Многие наблюдатели за Россией и эксперты по международным отношениям сосредоточены на политической смерти президента России Владимира Путина. Это понятное желание, но пока оно основывается больше на оптимизме и ожиданию кармической справедливости, чем на реальности. Об этом пишет профессор политологии Университета Вилланова Марк Лоуренс Шрад для издания Foreign Policy.
Практически каждую неудачу Кремля называют «началом конца Путина» и его режима. Недавнее хаотическое отступление и «перегруппировка» российских вооруженных сил под давлением украинского контрнаступления повлекли за собой очередную волну преждевременных спекуляций относительно неизбежной гибели Путина.
История о «конце Путина» не является чем-то новым и каждый раз она состоит из ложных в итоге прогнозов разного рода уважаемых журналистов, ученых, российских оппозиционных политиков и даже западных лидеров. Прогнозы о неминуемой смерти Путина звучали на протяжении всего его правления.
После того, как в 2000 году Путин сменил Бориса Ельцина на посту президента, его популярность укреплялась благодаря значительному росту российской экономики — в среднем на 7% в год почти десять лет. Президенту простили даже трагедии «Норд-Оста» 2002 года и Беслана 2004 года.
Все изменилось в 2008 году, когда вторжение Путина в Грузию, мировой финансовый кризис и обвал мировых цен на нефть уничтожили российские запасы на 1 триллион долларов и привели к 8% сокращения ВВП.
СМИ полнились политическими некрологами о «конце эры Путина», мол теперь, когда сильная российская экономика, на которой основывалась легитимность Путина, мертва и похоронена, его политическая карьера, безусловно, будет следующей. Однако, благодаря разумной экономической политике Кремль выдержал шторм.
Все еще в процессе Великой рецессии 2011-2012 годов формальное переизбрание Путина и его партии «Единая Россия» было омрачено антикоррупционными протестами в Москве и по всей России. Эксперты, оппозиционные политики и иностранные лидеры снова объединились в мнении, назвав это «началом конца Путина». Однако он снова умело использовал сочетание кнута и пряника, поэтому после выборочных репрессий напряжение утихло, а Путин выстоял.
Риторика снова обострилась в ответ на события Евромайдана в Украине в 2013-14 годах. Считалось, что аннексия Крыма и прокси-война на Донбассе уж наверняка станут «концом Владимира Путина». Западные же экономические санкции, которые повлияют и на без того нестабильную экономику России, окончательно станут его гибелью.
Но националистический разворот Путина в пользу самоидентификации вместо экономических показателей, кажется, еще больше укрепил его авторитет.
Когда и эта буря утихла, растущая популярность борца с коррупцией Алексея Навального дала основания еще раз прогнозировать конец Путина в 2017 году.
В 2018 году пенсионная реформа станет «началом конца режима Путина».
В 2019 году избрание президента Украины Владимира Зеленского «может стать крахом Владимира Путина».
В 2020 году как недовольная молодежь России, так и неправильная политика Кремля по поводу пандемии COVID-19 были готовы «свергнуть Владимира Путина».
Развязание Путиным полномасштабной агрессивной войны в Украине в феврале этого года повлекло за собой беспрецедентную волну прогнозов о его конце.
Или, может быть, военные преступления и зверства в Буче «покончили с Путиным»?
Добавьте к этому целую волну сообщений о том, что Путин «болен» или «умирает» – не на основе фактических данных разведки, а на основе диагностики на большом расстоянии с помощью фотографии.
Это была высшая форма кармической надежды: желание, чтобы сама Вселенная наказала российского лидера за его грехи.
Поэтому неудивительно, что по мере того, как поступают новости о хаотическом отступлении российских войск с Харьковского фронта, мы видим все больше аналитики о конце Путина.
Одной из таких является недавняя статья известной журналистки и историка Энн Эпплбаум в Atlantic: «Пора готовиться к украинской победе».
Хотя статья начинается со сдержанного рассмотрения масштабов украинских успехов и поразительного отсутствия борьбы среди отступающих россиян, автор так же прибегает к жанру «конец Путина», предполагая, что невнятные действия России на поле боя каким-то образом будут способствовать его свержению.
Проблема этой аналитики, как и всех подобных — отсутствие причинно-следственных механизмов. Конечно, украинская победа возможна. Но только лишь она сама не будет означать конец Путина. В конце концов, многие диктаторы, от Саддама Хусейна после ирано-иракского конфликта и первой войны в Персидском заливе до Владимира Ленина после неудачного вторжения России в новую независимую Польшу, пережили проигрышные войны.
Эпплбаум утверждает, что Путин возложил все на алтарь своей так называемой «специальной военной операции», как основы своей легитимности.
«И когда российские элиты наконец-то осознают, что имперский проект Путина был не только провалом для Путина лично, но и моральной, политической и экономической катастрофой для всей страны, включая их, тогда его претензии на то, чтобы и дальше быть законным правителем России растают… Мы должны ожидать, что украинская победа, конечно, победа в украинском понимании этого термина, приведет к концу режима Путина», — пишет автор и добавляет, что ее предположение не является предсказанием, а скорее — предупреждением.
Неужели это наконец то, что действительно окончательно обрекает Путина на смерть? Покажет только время. Но те 20 лет, когда Путин то и дело переживал свою предсказанную смерть, должны заставить нас задуматься.
Он пережил экономическую депрессию, международную изоляцию, плохой менеджмент во время смертоносной пандемии, неудачную реакцию на террористов и фиаско разведки, втянувшей Россию в неудачную войну — и он до сих пор здесь.
Основанием для большинства аргументов о конце Путина является знаменитая туманная концепция «легитимности». Как пишет Эпплбаум: «Невозможно представить, чтобы [Путин] мог продолжать править, если основная часть его претензий на легитимность – его обещание восстановить Советский Союз – окажется не просто невозможной, но и смешной».
В первое десятилетие путинизма именно звездные экономические показатели России придали Путину легитимность среди народа. Но когда рост уступил место стагнации из-за глобального экономического кризиса и последующих санкций Запада, нам уже не раз говорили, что его позиции станут слабыми из-за отсутствия этой самой легитимности.
Поэтому Путин развернулся в сторону национализма и легитимности через идентичность, сохраняя поддержку населения, как защитник российской нации: этот его имидж сохраняется, несмотря на все более катастрофическую политическую и экономическую историю.
Концептуально легитимность власти основывается на фундаментальной предпосылке западной демократии о том, что суверенитет, в конечном счете, принадлежит народу и выражается через выборы. Демократический лидер без поддержки населения имеет сомнительную легитимность и, вероятно, столкнется с печальными будущими политическими перспективами. Однако как в теории, так и на практике применение термина «легитимности», как его понимают в демократических странах, к недемократическим контекстам, таким как путинская Россия, оказывается ложным.
Хотя «народная» легитимность действительно может стать основой автократического режима, у автократов есть другие механизмы контроля, которых нет у демократических лидеров: они могут подавлять оппозицию, искоренять инакомыслие и монополизировать медиа, чтобы сохранить власть.
Однако всеобщей ошибкой всех прогнозов о конце Путина является то, что сосредоточенность на народной легитимности маргинализирует все эти вопросы репрессий, борьбы с инакомыслием и контроля над СМИ, на которых все больше строятся современные автократии.
Поэтому даже вне вопроса о том, считается ли Путин «легитимным» его собственным народом (и указывают ли его заоблачные рейтинги одобрения на эту легитимность), не существует механизма, с помощью которого потеря такой легитимности будет означать конец его власти.
Действительно, как российская, так и мировая история полны автократов с сомнительной легитимностью, которых терпели десятилетиями, поскольку те прибегали к упомянутым уже репрессиям, искоренению конкурирующих элит, а также пропаганде и контролю над информацией для укрепления своего правления.
Первый советский диктатор, Ленин, имел острый глаз на слабость режима — не в последнюю очередь потому, что сам был бывшим революционером. И в России при царях, и по всей Европе он видел достаточно окон, которые открывались для политических изменений, а затем снова закрывались, чтобы признать, что «революция невозможна без революционной ситуации… [но] не каждая революционная ситуация приводит к революции».
Для Ленина (в отличие от Карла Маркса) революции не происходили спонтанно, их нужно было «сделать». Для коммунистических революций, как вообще для любых политических перемен, необходимо человеческое участие.
Жанр «конец Путина», как видим, слабо объясняет, как именно происходят политические изменения, и какую роль в них играет народ.
Эксперты предполагают, что экономические санкции обязательно ослабят режим.
Историки предполагают, что революции и перевороты из прошлого России будут повторяться, вопрос лишь в том, какие именно.
Специалисты по вопросам безопасности отмечают, что диктаторы, чьи войны завершались неудачами, обычно плохо заканчивали, но опять же, они не говорят о конкретных механизмах.
С момента объявления Путиным войны западные эксперты фантазировали на тему того, что русский народ массово восстанет и свергнет Путина.
Но волна антивоенных протестов в феврале и марте была подавлена, сам протест криминализирован, а лидеры оппозиции в основном в тюрьмах, или убежали за границу. Поэтому сценарий массовой революции против лидера, который до сих пор имеет рейтинг одобрения выше 80 процентов, выглядят ужасно надуманным.
Еще один излюбленный Западом сценарий конца Путина — «дворцовый переворот», совершенный «изнутри Кремля», или «неназванными элитами», или «военными».
Но вместо того, чтобы восстать против Путина за шесть месяцев войны, русские элиты подчинились.
Вместо того, чтобы мечтать о более зеленых пастбищах на Западе, российские олигархи и политические элиты все больше смиряются с тем, что их судьба связана с Путиным и его режимом.
Как рассказал журналистке Фариде Рустамовой источник в попавшей под санкции российской государственной компании, «они не будут никого сбрасывать, они будут строить здесь свою жизнь».
Тем не менее, вот еще один прогноз Эпплбаум: «Российские солдаты бегут, бросают технику, просят сдаться. Как долго нам ждать, пока люди из ближайшего окружения Путина сделают то же самое?».
Все, конечно, может быть.
Но исходя из реалий, людям на Западе, которые надеются, что их «неназванные лояльные поклонники» планируют свергнуть Путина, ждать, вероятно, придется долго.
В конце концов, попытка предсказать события всемирно-исторического значения — трудное дело для ученых, политиков, аналитиков разведки и даже для таких влиятельных экспертов, как Эпплбаум.
Мы все делаем прогнозы на будущее на основе не всегда полного прочтения прошлого, к этому прилагается и наша субъективность. Даже среди экспертов в своих отраслях успешные прогнозы являются редкостью, а неудачных — гораздо больше. В этом можно убедиться на примере предсказаний относительно «неизбежной политической смерти Путина».
Когда я сталкиваюсь с растиражированными ложными прогнозами по поводу конца Путина, я вспоминаю о мудрости исследователя-демографа России и Советского Союза Мюррея Фешбаха. Опираясь на старую поговорку, что «демография — это судьба», журналисты обычно просили его предсказать, какое будущее ждет Россию.
Однако он всегда отказывался, замечая, что в «Inferno» Данте Алигьери есть особое место в восьмом кругу ада, отведенное для колдунов, провидцев и предсказателей, которые с откинутыми назад головами вечно оглядываются на свои ложные пророчества. Это разновидность проклятия, которого нам всем следовало бы избежать.