По сообщениям оккупационной власти на временно оккупированных территориях Запорожской области, в школу в этом году пошли 40 тысяч учеников, из них 3,3 тысячи — первоклассники. А так называемый заместитель оккупационного правительства ВОТ Запорожской области Андрей Козенко заявил, что в оккупированных районах действуют 123 школы.
Согласно политике России, на всех оккупированных территориях дети должны учиться по российским стандартам. За отказ от обучения известны случаи угроз родителям — от применения штрафов до лишения родительских прав и изъятия ребенка.
Общественная организация «Центр гражданского просвещения «Альменда» смогла поговорить с учительницей истории Светланой (имя изменено) родом из оккупированного города в Запорожской области. Ей удалось выехать из оккупации в апреле 2022 года, и сейчас она дистанционно преподает ученикам школы, в том числе тем, которые остаются в оккупированном городе.
Правозащитники узнали, как родители скрывают обучение детей в украинской дистанционной школе; как дети переживают обучение в двух школах и постоянную угрозу разоблачения; какое эмоциональное состояние у детей в оккупации и насколько государство поддерживает педагогов, которые, несмотря ни на что, продолжают преподавать этим детям и поддерживать с ними связь.
Единственная школа в оккупированном городе, которая спрятала от оккупантов все личные дела детей
— Наша школа единственная в городе, которая по инициативе нашего руководства после начала полномасштабного вторжения собрала все личные дела учеников и распределила между учителями так, что ни один человек по сей день не знает, где чьи личные дела находятся, — рассказывает Светлана. — Благодаря этому, личные дела не попали в руки оккупантов и коллаборантов, и, соответственно, они не смогли открыть нашу школу. К сожалению, это не было общей практикой, так как не было никаких распоряжений от местной власти или Министерства образования и науки, это было исключительно нашим решением — руководства и педагогического коллектива.
На некоторое время это спасло родителей и детей от обучения в оккупационных российских школах. Потому что я знаю истории из других школ, где родители ходили забирать документы, но коллаборанты отказались их выдать. То есть ребенка не смогли забрать из оккупационной школы.
Таким образом, почти год наши дети имели возможность учиться только дистанционно, в нашей украинской школе, но потом ситуация изменилась, многих нашли.
Мы работаем с сентября 2022 года как школа в эвакуации, полностью дистанционно. И, к сожалению, нет никакой поддержки или финансового обеспечения для онлайн-занятий, ведь нет физической школы.
— Как удалось собрать детей на обучение в украинской дистанционной школе на 2022/2023 учебный год?
— В сентябре 2022 года меня назначили классным руководителем нового для меня 5-го класса. Поэтому собирать детей было сложно. Я лично не знала родителей, и все общение проходило в режиме онлайн.
У нас оставалась база учеников 2022 года и действующие телефоны родителей, поэтому я связывалась с ними через Viber и там общалась. Все родители на оккупированной территории, с которыми я смогла связаться, согласились идти в дистанционную украинскую школу. Я могу даже сказать, что труднее было связаться с родителями, которые выехали за границу. Так что на начало 2022/2023 учебного года у меня было 32 ребенка в классе. И примерно 60% из них — это именно дети из оккупированного города.
— Как россияне выискивали учеников школы без личных дел?
— Это делали коллаборанты. Им надо было набрать детей в новую российскую школу. Я даже могу сказать, что мы были в похожей ситуации — нам надо набрать в нашу школу детей, а им — перетянуть их в оккупационную, российскую.
Но на стороне коллаборантов финансовое обеспечение. Россия была готова выплачивать материальное поощрение родителям. Знаю, что давали 10 тысяч российских рублей только за то, что ребенок пришел в российскую школу, к тому же ежемесячно обещали выплаты примерно в четыре тысячи рублей.
Поэтому коллаборанты ходили по районам, где, как знали, живут дети, говорили родителям, что собирают списки на выплату 10 тысяч рублей. Объясняли родителям это так: «Я просто записываю вас в список для выплат, вы приводите первого сентября ребенка в школу и автоматически получаете эти деньги». Поскольку эти люди местные, они знали, куда идти и к кому обращаться.
К тому же доступ в квартиры был во время оккупационных выборов. Заходили, видели, что есть ребенок, сразу записывали и спрашивали, в какую школу ходит.
И, надо сказать, я знаю истории от родителей своих учеников и моих коллег учителей, как смело они разговаривали с коллаборантами. Когда моей коллеге предлагали роботу в российской школе, она прямо отвечала, что не хочет работать на их власть. Точно так же и родители говорили, что не пойдут в российскую школу и что им не нужны эти 10 тысяч рублей. Но это было по состоянию на сентябрь 2022 года, еще до убийства украинских детей. Потом опасность удвоилась.
1 сентября 2022 года, которое растрогало до слез
— Знаете, момент, который мне запомнился на всю жизнь и из-за которого я плакала, это когда 1 сентября 2022 года я проводила первый урок, и ребенок с оккупированной территории вышел на урок в вышиванке, — продолжает Светлана. — Было понятно, насколько это необходимо, какая это радость в семье — там, на оккупированной территории, выйти в украинскую школу. Причем тогда мне удалось собрать и детей, которые за границей, потому что у многих на тот момент еще не началась учеба в местной школе. Но только ребенок в оккупации был в вышиванке. У меня вышиванки, к сожалению, не было. Когда мы выезжали, не смогла ее взять — опасно было провозить ее через пункты проверки россиян.
Вообще я сомневалась, нужно ли делать онлайн-встречу 1 сентября, потому что волновалась за безопасность детей в оккупации. Но именно они сделали этот день праздником не только для себя, но и для всех нас.
— Как родители скрывали обучение детей в украинской дистанционной школе, чтобы их не забрали в российскую?
— Во время онлайн-уроков мы видели, что у младших детей где-то рядом находятся родители. Потом мне рассказывали, как проходили онлайн-уроки в нашей школе в оккупации. Во время уроков один из родителей обязательно смотрел в окно, пока ребенок учится, — не идет ли кто-то из посторонних.
Так же наши преподавательницы в оккупации: пока они ведут урок, кто-то из родных смотрит в окно. Была даже ситуация, когда соседи приходили и предупреждали, что во время урока через открытое окно учительницу слышно на улице. Это было опасно, если бы кто-то из коллаборантов услышал украинский язык.
И родители рассказывали: чтобы скрыть, что ребенок не ходит в российскую школу, утром его с портфелем отправляли к родственникам, а оттуда он подключался на уроки нашей школы. А потом, когда занятия заканчивались, ребенок возвращался домой. Чтобы соседи думали, что ребенок ходит в российскую школу.
Другие родители все время скрывали ребенка дома, то есть он очень редко выходил на улицу. А потом, когда обострилась ситуация с обязательной паспортизацией, то вообще боялись выходить на улицу.
— Каково эмоциональное состояние детей в оккупации, которые стараются продолжать обучение в украинской школе?
— Чтобы можно было понять, в каком состоянии находятся дети в оккупации, просто приведу цитату моего ученика 10-го класса, который шесть месяцев просидел дома, потому что скрывался от коллаборантов. Он пишет: «Сейчас я учусь в десятом классе, и из-за военного конфликта меня каждый день не покидает стресс. Но есть некоторые учителя, которые неосознанно улучшают мое состояние. Иногда мы обсуждаем личную жизнь друг с другом, какие позиции и взгляды, вкусы, переживания на душе. Это поднимает настроение и сближает учителя с учеником, из-за чего учеба становится в несколько раз лучше, а мотивация учиться — больше. Меня радует лишь мысль, что такие преподаватели есть в нашей школе».
И дальше: «Становится невыносимо сидеть полгода в страхе, окруженным четырьмя стенами. Я очень соскучился по прошлому, своим одноклассникам, шуму в коридорах, крикам учителей и проделкам других. Раньше мне казалось, что жить было и так очень трудно, но теперь понимаю, что все те события — рай по сравнению с настоящим. Я стараюсь не опускать рук, да и выбора тоже немного, но в сердце все еще есть надежда, которая дает мотивацию двигаться дальше».
Сейчас этот мальчик вынужден учиться на две школы, его все-таки нашли. Хотя у ребенка проукраинская позиция. Думаю, из-за этого ему намного сложнее.
Вообще половина тех, кого родители скрывали от российской школы, выехали. Родители были не в состоянии и дальше прятать детей. Сейчас они находятся за границей и продолжают учиться в нашей украинской школе. Однако часть все же были вынуждены пойти в российскую школу.
— Вы рассказывали, что коллаборантка довела до нервного срыва ребенка, который учится в дистанционной украинской школе.
— В 5-м классе есть ребенок, который присоединился к нам во втором семестре. Он не подключался на уроки онлайн, потому что вынужден ходить в российскую школу, но выполнял все домашние задания. Так вот, однажды этого ребенка в российской школе вызвала к себе учительница-коллаборантка и сказала, что знает об учебе в украинской школе. И после этого вызвала родителей и полицию. У ребенка был нервный срыв. После этой ситуации его водили к психологу. Мы думали, что он уже не будет продолжать учебу в нашей школе, но через неделю ребенок вернулся, закончил 2022/2023 учебный год и по сей день продолжает учиться с нами.
— Известно, что с 2023 года ситуация значительно ухудшилась — все дети в оккупации были вынуждены пойти в российскую школу и находятся под постоянной угрозой, как и учителя.
— В связи с тем, что была введена обязательная российская паспортизация на временно оккупированных территориях, ситуация стала намного сложнее, потому что проверяют наличие гражданства.
Особенно это касается наших учительниц, которые продолжают находиться в оккупации по личным причинам и не сотрудничают с оккупационной властью, — их начали арестовывать. Одной удалось выехать. До этого она отказывалась оставлять больных родителей, но ее муж взял на себя заботу над ними.
Что касается детей. Одна ученица сказала, что выхода не идти в российскую школу просто не было. И я поняла, что давление там очень серьезное.
Не знаю, как они будут приспосабливаться в этих российских школах и как сохранить их психику. Возможен буллинг, потому что все понимают, почему ребенка не было год и где он учился. Кроме того, в российских школах тотальный контроль, проверка гаджетов. Ребенку будет сложно даже с языком, потому что есть те, кто с первого класса учился на украинском.
— Несмотря на давление россиян, количество учеников с оккупированных территорий в новом учебном году существенно не уменьшилось?
— В моем классе количество учеников уменьшилось, но не за счет детей в оккупации. Просто дети, которые выехали на подконтрольные Украине территории, пошли в местные школы на офлайн-учебу. Таким образом родители решили социализацию детей. Также есть случай, когда ребенок за границей выбрал обучение в иностранной школе.
Тем не менее, в 2023/2024 учебном году наша школа смогла даже набрать новый первый класс. Но из-за требования уплотнить классы мы объединили параллели восьмых и десятых классов.
Понятно, что дети в оккупации из-за вынужденной учебы в российской школе не могут выходить на онлайн-уроки. Но они выполняют все домашние задания и присылают их ночью.
— Есть ли для детей в оккупации специальные программы обучения?
— Нет, но сейчас для всех детей облегченные условия для сдачи зачетов и окончания учебного года. Для этого мы создали компенсаторные классы. Продлили сроки сдачи зачетов, их можно было сдавать и летом, и даже в течение нового учебного года. Но это общая тенденция, исключений для оккупированных территорий нет.
Единственное, что, наверное, отличается, — дети автоматически остаются в нашей школе, если родители не выходят на связь. То есть можно их не аттестовать, но они продолжают числиться в нашей школе, пока не выйдут на связь.
Каких-то отдельных разъяснений, инструкций от МОН по работе с детьми в оккупации у нас нет. А в отношении детей, которые за границей, есть. В частности, как уменьшать на них нагрузку и оценивать за учебу в иностранной местной школе. Хотя и по этому поводу ждем разъяснений.
— Самый тяжелый момент преподавания детям в оккупации — психологический, но никаких вебинаров, разъяснений для учителей нет…
— Как учительнице истории и предмета «гражданское образование», мне было трудно понять, как подать информацию, потому что дети — в разных обстоятельствах и по-разному ее будут воспринимать.
Особенно я задалась этим вопросом, когда в рамках предмета «гражданское образование» по новой программе мне надо было показать видео, что делать и как вести себя, если вы попали в плен. Понятно, это видео совсем по-разному будут воспринимать дети, которые смогли выехать за рубеж, находящиеся на подконтрольных Украине территориях и дети, которые остаются в оккупации. Поэтому я спрашивала детей, могу ли показать им это видео.
Наверное, из-за всех этих психологических аспектов я и пошла учиться психологии. Потому что не знаю, существуют ли такие вебинары для учителей, где рассказывают, как давать информацию детям в разных обстоятельствах, чтобы не навредить их психике.
— Детям в оккупации, которые продолжают дистанционное обучение в украинских школах, наверное, нужны отдельные платформы для учебы, с привлечением психолога?
— По моему мнению, у нас есть проблемы и вызовы в преподавании для детей в оккупации. И здесь нужна инициатива от правительства. Потому что я как учительница, которая уже больше года преподает этим детям, вижу эти проблемы.
Во-первых, необходимо разработать платформу для обучения детей, доступ к которой возможен без Интернета и которую было бы сложно отслеживать в гаджетах. Также обязательно для детей в оккупации должны быть разработаны уроки с привлечением психолога.
Во-вторых, надо улучшить информирование родителей о возможности учиться в украинской дистанционной школе. Я даже не знаю, есть ли какая-то горячая линия, на которую можно позвонить и узнать, как ребенок может попасть в дистанционную украинскую школу или найти контакты своей старой. Или можно разработать анкеты для родителей и подпольно распространять их на оккупированных территориях. Потому что наша задача, а особенно задача правительства — сохранить связь с детьми в оккупации. И сейчас это можно сделать только через образование.