Протест является настолько банальной архетипичной формой украинского бытия, что тут вроде как даже ничего обсуждать.
«Спалити пана і втекти на Січ» — этот алгоритм социального поведения увековечен в народном творчестве, классово обласкан при советской УССР и получил свое естественное развитие в майданной составляющей украинской политики. С которой, нравится или нет, приходится считаться.
За неимением других эффективных форм социальной саморегуляции угроза большим кровопусканием за счет малого (прости Господи, мои словесные прегрешения!) является единственным механизмом сдерживания и противовесов. Это нечто сродни ядерному оружию. При паритете пускать его в ход в здравом уме никто не собирался, но пальцем над кнопкой можно и помахать. Впечатляло же, и не раз.
Разглядывание белорусской ситуации немножко с позиции старшего брата или сестры отчетливо показывает, что мы на самом деле ненамного политически старше. Социальный пубертатный период у нас настал раньше и мы теперь снисходительно рассказываем им, как ловчее надевать лифчик. Не более того.
Протест и бунт отличаются от революции тем, что у революции есть вполне определенная квалифицированная заготовка, кому и как управлять государством. Все остальные предложения в духе рыцарских романов Средневековья служат лишь культурным украшением для прагматиков, понимающих, что на самом деле они защищают.
Эпидемия, плавно перерастающая в пандемию, наносит неизгладимый отпечаток на социальные отношения. «Мир уже никогда не будет таким, как прежде». Это мотто мы слышим все чаще из всех источников. И с субъективной точки зрения не доверять ему нет никаких оснований.
Ковид-19 оказался серьезной проблемой, но в основном — на фоне параноидальной самоуверенности человечества в том, что оно неприкасаемо по причине собственного эволюционного развития. Эта политически одобренная (мичуринского разлива) паранойя стала причиной и стимулом бессмысленного потребления бессмысленных вещей и идей.
С одной стороны, эта эпидемия по летальности занимает скромное последнее место в двадцатке известных человечеству эпидемий. С другой, учитывая невероятно высокую зависимость современных людей от социальной коммуникации, она наносит невероятно мощный удар по всем мыльным пузырям, сформировавшимся в ХХ веке.
Проблема в том, что внутри этих пузырей живет пара миллиардов людей. Это никоим образом не является критическим для человечества в целом. Поскольку, например, более миллиарда людей живут вообще без электричества, у них несколько другие проблемы. Но тем не менее самоиндукция и психическое заражение наших времен превращают унылое дарвинистское явление в конец света. Во всяком случае в конец света, который мы знали.
Но для того, что раньше называлось в культуре «иудеохристианской цивилизацией», а теперь скромно называется «европейским выбором» (но это не факт), эпидемия действительно стала катастрофой.
Можно смело констатировать распад всех больших социальных групп, которые создавались с помощью маркетинга, социальной инженерии или политических технологий. Но поскольку человек — существо (животное) социальное, он возвращается к функционированию в среде более естественных групп.
Стимулы этого возвращения следующие: посттравматический стресс, страх инфекции, фрустрация и скука, страх неправильного лечения, гнев и отрицание. Из посткарантинных ожиданий мы ориентируемся на финансовый крах, потерю работы и стигматизацию. То есть след от переживаний нынешнего времени мы заранее кодифицируем уже в философию будущего поведения.
XIX век ознаменовался таким же сломом или вывихом сознания. Викторианский оргазм от новых технологий и либеральных мечт разбился вдребезги о Первую мировую войну и ее последствия.
Чего нам стоит ожидать в ближайшее время? «Голодные» протесты предпринимателей, комедия от «Эпицентра», три министра против, семь городов, отказывающихся вводить карантин выходного дня... Это что такое?
Да ничего. Учитывая обилие проблем с лишним весом у подавляющей части населения, голод им точно не грозит. Паника — это часть маркетинга сегодня. Бизнес, основанный на контрабанде, в том числе из России, действительно рушится. У этого есть совершенно определенные экономические причины, с эпидемией не связанные. Местное самоуправление именно поэтому годами так боролось за себя, «европейское», чтобы иметь возможность совершенно легально плевать в сторону Киева. Ничего из ряда вон выходящего в этом нет. Весь этот балаган в той или иной форме мы наблюдали при всех предыдущих президентах. Просто нынешний оказался, мягко говоря, весьма провинциален в том, что принято называть «пиар».
Распад социальных групп, стимулировавших бизнес в сфере культуры и обслуживания, действительно влечет за собой финансовые крахи. Но они сродни финансовым крахам художников-портретистов после появления фотографии. Кроме того, пострадавший сегмент никоим образом не является революционным.
То есть в социальной массовке какой-то массы критических настроений не наблюдается вообще. Есть массовый испуг и конспирология на любой вкус, но все заняты собственным выживанием как приоритетом. Потому что недавний добровольческий и волонтерский опыт самоотверженной борьбы за страну показал, что чем ты самоотверженнее, тем с большей степенью вероятности тебя за эту самоотверженность и посадят.
Но я говорил о настроениях, а не о тенденциях. Пресса и социологи имеют дело с настроениями и мнениями, что для построения прогнозов годится лишь в краткосрочной перспективе, и то не в масштабах страны. Майдан-2014 был уникальным совпадением по вектору, по точке приложения усилий совершенно разных и при иных обстоятельствах даже враждебных сил. Он стал иконой социальных ожиданий и проекций части населения Украины. Но такие явления не могут повторяться по политическому заказу, откуда он бы ни исходил.
С одной стороны, демонстрация политической силы органами местного самоуправления прибавляет им рейтинг, что вполне ожидаемо в период местных выборов. Но совершенно никак не отражается на пополнении местных бюджетов. Поэтому эти локальные протесты немедленно сдуются после окончательного решения Центральной избирательной комиссии.
Протесты мелких социальных групп, безусловно, будут нарастать. Пресса будет изображать это как всенародное настроение, но народ в массе своей даже не будет подозревать об этом. У него скоро длительные праздники, если кто забыл. И готовиться к этим рождественским «голодовкам» надо уже сейчас.
Партийные дрязги вне выборов не имеют смысла, поскольку наши партии являются не партиями, а более или менее успешными избирательными проектами. То есть партийное влияние — это ничтожная величина, и работает лишь в той степени, в какой олигархи, их финансирующие, сочтут, что партийные декорации зачем-то нужны.
Очевидцы рассказывали мне, как Леонид Макарович Кравчук, будучи человеком дальновидным, говорил покойному ныне Вячеславу Чорноволу: «Ви мені приведіть хоч три тисячі людей під вікно, щоб я мав шо комуністам показать, що ось — народ вимагає». Но эти времена прошли давно и безвозвратно. Конкуренция финансово-политических групп давно уже приобрела вполне цивилизованный характер. В том смысле, что плебисцитарная демократия и любое прочее волеизъявление им совершенно безразличны. Можно уже даже не делать вид.
В свою очередь эти группы, будучи подвержены общим деструктивным тенденциям, распадаются на более мелкие и более агрессивные образования. Это несказанно забавляет прессу, но никакими катаклизмами стране не грозит.
Да, есть молчаливое (и даже вооруженное) большинство, наличием которого влажно бредят диванные конспирологи и пацифистские теоретики кровавых хунт. Но это примерно, как лавовый слой под мантией Земли. Вулкан возникает там, где получается у природы, а не там, где мечтается для селфи. А пробуриться туда можно лишь в фантазиях Жюля Верна и Алексея Толстого. Кроме того, все теоретики практической организации «социального взрыва» подозрительно напоминают полусумасшедшего и бомжеватого инженера Манцева из фантастического романа «Гиперболоид инженера Гарина».
Какой из этого вывод? Ну, во-первых, горизонт планирования больше трех месяцев сегодня — это отчетливый признак научного невежества и безответственности. Поэтому я могу говорить только о тенденциях в свете известных обстоятельств. Все пафосные осенне-зимние разговоры о каком-либо грядущем массовом протесте следует считать либо обострением сезонной депрессии, либо самопиаром.
Импотентность именно этой народнической темы с лихвой компенсируется ростом дворцовых интриг. Там в силу обстоятельств люди видят немножко дальше. И это увиденное тревожит их гораздо больше, чем то, что видим мы.
Поэтому возрастает риск именно «дворцового», кулуарного переворота. Но поскольку о его возможности тоже уже говорят вполголоса, такой вариант все еще остается «ядерной кнопкой», о которой все знают, и поэтому каждый остерегается нажать первым.
Мы с вами брошены на произвол судьбы, то есть на самих себя. Это хороший шанс избавиться окончательно от глупых иллюзий народнической политической магии, от веры в судьбоносность прогрессивных негодяев. Это хороший шанс понять: мир действительно никогда не будет прежним, но это не означает, что лично для вас он не будет хуже, если вы продолжите цепляться за свое прошлое.
Если вы хотите протестовать, то лучшая форма вашего протеста — остаться в живых вопреки всему.