В 1924 г. патриарх Константинопольский Григорий VII в томосе о даровании автокефалии Польской православной церкви написал: "Первое отделение от Нашего Престола Киевской Митрополии и Православных Митрополий Литвы и Польши, зависящих от нее, а также присоединение их к Святой Московской Церкви совершилось не по предписаниям канонических правил, также не было соблюдено все то, что было установлено относительно полной церковной автономии Киевского Митрополита, который носил титул Экзарха Вселенского Престола".
Чтобы услышать те же слова, нам пришлось ждать еще почти 95 лет.
С недавних пор в наш понятийный обиход вошла дата "1686". Это был год, когда верховенство над украинской церковью перешло от Константинопольского к Московскому патриарху. Сейчас оно возвращено обратно, и на этой основе строится автокефалия украинского православия.
Но почему и при каких обстоятельствах 332 года назад такое решение было принято, как-то не очень понятно. По крайней мере тем, кто довольствуется лишь информацией СМИ. Давайте попробуем в этом разобраться подробнее, стараясь все же не слишком углубляться в хитросплетения церковных догматов и политических интриг - прошлых и нынешних.
Итак, чем жила в тот год Украина? В обращении к этой дате сегодня, как правило, ограничиваются чисто церковным контекстом. Однако его тогдашняя огромная значимость не должна заслонять общего фона, на котором разворачивались события, связанные с переподчинением украинской православной общины.
Они начались задолго до этого знаменательного года, а именно 18 января 1654 г. (все даты по новому стилю. - А.С.), когда собравшиеся в Переяславе генеральная старшина и 12 полковников (большинство из них родственники, свояки или кумовья), а также немногочисленные горожане и казаки присягнули на верность "единоверному благочестивому царю восточному" Алексею Михайловичу.
Тогда же царский посол Бутурлин своим отчетом, где утверждалось, что на раду "собралось великое множество всяких чинов людей", создал легенду о массовом участии населения в принятии судьбоносного решения. На самом деле, на раде в Переяславе присутствовало всего 284 человека. Это уже потом из Москвы в 117 городов и местечек были присланы царские чиновники, принявшие личную присягу у 127 тыс. украинцев-глав семей. Этим процессом было охвачено всего около 1 млн чел. - треть тогдашнего населения Украины.
В понимании казацкой старшины, присягавшей в Переяславе, речь шла о своего рода военно-политическом союзе, помощи против притеснений со стороны поляков и крымчаков, угрожавших их статусу и "маетностям". Однако дело приняло иной оборот, и вместо двустороннего договора, проект которого из 23 статей представили в марте в Москве послы Хмельницкого, гетман получил от царя "Жалованную грамоту", адресованную новым "подданным".
Жесткую руку Москвы они почувствовали сразу. Уже сама грамота была скреплена новой государственной печатью. Существовавшее с 1645 г. изображение двуглавого орла с тремя коронами и Святым Георгием ("ездцом") на груди было дополнено знаками державы и скипетра. А с 1 июля царь принял новый титул, куда впервые вошла формула "Царь, Государь, Великий Князь и всея Великие и Малыя и Белыя России Самодержец". Не протектор, покровитель и т.п., а самодержец!
В том же году была проведена денежная реформа. Уже 8 мая 1654 г. на всей территории был введен новый серебряный рубль, который уже в следующем году изготавливали путем надчеканки на европейских талерах контрмарки (в народе "ефимки с признаком") с немалой выгодой для казны. На рубле 1654 года изображался царь, скачущий на коне, со скипетром в руках и надписью по кругу "Божией милостию великий государь, царь и великий князь всея Великия и Малыя Руси". Амбициозный московский патриарх Никон, пользовавшийся симпатией и покровительством царя, решил не отставать и самовольно включил в свое титулование почти такую же формулу с упоминанием "малой России".
Однако в делах церковных все пошло не так гладко. Высшее украинское духовенство присяги не приняло. Хотя московским представителям оказывались должные знаки почтения, киевский митрополит Сильвестр Коссов и его коллеги отнюдь не желали утрачивать автономии, опирающейся на европейские культурные традиции. Митрополит, носивший титул константинопольского экзарха, гордо отмел притязания светских властей на свои прерогативы: "Хотя гетман со всем Войском Запорожским и поддался государю, но он, митрополит, со всем собором о том бить челом к государю не посылывал, и живет он с духовными людьми сам по себе, ни под чьею властию".
По словам известного российского историка Иловайского, "всем им нисколько не улыбалась мысль променять свою номинальную зависимость от Константинопольского патриарха, т.е. почти полную самостоятельность, на действительное подчинение суровому Московскому патриарху". К тому же, находясь в постоянном общении с другими восточными церквями и поднаторев в богословских баталиях с католиками и униатами, они "весьма несочувственно относились к самодержавному московскому строю и свысока смотрели на московских людей, считая их значительно низшими себя по культуре и чуть ли не варварами".
Для этого у просвещенного украинского духовенства были все основания. Недаром, когда патриарх Никон в 1649 г. задумал давно назревшую "модернизацию" церкви, царь Алексей лично просил у Коссова прислать нужных специалистов. В Москву отправились трое признанных знатоков "греческого и латинского письма" во главе с иеромонахом Киево-Печерского монастыря, выдающимся богословом, философом и лингвистом Епифанием Славинецким. Можно сказать, что в решающей степени благодаря его трудам была осуществлена никоновская реформа церковного богослужения, оформленная решениями Московского собора того же памятного 1654 г.
Тогда же из украинских монастырей были приглашены около трех десятков ученых монахов для обучения московских людей славянской и греческой грамматике, риторике и философии; они же занимались переводами. С ними в Москву попал и "Малый катехизис" Лютера. Это киевское "ученое братство" положило начало созданию первого ВУЗа России - Славяно-греко-латинской академии.
Москва, получившая свою патриархию всего за 60 лет до этого, причем при достаточно спорных обстоятельствах (там фигурировали многомесячный "домашний арест" в Москве Константинопольского патриарха, поддельные подписи и прямой подкуп), видела в подчинении западнорусской митрополии с центром в Киеве необходимое подтверждение самопровозглашенного ею статуса "Третьего Рима". Переяславский акт дал ей для этого удобный повод. Уже в переданную Хмельницкому Жалованную грамоту было включено положение, что "митрополиту Киевскому, также и иным духовным Малой России, быть под благословением святейшего патриарха Московского и всея Великия, и Малыя, и Белыя России, а в права духовные святейший патриарх вступати не будет".
Но Коссова подобная двусмысленность не устроила, и он обратился к царю со встречной "программой сотрудничества", где центральным пунктом было требование, "чтобы духовенство не было отдалено от послушания святейшему патриарху Константинопольскому, которому подлежит оно по правам Божиим и по правилам святых отцов" и "чтобы московских духовных на ревизию и на всякие начальства в Малороссию государь не присылал".
Царь оставил требования без ответа, сославшись на занятость военными делами. Действительно, сразу же после Переяслава началась война с Речью Посполитой, объявленная освободительным походом против "гонений на православную веру". Московским войскам удалось отбить Смоленск и захватить значительную часть Великого княжества Литовского. И повсюду первым делом новой власти было принятие жителями присяги на подчинение Московской патриархии. Чем грубо игнорировалась прежняя принадлежность "освобожденных" епархий к Киевской митрополии, находящейся в юрисдикции Константинопольского патриарха. Сильвестра Коссова даже не ставили об этом в известность.
В марте 1657 г. Богдан Хмельницкий сделал последнюю попытку защитить исконные права украинского духовенства. В письме патриарху Никону от имени "всего Войска Запорожского" он потребовал "утвердить государскими грамотами их права, привилегии, свободы и добра по чину и обычаю древнему вовеки". Но ни он, ни митрополит ответа не дождались. Оба вскоре скончались - Коссов в апреле, а Хмельницкий в августе того же года.
С их уходом гетманская и церковная ветви украинского самоуправления резко ослабели. В наступившие времена, справедливо названные "великой руиной", о каком-то общенациональном векторе говорить было трудно. Шло острое соперничество личных амбиций "самопожирающих драконов" (Д.Яворницкий), ни один из которых не смог - в том числе и в силу внешних обстоятельств - подняться до державного уровня. Отсутствие единого общенационального лидера стало одним из решающих факторов, приведших к ослаблению и распаду Украины, а со временем и к исчезновению ее на долгие века с политической карты Европы.
Выборам каждого нового гетмана сопутствовало подписание нового соглашения, т.н. "гетманские статьи" с Московским царством, неизменно сокращавшие поле их самостоятельности, прежде всего в области внешних сношений. Переяславские статьи Ю.Хмельницкого (1659); Батуринские (1663) и Московские (1665) статьи И.Брюховецкого; Глуховские (1669) статьи Д.Многогришного; Конотопские (1672) и Переяславские (1674) статьи И.Самойловича… Уже Брюховецкий подписал соглашение с царем не "верный слуга и подданный", как ранее, а "царского пресветлого величества холоп".
Проследим их судьбы. Юрий Хмельницкий - надежда отца на утверждение династической преемственности гетманской власти - был удавлен турками. Его соперник в борьбе за булаву Яким Сомко обвинен в измене Москве и казнен. Иван Выговский обвинен в измене Польше и расстрелян поляками. Павло Тетеря с награбленными ценностями сбежал в Польшу, где и умер в безвестности (по другим версиям: вынужден был бежать к туркам в Адрианополь; был казнен по приговору Сейма). Иван Брюховецкий растерзан казаками. Степан Опара казнен поляками. Демьян Многогришный стал первым украинским гетманом, чья политическая карьера завершилась ссылкой в Сибирь. Иван Самойлович служил царю верой и правдой целых 15 лет, но тоже угодил в сибирскую ссылку вместе с семьей.
Церковные же дела в это лихолетье обстояли более благополучно. В значительной степени благодаря тому, что большую часть этого 30-летия местоблюстителем киевской митрополичьей кафедры оставался Черниговский архиепископ Лазарь Баранович. Хотя он и видел в Москве единственного защитника Украины против враждебных замыслов Польши и Турции, однако выступал против российского присутствия на ее территории. В одном из доносов на него, посланном царю Алексею, приводились слова архиепископа: "Треба нам того, щоб у нас, у Малій Росії, й нога московська не постояла, а коли великий государ не виведе своїх ратних людей із міст, гетьман хоча й сам пропаде, та й Московське царство погубить, як вогонь: і запалену річ спалить, і сам вигасне". Столь же решительно он противился вмешательству Московского патриарха в дела Киевской митрополии, попыткам вывести ее из-под Константинопольской юрисдикции.
Нелишне отметить, что Лазарь Баранович долгие годы играл выдающуюся роль не только в религиозной, но и в общественно-политической, культурно-просветительской и литературной жизни Украины. Автор около полутора тысяч стихотворений, значительную их часть он посвятил трагедии своей страны, призывая к преодолению распрей и народному единству:
"…Немов на морі,
так хвилі у світі,
У тому морі нелегко вціліти.
Щоб уціліти від лютої хвилі,
Потрібно
злості покинуть заїлі.
Боже,
дай людям святу твою згоду
І по негоді подай нам погоду.
На Україні постійно гинуть,
Вкраїна - це море!
Воно червоне,
Хто сам - потоне,
в гурті - переборе!
Хай Україна
Буде єдина…"
В 1667 г. российско-польская война закончилась соглашением о перемирии, подписанным в деревне Андрусово под Смоленском. Без какого-либо участия Украины ее историческая территория была впервые разделена между этими двумя государствами. Получение Левобережной Украины обошлось Москве в 200 тыс. рублей, выплаченных Польше в порядке компенсации. Киев был оставлен Москве всего на два года "для вывода ее войск". Учитывая возмущенную реакцию Украины на условия Андрусова, автор соглашения, глава Посольского приказа Ордин-Нащокин вполне осознавал, что "единство народов может наступить только через согласие в вере и церковном управлении с Москвой". В таком понимании центральной роли церкви в колониально-русификаторской политике России он был далеко не одинок.
И когда через полтора десятка лет андрусовские "договоренности" были закреплены "Вечным миром", одним из его пунктовстало полученное от поляков обязательство обеспечивать населению отходящих к Польше территорий "употребление благочестивой греко-российской веры". Тем самым Москва как гарант соглашения присвоила исключительное право защиты интересов "всех православных" и, соответственно, вмешательства в дела Польши на этой основе. (Нынешняя кремлевская концепция "защиты всех русскоговорящих" имеет, как видим, весьма древнее происхождение!).
Договор был заключен в апреле 1686 г. Но еще на стадии его разработки московские власти (на тот момент малолетние цари Иван и Петр, и соправительница Софья) остро ощутили: защита защитой, но ведь формально так удачно обретаемые области по-прежнему относятся к Константинопольской патриархии. И заранее озаботились созданием необходимой юридической и прецедентной базы.
В частности, с древних времен архимандрита Киево-Печерской лавры, считавшейся "цареградской ставропигией" ("представительством"), всегда назначали в Константинополе, но в 1684 г. (когда умер ее знаменитый настоятель Иннокентий Гизель), за утверждением его преемника гетман Самойлович обратился в Москву к патриарху Иоакиму. В декабре того же года сама Москва обратилась к Константинопольскому патриарху с просьбой (подкрепив ее 200 рублями) "отдать" ей Киевскую митрополию. Патриарх ответил отказом так же, как и на просьбу разрешить проведение в Киеве собора для избрания нового митрополита.
А теперь вспомним приведенную выше "провокационную" фразу, приписанную доносчиком Лазарю Барановичу. Она была адресована гетману Самойловичу, который к тому времени сумел удержаться во власти гораздо дольше всех своих предшественников, во всем угождая Москве. Тем не менее, два его сына побывали там в заложниках. Им давали вдоволь водки, но по улицам за ними постоянно ходили шпионы из Посольского приказа. Самойловичу сходили с рук поборы с населения, взятки и самоуправство, но когда он попытался оспорить условия "Вечного мира", получил суровый выговор за "противенство". Ему пришлось долго извиняться, но "зарубка", что называется, осталась.
Сын священника, он прекрасно понимал значение церкви в современной жизни и решил укрепить свои позиции, поставив на долго пустовавшую Киевскую митрополичью кафедру своего человека и одновременно "подыграв" Москве. Таким человеком оказался епископ Луцкий Гедеон из древнего княжеского рода Святополк-Четвертинских, за племянника которого Самойлович сумел выдать дочь. И, несмотря на запрет Константинополя, в июле 1685 г. в Киеве был созван поместный собор, где при отсутствии большинства украинских иерархов гетман "продавил" избрание Гедеона митрополитом Киевским. (Кстати, одним из пяти представителей гетмана с правом голоса здесь присутствовал И.Мазепа).
В октябре Гедеон с большой делегацией отправился в Москву, где патриарх Иоаким "утвердил" его в сане и принял присягу на верность. Взамен Гедеон получил царское обещание соблюдать давние привилегии Киевской митрополии; сохранялись ее автономия и неподсудность московским церковным властям, выборность митрополита, права на издание книг, открытие духовных школ и т.д.
В Москву новоизбранный митрополит привез просьбу собора, поддержанную Самойловичем, чтобы его в общем-то незаконное избрание, а тем более утверждение в Москве было подтверждено Константинополем. Были еще две просьбы: сохранить за Киевским митрополитом титул константинопольского экзарха и разрешить по-прежнему во время службы первым поминать не московского, а константинопольского патриарха. Обе просьбы проигнорировали. А вот посольство в Константинополь поехало.
К гетманскому посланцу полковнику Ивану Лисице был приставлен (или наоборот) московский дьяк Никита Алексеев. Их первое обращение к Константинопольскому патриарху Дионисию, подкрепленное "тремя сороками" соболиных шкурок, отклика не нашло. Тогда они решили действовать через весьма уважаемого патриарха Иерусалимского Досифея - второго в православной иерархии, но он их тоже не поддержал. Однако отослал к великому визирю, которому Константипольский иерарх был прямо подчинен как глава всех православных подданных империи, обладающий административной и судебной властью. Визирь взяток от посланцев не брал (по крайней мере, об этом не стало известно), однако ему посулили, что Москва в знак благодарности воздержится от участия в складывающейся антитурецкой коалиции.
Получив соответствующее указание, Дионисий, подкрепленный еще двумя сотнями золотых, созвал синод, который и принял желаемое решение. Сообщая о нем в Москву, патриарх указал, что оно продиктовано соображениями "икономии", т.е. совершено в качестве уступки, "по снисхождению", так сказать, с учетом обстоятельств. Эти обстоятельства были ему "подсказаны" еще в письме гетмана Самойловича к царям: он-де не сможет заступиться за украинских православных и подать им "богонасичувальний харч, оскільки частково дальня відстань дороги, частково жорстокі народи, які розташувались між тамтешньою і тутешньою Палестиною, частково часті поміж царствами земними війни творять цьому велику незручність". В переданных Кремлю документах эта аргументация в общих чертах и была воспроизведена. Особо подчеркивалось, что Москве будет сподручнее вывести православную паству, оставшуюся в Польше, из-под униатского влияния.
Вместе с тем здесь содержались положения о необходимости упоминать в церковной службе в Украине Константинопольского патриарха перед Московским, что достаточно ясно намекало на сохранение канонической власти Константинополя над Киевской епархией. Столь же тонко была сформулирована и передача права "поставления" Киевского митрополита не только нынешнему патриарху Московскому, но "…и патриархам после него". Вряд ли случайно было опущено ключевое слово "всем".
Тогда и Досифей посчитал необходимым изложить свою позицию, которая выглядит как попытка морально очиститься от совершенной несправедливости. В грамоте, адресованной московским царям, он одобряет сам факт поставления Киевского митрополита Московским патриархом, но решительно осуждает то обстоятельство, что последний включает Киевскую митрополию в свой патриархат. Такое подчинение, по мнению Досифея, не только противоречит церковным правилам, но и самый способ, коим оно было достигнуто, является неправильным, предосудительным и опасным. "Отпускания" Киевской митрополии следовало "просить не чрез деньги, а просто ради веры и пользы верных, не так, как ныне, когда честнейший ваш посланник извещал нам: что если дадим грамоту, даст и милостыню (пожертвование.- А.С.); а если не дадим - не даст… И подобает ли сей Апостольской Церкви великия Москвы просить у матери своей, Восточной Церкви духовных дарований за деньги?.. И достоинство имеет ли такая грамота?". Однако положенные ему 200 золотых взял.
Получил свое и гетман Иван Самойлович: его "премировали" шестеркой лошадей с каретой и ценными клейнодами. Но через год Москва все же начала войну с Османской империей. Вот только поход в причерноморские степи не задался: войско из-за жары и бескормицы вынуждено было повернуть назад. Фаворит правительницы Софьи Василий Голицын свое воинское неумение прикрыл "изменой" гетмана, якобы поджегшего степь "из дружбы к татарам". Ему помог и донос на Самойловича, который подписала, среди десятка других, и "неразлучная" историческая пара - Иван Мазепа и Василий Кочубей.
А Иван Самойлович был лишен всех своих "маетностей" и отправлен на поселение в Тобольск.
Мавр сделал свое дело…