«Если ты перестанешь проявлять свое удовольствие и радость, то со временем перестанешь их чувствовать».
Так говорил вуйко Дезьо
Когда у нас выключают электричество, я стараюсь к этому времени загрузить себе в смартфон какую-то аудиокнигу, если не планирую выйти на прогулку. Вот и на этот раз я решил что-то послушать. Среди предложенного краем глаза я увидел ссылку на Пелевина.
Даже не рассматривая название произведения, мгновенно выключил телефон. Я уже слушал его аудиокниги, поэтому хорошо знал последствия, кроме познавательной составляющей этого занятия. Вот и сейчас, несмотря на мою мгновенную реакцию, я сразу почувствовал, как в моей голове начинают разворачиваться странные ассоциативные ряды. Из прежнего опыта мне было известно, что перебивать их сюжеты своими фантазиями напрасный труд: все равно через несколько итераций они все перестают быть твоими, и ты погружаешься в водоворот навязанных иллюзий. Поэтому знал, что из этой воронки мнимых философских интоксикаций можно вынырнуть лишь с помощью какого-то простого конкретного действия — скажем, вскипятить молоко.
Молоко я вскипятил еще вчера. В голове промелькнул список отложенных дел: подвести отстающие часы; вбить в коридоре гвоздь для рождественского веночка; вытереть пылищу с монитора… Но я решил применить «тяжелую артиллерию» — срочно выйти на улицу, реальные сюжеты которой действуют безотказно в смысле разгрузки воображения. Но это дело пришлось отложить, потому что, вспомнив о куртке, я вспомнил и о пуговице, которую нужно было пришить. Но это меня не расстроило, а, наоборот, взбодрило, потому что такое действие было изумительно конкретное и требовало сосредоточенного внимания.
Я сложил нить вдвое, чтобы делать меньше проколов. Выбрал иголку с большим ушком, учитывая резкое ухудшение моего зрения. И когда начал вдевать нитку в иголку, обнаружил, что мне это не удалось даже с четырех попыток, хотя ушко я отличал четко на фоне белого подоконника. Я попробовал еще раз. Снова неудача.
Тогда я вспомнил о глазах. Левым глазом я вижу хорошо, а вот с правым у меня появились проблемы. Когда я это вспомнил, то у меня все получилось. Дело в том, что, несмотря на плохое зрение, правый глаз у меня ведущий, он формирует реальное положение вещей, но вещи хорошо я вижу левым глазом. Вот и получалось, что стараясь попасть в ушко, которое мне было видно, я промахивался. Конечно, можно было бы закрыть левый глаз, но правым я мало что различал. Поэтому я просто направил нить правее ушка и попал.
Впрочем, восторг от моего изобретения длился недолго, потому что я сразу начал себе представлять другую задачу: «А как вдеть нитку, если ушек и игл будет несколько?». Вопрос координации, синхронизации нитки и следующих иголок сразу увлек меня. И в какой-то момент я весь этот процесс начал осознавать как сюжет жизни человека, формирование его судьбы. У меня в голове промелькнул вывод: «Жизнь человека — это координация игольных ушек, а нитка — это судьба человека». Окончательная формулировка этой мысли, на удивление, не вызвала у меня подъем, а насторожила, потому что я понял, что меня несет окольный путями воображения, чего я собственно и старался избежать.
Потому сосредоточился на пуговице. Ее надо было пришить не плотно и не слабо, а посадить на упругий пенечек из плотно обвитых ниток. Эта уточняющая деталь навеяла мне давние воспоминания из детства, когда в младших классах у нас были уроки шитья. Помню, как получив на домашнее задание штопку, я пришел домой, достал целый носок, вырезал ножницами в нем дырку и, натянув носок на лампочку, заштопал его. Вспомнил реакцию мамы и снова улыбнулся. Наверное, тогда я впервые увидел, что такое когнитивный диссонанс.
Мама сама была учительницей младших классов, и потому поняла, что произошло. Поэтому меня нужно было похвалить. Но пару новых носков, которые она купила мне перед началом учебного года, я потерял. Ни я, ни мама тогда еще не знали научного определения того состояния, в которое она попала. Но вышла она из него по-матерински: похвалила и позволила идти играть в футбол, потому что домашнее задание я уже выполнил на «отлично».
Уже через много лет мама рассказывала, что на следующий день подошла к моей классной руководительнице (а они были коллеги и хорошие подруги) и попросила ее давать мне домашние задания с учетом скромной учительской зарплаты нашей семьи. Воспоминание об их трогательных взаимоотношениях в течение всей жизни навеяло мне ощущение сладкого трепета. В этом состоянии я опрометчиво подумал, что избавился от навеянных состояний философской тщеты, предложенных мне смартфоном, и вернулся к пуговице. Завершенное конкретное действие раскрепостило мою фантазию, и все пошло кувырком.
Держа в руках куртку с пришитой пуговицей, я подошел к окну, чтобы взглянуть на погоду. За окном лил дождь. Так что вся моя работа оказалась не напрасной, но неуместной, потому что замшевую куртку в такую погоду надевать было себе в ущерб. Однако погодные условия удержали меня в настроении воспоминаний. Я подумал, что в это время в прошлые годы уже выпадал снег и одежду и обувь для прогулки нужно было выбирать другие. Снег и обувь в сочетании с необходимостью определенного действия немедленно выстроили мне ассоциацию, которая оформилась в воспоминание.
И воспоминание это было о парке Резиденции университета, где мы на парах по физкультуре бегали на лыжах. Я иногда вспоминал и ту лыжню под памятником Йозефу Главке, и своих однокурсников… Но в этот раз меня ошарашило осознание обычной детали, что в подвале корпуса филфака был тогда склад лыж, и их хватало больше чем на сотню людей. И лыжи эти были разного размера, то есть их можно было подбирать. Кажется, они были даже с ботинками.
Мысли о филфаке обернулись неожиданной стороной. Я вдруг подумал, а что было бы, если бы я, поступая в университет, пошел не на физфак, а на филфак? Таких вопросов «а что, если бы…» в течение жизни я задавал себе множество. И почти всегда развернутые сюжеты ответов доставляли меня в точку моего пребывания или где-то достаточно близко. В этот же раз я почувствовал пустоту. Чуть ли не впервые в жизни Демиург моей судьбы оставил меня без ответа. Поэтому я решил, что сильно заблудился, и вернулся к паре по физкультуре.
Но на этот раз я вспомнил не университетский парк, а стадион. И не сам стадион, а туннель под восточными его трибунами. В этом туннеле была устроена беговая дорожка, яма с песком для прыжков и еще какие-то забавы для занятия легкой атлетикой в помещении в зимнюю пору. Теперь по этой дорожке мы, физики, бежали в один ее конец к яме для прыжков, а навстречу нам в ряд бежали девушки с филфака. Сейчас все это напоминало некую фантасмагорию смотрин двух факультетов.
В этот миг я захохотал. Это и был ответ моего Демиурга. Дескать, на филфаке ты бы женился. Теперь посмотри, на ком ты мог бы жениться. А теперь представь себе, сколько сюжетов я должен рассмотреть, чтобы ответить на твой вопрос о поступлении на филфак. В моей голове сразу промелькнула мысль: «Это же сколько игольных ушек пришлось бы синхронизировать и вдеть в них нитку!?»
Я понял, что мне не удается отделаться от навеянных состояний, но не капитулировал, хотя и из дома на прогулку под дождь не вышел.
За час я решил, что на будущее нужно будет обмануть алгоритмы сети и к следующему отключению электричества загрузить себе в смартфон Гашека или Подервянского. Тогда в следующих контекстных предложениях у меня больше не всплывет Пелевин. Хотя…
Когда вечером Оля пришла домой, то с восторгом похвалила меня за то, что я повесил в коридоре подъезда у наших дверей рождественский веночек. За то, что у меня на мониторе уже нет пылищи, я похвалил себя сам, а взглянув на смартфон, улыбнулся. В голове вертелись слова веселой детской песенки, которые я переиначил к условиям настоящего: «Праздник приближается! Свет загорается!».