Но большая часть мероприятий все же состоялась в Доме ученых. Данные фестивальные заметки - как срез недавних дней, которые очень украсила литература.
Пятый литфорум прошел при поддержке Министерства иностранных дел Германии и Одесской мэрии, в этом году были представлены свыше трех десятков авторов из семи стран мира. Образно говоря, в этом Доме литературы, который был выстроен участниками фестиваля, нашлось место и для детской (имею в виду театр кукол, где проходили чтения детской литературы), и для гостиной, где состоялась ночь поэзии (даже две!) с участием Бориса и Людмилы Херсонских, Андрея Любки, Дурса Грюнбайна, Дмитрия Лазуткина, Юрка Издрыка.
- Литература - это огромный Дом: в нем много дверей, не счесть разных комнат, - сказал в Одессе Франц Голер, один из самых известных писателей Швейцарии. - Тут есть каморки и залы, подвалы и чердаки, немало окон, позволяющих увидеть фрагменты мира, если эти окна открыты. А если закрыть окна в комнате, то останешься наедине с собой. Возможно, настольная лампа поощрит к чтению, а если свет вдруг погаснет, то во тьме будет слышен только стук собственного сердца… В этом Доме литературы рассказывают сказки, старые и новые, так как нам нужны мужественные принцы, третьи сыновья и заколдованные принцессы, чтобы спасти надежду, что спящую красавицу через сто лет разбудят поцелуем… Нам нужна фантазия. Она унесет нас в миры, где мы никогда не бывали. Мы устраиваемся поудобнее в этом Доме - и вот уже превратились в китоловов в открытом море вместе с капитаном Ахавом, или находимся в гостях у Гепарда на Сицилии, или же встречаемся с чертом в Москве. Мы можем оказаться и в подвалах этого Дома, в концлагере, в окопе или в исправительной колонии Кафки. Это происходит потому, что без человеческой жестокости Дом литературы был бы неполон. Кафка же, высказываясь о Первой мировой войне, объяснил причины разгула жестокости: "Эта война возникла из-за ужасной нехватки фантазии". Фантазия - это ангел-хранитель в Доме литературы.
Кухня с запасом меда
"Снова жужжание пчелы услышал, оглянулся и увидел, как оттуда, со стороны взрыва, видать, к прицепу пчела подлетела и села на леток починенного им в дороге улья…"
- Я жил на пасеке в Литве у бывшего министра внутренних дел и заодно брал там уроки пчеловодства, - признался Андрей Курков, представлявший в Зеленом зале Дома ученых свой роман "Серые пчелы" о путешествии пчеловода Сергеича из Донбасса в Крым. - Если бы я писал о других насекомых, то изучил бы их образ жизни, чтобы не вводить в заблуждение читателей. А что касается жизни моего героя Сергеича в Крыму, то тут у меня тоже были консультанты по быту и традициям крымских татар, Эмир Умеров, Айдер Муждабаев и многие другие. Стараюсь книги, которые касаются конкретных событий и конкретных территорий, писать как можно правдивее. Ведь понимаю, что к книгам такого рода требования выше, чем к сказкам или фэнтези. Социальная функция моего романа состоит в том, чтобы поднять дискуссию среди читателей о значении понятия "серая зона" и заодно проверить наличие "серой зоны" у себя в голове. Потому что "серая зона", грубо говоря, - это апатия по отношению к государственным и социальным вопросам и довольствование малым, исполнением базовых потребностей без обратных требований к государству…
Гостиная с удивительными историями
Немецкий писатель Максим Биллер представил в Зеленом зале Дома ученых свою новеллу "В голове Бруно Шульца". Сюжет достаточно причудливый: в польском Дрогобыче Шульц зарабатывает на жизнь уроками рисования, пишет письмо Томасу Манну и мечтает сделать литературную карьеру в Европе… Но зло уже притаилось в засаде, и у писателя возникают апокалиптические видения!
А Томас Сандоз из Швейцарии в Ореховой гостиной провел презентацию своей "Прогулки потерянных". Это острая сатира на наше общество, в котором ценится только производительность, а также история молодых людей, которые едут мини-автобусом солнечными дорогами между Альп. Четверка друзей путешествует в сопровождении надзирателя, ведь один из них под вымышленным ником на интернет-форуме дал советы министру здравоохранения, приведшие к весьма неоднозначным реформам в этой системе. Теперь необходимо исправить ситуацию… Будем надеяться, эти интересные произведения скоро будут доступны нашему читателю в переводе,
Подвал, где хранят старье, ностальгируют и печалятся
Фрагмент импровизированного спектакля, строго говоря, читку части пьесы Марины Скаловой (Швейцария) "Падение комет и космонавтов" гостям фестиваля показали в театральном пространстве "ТЕО". Это сумеречное подвальное помещение создало адекватную среду именно для такой литературы. Текст читали профессиональные артисты - Юлия Яблецкая и Роман Гусев.
"Совок исчерпал себя, СССР съел свое мясо, пожрал свою плоть с волчьим аппетитом… Мы были привлекательны только с точки зрения проблем… Астероиды летят в космосе, проникновение может вызвать кратеры на поверхности других небесных тел…", -эти реплики повторялись неоднократно, а то и всеми тремя персонажами каноном, ведь Марина Скалова читала текст пьесы по-французски. После представления автор отвечала на вопросы зрителей на неплохом русском, ведь она родилась в 1988 г. в Москве, в семье ученых.
- Наша семья переехала во Францию в 1991 году, моя мать была математиком и получила возможность написать диссертацию во Франции, - рассказала Марина Скалова. - Через несколько лет, чтобы остаться в стране, она хотела получить работу в университете. Стало ясно, что таких мест для людей, которые не из этой системы, не существует. Мы эмигрировали в Германию, где принимали евреев из Советского Союза. Мой первый сборник поэзии "Нехватка воздуха" был написан на французском и немецком, это короткие стихи, передававшие сложность прорыва из безъязычия, найти свои слова. Далее был рассказ "Омар", тоже посвященный интеграции иностранцев. В "Исследовании потока" я отошла от темы миграционного кризиса и задумалась о нашем теле как территории, о том, как дефинировать его границы, текст изобилует физическими, органическими метафорами. Пьеса уже была поставлена в Женеве, были читки в Берлине. Что касается ностальгии? У меня достаточно приятные воспоминания о детстве: Чебурашка, крокодил Гена, понятия о дружбе, взаимовыручке. Это была подавляющая политическая система, но в утопии завоевания космоса я усматриваю некую поэзию.
Спальня на Молдаванке
Одной из самых многолюдных и веселых на этом форуме событий оказалась презентация сборника прозы Юлии Вербы "Молдаванское отродье", прошедшая в Литературном музее. Почему? Вот лишь фрагмент рассказа "Секс в большом дворе": "Как размножались в нашем дворе - загадка. Потому что, во-первых, из звукоизоляции только ковры, во-вторых, плотность и компактность проживания и, наконец, дворовая комиссия нравственности и морали на круглосуточном боевом дежурстве. Как в сериале Sex&the city дамы слегка и далеко за 30 регулярно встречались, чтобы под аперитив обсудить свои и чужие аспекты сексуальной жизни…".
…Если старшее поколение комментировало и советовало, то младшее откровенно мешало личному счастью. Папа мечтал о сыне Ярополке, после долгих торгов с мамой сошлись на Константине, а получилась я. Но кличка Котик осталась. Потом вместо Лешика родилась Леся. И жили мы все в одной комнате. Однажды ночью папа шепотом спросил у мамы на чистом презент континиус is cat sleeping?, я бодро отозвалась из кроватки "Какие кошки?!"…
Кабинет с бюстиком Пушкина
Историк-славист Юрий Слёзкин (США), представил в Зеленом зале свои книги "Эра Меркурия" и "Дом правительства", посвященные российским евреям и русской революции.
- Единственный плюс русской революции в том, что мои папа с мамой получили возможность познакомиться, - огорошил писатель. - Нужно сказать, что среди революционеров количество евреев было высоким, и в советской элите двадцатых годов евреев было представлено по отношению к другим жителям страны гораздо больше. Роль евреев по всем показателям была заметной. И я пытаюсь рассказать в книжке, почему. Многие выходцы из еврейских семей о себе как о евреях не думали. Дом правительства был домом партии, среди большевиков было много и поляков, и латышей, и немцев, кавказцев. Бросалось в глаза то, что латыши и немцы пели детям свои песни, поляки читали Мицкевича, а евреи ничего подобного не делали. Нет ни одного примера, чтобы еврейские бабушки учили детей чему бы то ни было, они пытались забыть идиш, не праздновали иудейских праздников. Были самыми последовательными космополитами, и с них же началась охота на ведьм… Теперь же их потомкам в Америке и Израиле объясняют, что они плохие евреи, слишком русские и слишком советские, им придется переучиваться, поклоняться другим богам. Я же предпочитаю пушкинскую веру… Пишу сейчас книжку "Сравнительная история национальных поэтов", где пойдет речь и о Пушкине, и о Шевченко, и о Камоэнсе…
Столовая с венскими стульями, где можно расположиться в "шляфроке" и угоститься "карбонатой"
В том же Зеленом зале Дома ученых Наталка Сняданко рассказала о трудностях поиска слов для заголовка своего исторического романа "Охайні прописи ерцгерцога Вільгельма", где она описывает жизнь украинского политика австрийского происхождения Вильгельма фон Габсбурга, известного также как Васыль Вышиваный. Как известно, в начале ХХ в. он имел все шансы стать королем Западной Украины. В результате онлайн-опроса оказалось, что современные читатели не знают, что такое "шляфрок", "ерцгерцог"…
- Понятно, сейчас галицкий язык отличается от того, на котором говорили сто лет назад, - отмечает писательница. - В нем появилось больше полонизмов и русизмов. Писать современным языком о событиях столетней давности, наверное, можно, но это уже не 3D-проза, а скорее 2D получается… Я поссорилась с венской переводчицей из-за того, что слово "карбоната" она перевела как "шницель". Моменты красивой, атмосферной старины, когда они утрачиваются в реальности, как раз можно сохранить именно в литературе. В моем романе много исторических реалий, текста, цифр, персонажей. Я позволила себе взять эту тему, не имея никакого отношения к Габсбургам, поскольку увлеклась личностью Вильгельма. Наибольшая его ошибка, на мой взгляд, состоит в том, что он был не прагматиком, а романтиком. Меня очень подкупил тот факт, что он писал стихи на украинском языке, в моей книге представлены его письма и стихи, но, конечно, доработанные. Естественно, это не могло быть написано языком Франко или Нечуя-Левицкого. Вышиваный вообще был невербальным человеком. Но… хотя он и не был большим поэтом, в нашей литературе есть гораздо более графоманские вещи. В моей книге три версии смерти Вильгельма, ведь по Львову ходили слухи, что видели Васыля Вышиваного то в Сибири, то в Киеве, так бывает с известными историческими персонами. Мне бы, конечно, хотелось, чтобы такие книги становились бестселлерами, возможно, когда-нибудь до этого доживем.