в данный момент с жизненными трудностями, то такой центр для нее - возможность интегрироваться в новое сообщество. А если семья изолирована, забирает ребенка с опозданиями, а приводит с синяками, то у специалиста есть возможность сделать своевременные выводы и предложить свою помощь либо вызывать полицию, почувствовав опасность для ребенка. То есть мы говорим о функционировании системы, которая позволяет выявлять неблагополучие на очень ранней стадии.
- Это уже высший пилотаж.
- Да, наша система так не срабатывает. Однако когда на уровне громад мы рассказываем о таких услугах, всем местным руководителям нравится. Даже готовы внедрять. Правда, за донорские деньги. "Ну как же? - говорим. - Вот же у вас в бюджете есть средства. Давайте мы вам поможем все распланировать и организовать". "Ну, что вы, - отвечают. - Если выбирать между тем, чтобы перекрыть крышу в школе или создать дневной центр, то мы, конечно, выберем крышу в школе или дорогу к соседнему селу".
- Много у нас в громадах таких семей, которые на грани? Кто-то вообще мониторит этот пласт?
- Количество семей, из которых уже сегодня можно изымать детей, огромное. Но иногда у меня бывают такие минуты отчаяния, когда я понимаю, что даже если в громадах сегодня появятся все эти социальные услуги, то работать там уже не с кем. И самое безопасное для ребенка - изъять его из семьи.
- Куда? В интернаты? Ты же сама сказала, что пока стоят стены и идут деньги систему не разрушить.
- Давай не забывать, что Украина не уникальная страна. И у нас уже были серьезные успехи в развитии национального усыновления, приемных семей, детских домов семейного типа. Есть существующие мировые практики, которые вполне могут быть внедрены у нас. Мы пробуем патронат. Но такая форма в большей степени - поддержка для биологической семьи, чтобы после кризиса можно было вернуть туда ребенка. А вот если вся семья неблагополучная? Если родители - все-таки те самые ужасно пьющие люди? Тогда, прежде всего, усыновление, потом опека или приемная семья.
Другое дело, что нам нужно не просто говорить о том, что у нас есть такие альтернативные родной семье формы устройства ребенка, а постоянно готовить новые приемные семьи, искать и рекрутировать таких людей. Тогда вопрос интернатов отпадет сам собой. И это еще одна цель, которую нужно четко поставить. И идти к ней. С нормативными изменениями, сроками и ответственными. А не выписывать первым пунктом в президентском указе развитие международного усыновления. Что тоже - отдельная большая тема для разговора. Возвращаясь же к интернатам, скажу, что в европейских странах все еще есть интернаты - но это небольшие учреждения, ориентированные на потребности конкретного ребенка.
- В какой-то другой форме?
- Это малые групповые дома, о которых у нас тоже уже давно говорят. Между тем я имела честь создавать один такой малый групповой дом в Днепропетровской области еще в 2014 году. И в СОС есть такой малый групповой дом. В чем его отличие от интерната? Это либо частный дом, находящийся в сельской громаде, либо квартира в многоэтажном городском доме, где проживают дети, которые временно не могут быть устроены в семью. В силу разных обстоятельств. Сексуальное насилие, заболевание или инвалидность, психологическая травма от развода родителей… Таких детей надо сначала реабилитировать, готовя к размещению в приемную семью, чтобы не нанести еще большую травму.
Очевидно, что такая тонкая индивидуальная работа не может быть проведена в рамках интерната. Еще один пример. Мы приезжаем в интернат для детей с проблемами зрения. Учреждение переполнено. Когда начинаем анализировать, оказывается, что здесь по многу лет живут дети целыми семьями. Один плохо видящий, а с ним за компанию - еще пять братьев и сестер. Такой странный круг. Когда мы раз и навсегда на уровне государства поймем и зафиксируем, что интересы ребенка превыше интереса взрослых, тогда у нас начнутся настоящие изменения.
- Скажи мне, для того чтобы разобраться вот с этими 90 тысячами детей, непонятно по каким причинам пребывающих в интернате, сколько нужно времени государственной машине? Чтобы отфильтровать тех, кто может вернуться в биологическую семью, от тех, кому все-таки придется искать счастье в другом месте.
- Для того чтобы отфильтровать, нужно изучить личное дело каждого ребенка, съездить в его семью. Но можно очень грубо прикинуть, понимая, сколько у нас уже создано объединенных территориальных громад.
- Где-то около тысячи.
- На 100 тысяч детей, находящихся в интернатных учреждениях. Можно предположить, что в среднем каждой громаде достанется по сто таких детей. Если учесть те, которые еще не объединились, то еще меньше, чем по сто. Не так много на самом деле. Я думаю, что при желании за квартал можно было бы полностью понять, что это за дети и что это за семьи. Составить план дальнейших действий. Более того, кое-что из необходимого уже сделано на первом этапе деинституциализации, который как раз и предполагал анализ потребности громад и оценку интернатов. Рабочие группы должны были изучать, сколько детей находится в интернатных учреждениях, почему они там оказались, откуда эти дети…
- В каком году начали?
- В 2017-м. Какие-то результаты и качественный спектр уже должны бы быть. Другое дело, что дети меняются, вырастают, попадают в новые условия и ситуации. Но все-таки думаю, что такая информация есть на уровне служб по делам детей, центров социальных служб, на уровне глав ОТГ, если, конечно, это ответственные люди. И если кто-то два года назад вообще ставил перед собой такие цели.
- Сейчас публично Министерством соцполитики вроде бы все цели поставлены. Детство - приоритет. А реально?
- Реально ни я, ни другие наши эксперты ни разу за эти пять месяцев не были приглашены для предметного разговора в министерство. Были встречи в рамках каких-то официальных мероприятий. Так, в конце прошлого года мы проводили круглый стол по принятию резолюции ООН, которая касалась и проблем интернатных учреждений в том числе. Мы пригласили представителей новой власти, они выступали, слушали нас. И вроде бы договорились о том, что на следующем этапе диалога мы готовы презентовать новой команде Кабмина все свои многолетние наработки, чтобы быстро ввести их в курс дела. Более того, изначально дали понять, что мы все в одной лодке, что не собираемся на что-то претендовать или кого-то критиковать. Что понимаем - новые люди, новое направление, им нужно разобраться.
Безусловно, у каждого может быть собственное видение. Но меня в этой ситуации пугает только одно: когда этого видения нет либо оно очень удаленное по времени. Вот мы начнем когда-нибудь закрывать интернаты либо начнем когда-нибудь создавать социальные услуги на местах. Но ничего не закроется и не разовьется само по себе.
Интернаты - это очень мощная система. Часто говорят, что интернаты - это градообразующие предприятия. И сейчас, когда я слушаю спичи новых депутатов, которые клянутся, что "не дадут закрыться прекрасному интернату и умереть такому уникальному коллективу", то, знаете ли, у меня начинается истерика. Я понимаю, что у каждого сотрудника интерната есть семья, и им тоже хочется есть. Но я здесь точно не на стороне взрослых, я на стороне вот тех детей, которые там сегодня в заложниках.
- Со стороны власти это, опять-таки, неумение выстраивать коммуникацию или позиция?
- Простых ответов здесь не существует. Все дело в том, что детская тема совсем не такая милая и приятная, как может показаться. Здесь много лобби, личных и узковедомственных интересов. Каждый прикрывает свою сферу. И, возможно, я бы дала им еще немного времени, чтобы они во все это глубоко вникли и смогли преодолеть.
- А сколько ты разбираешься в проблеме, когда в нее начинаешь вникать? Так, чтобы погрузиться, разобраться и потом начать принимать решения. Честно?
- Когда я только начинала заниматься темой сиротства, работая в Фонде "Развитие Украины", мне дали полгода, чтобы я вникла. Все это время я имела возможность читать, общаться с теми людьми, которые вызывали интерес, экспертно говорили, писали. Имела возможность поехать на какую-то умную конференцию. Но однозначно за полгода картины мира у меня не появилось. У меня она до сих пор складывается, уже в течение 13 лет. Я, если честно, плохо представляю, как люди из совсем другой сферы могут брать на себя такую ответственность. И по сути ничего не сделать.
- Вот-вот с них эту ответственность снимут. В среду, 4 марта, президент собирает внеочередную кадровую сессию парламента. Пойдем по новому кругу.
- В этом вся драма нашей страны. Дети в чужих стенах кричат о помощи, но никто не слышит…
- Не могу не задать этот вопрос, зная твою собственную историю. У нас вообще при таком раскладе есть шансы когда-нибудь дотянуться до детей на линии соприкосновения, в серой зоне?
- Это проблема. Там много семей с детьми, которые опустились на дно и с ними реально никто не работает. Социальных служб крайне мало, а те, которые остались, - без машин и какой-либо государственной поддержки. Как они могут туда дотянуться? И туда, в конце концов, ездить по убитым дорогам небезопасно. Если все-таки удается изъять ребенка, то он попадает сначала в приют, а потом в интернат. Интернаты в Донецкой и Луганской областях переполнены. Там разные дети. Чаще - без статуса сирот. Их родители могут жить по обе стороны линии соприкосновения. Очень много семей, которые выехали куда-то зарабатывать деньги, а детей оставили бабушкам, и это тоже отдельная категория.
Мне кажется, что масштаб проблемы осознаем только со временем. Сколько за годы войны детей с линии фронта поступило в вузы? Как они сдают ЗНО? Кто-то это отслеживает? Есть ли у нас вообще статистика по детям в серой зоне? Не знаю. Мы встречались недавно с правозащитницей и волонтером Леной Розвадовской и в который раз обсуждали все это.
В тоже время, возвращаясь к теме нашего разговора о социальных услугах для семей с детьми, скажу, что на этих территориях возможностей для их развития сейчас гораздо больше, чем в той же Херсонской или Закарпатской области. С одной стороны, там работает много общественных организаций и волонтеров. С другой, - туда направляет свои средства большое количество международных доноров. Но вопрос в том, каким образом их деньги распределяются, как обозначаются приоритеты, как формируется государственный запрос?
- Ответ?
- За годы войны в Луганской области не появилось ни одного центра для семей с детьми. А мамам, которые пережили насилие, пострадали от войны или вследствие своих травм, хотят отказаться от своих новорожденных детей, такая помощь крайне необходима.
- Здесь и сейчас.
- Да. Есть всего лишь один центр социально-психологической реабилитации в Лисичанске, созданный на базе больницы. И он переполнен детьми. Но такие круглосуточные стационарные услуги экстренного размещения ребенка возле тех же КПВВ просто необходимы. Где можно было бы разместить и дать переночевать маме с детьми. Такие услуги за шесть лет войны не появились.
- То есть такой запрос власть до сих пор не сформулировала.
- А общественные организации соответственно не усложняют свою жизнь, ограничиваясь привычной "гуманитаркой" - куртками, обогревателями, ремонтом крыш... Как-то так. Мы в СОС "Дитячі містечка Україна", со своей стороны, сопровождаем семьи, в том числе и вдоль линии соприкосновения.
У нас есть мобильные бригады и центр экстренного реагирования в Станице Луганской. Фокус стараемся не смещать с главного, чтобы дети остались со своими родными семьями, а если уж не получается, то ищем вариант как устроить ребенка в приемную семью. Но мы же понимаем с тобой, чья это на самом деле задача.
Больше материалов этого автора читайте здесь.