В этом году Шевченковский комитет, очевидно, решил обойтись без подковерных интриг и определил в области литературы (на наивысшую Национальную премию) действительно лучшего. Это поэт из Закарпатья Петр Мидянка, который много лет учительствует в селе, служит дьяконом в церкви - и создает свои уникальные поэтические миры.
Единственный автобус из Ужгорода приезжает в горное закарпатское село Широкий Луг в восемь часов вечера, останавливается возле старого сельмага; отсюда до дома поэта Петра Мидянки - десять минут пешком.
Еще недавно на ваш вопрос «Где здесь живет Мидянка?» в ответ звучало уточнение «Какой именно?», потому что этих Мидянок в Широком Лугу - как медянок в лесу (по одной из версий, фамилия Петра возникла именно от названия змеи)! Впрочем, за последние несколько лет здешние жители уже привыкли к постоянным расспросам об известном односельчанине и теперь на приезжих реагируют без удивления.
Так меж горных хребтов медленно просачивается поэтическая слава...
Автобус из Ужгорода в Широкий Луг едет пять-шесть часов. Это означает, что музеи, галереи, изысканные кофейни, интеллигентские тусовки и даже «нормальная» библиотека находятся на немалом расстоянии от поэта. Как и Ужгородский университет, филфак которого закончил Петр Мидянка.
После его окончания Петр не остался в Ужгороде. Не подался во Львов или Киев. Он вернулся в родительский Широкий Луг. В этот (извините, Петр!) «конец географии».
Институт литературы, вероятно, когда-нибудь напишет о мотивах такого шага: любовь к родной земле, карпатский рай, дедовская песня, бабушкино платье. Сам Мидянка - как человек абсолютно лишенный пафоса - скромно сознается, что «так принято»… Что младший сын остается жить с родителями.
В этом жесте покорности длиною в жизнь - все естество Петра, весь ортодоксальный традиционализм и моральная система координат.
…Когда я зеленым первокурсником впервые по приглашению Мидянки приехал в Широкий Луг, меня поразило несоответствие между картинкой вокруг и его изысканными стихами.
Деревянный дом на две комнаты - «как у Шевченко», отсутствие водопровода, печь на дровах, обычные для гор перебои в электроснабжении. На другой стороне - сотни аккуратно расставленных по всем уголкам книг, газет, альбомов с репродукциями Модильяни, Рембрандта, Адальберта Эрдели, на стенах - подаренные художниками портреты Мидянки и закарпатские пейзажи, стихи:
Що у цім високогірнім Лузі?
По пустарах висохлі паші…
Говлі ловлять гадиків в ярузі
І летять на дальші лопоті.
Давні мадяризми, воля схизми,
Вощані свічки у головах.
І нінгун юдейський, і кафізми
Падають на порох і на прах
Петр Мидянка в литературу пришел поздно. Первый его сборник «Поріг» издан в 1987 году, когда поэту было почти тридцать.
С того времени он написал еще десять поэтических сборников, наиболее громкие среди которых «Фараметлики», «Трава Господня», «Дижма», «Ужгородські кав’ярні», «Ярмінок», «Луйтра в небо» (собственно, за нее и присуждена Шевченковская премия) и «Вірші з поду».
Стихи Мидянки в силу их лексической закоренелости в местную почву переведены на несколько соседних языков, отдельными книгами они вышли в Словакии и Чехии. Поэта считают одним из ярчайших представителей поколения «восьмидесятников» и постмодерного дискурса вообще.
Он уже тридцать лет работает учителем украинского языка и литературы в сельской школе…
Вот и все, что о Мидянке можно сказать точно. Остальное - версии, теории и домыслы.
Мне очень нравится одна история: Мидянка получает премию издания «Літакцент», это же издание готовит книгу избранных стихов лауреата, предисловие к которой должен написать профессор Могилянки Владимир Панченко. Тот читает стихи Петра в течение нескольких месяцев и принимает честное и довольно странное для украинского культурного пространства решение: предисловия не писать, а вместо этого взять у Мидянки интервью, в котором поэт сам расскажет и попробует объяснить свои стихи и взгляды на поэзию.
Этот шаг очень уместный и иллюстративный: творчество Мидянки, описать довольно трудно, потому что все сводится к очевидному выводу о диалектизмах, иноязычных заимствованиях и хорошем знании реалий и истории Закарпатья.
Поэзия Мидянки практически не известна широкой массе, она не является «массовой». Самый известный его стих - «Сервус, пане Воргол», замечательно исполненный группой «Плач Єремії». Учитывая специфику, многие исследователи и рецензенты говорят об элитарности и даже герметичности стихов Петра: дескать, мало кто может их понять.
Это полнейший абсурд. Потому что, например я, коренной закарпатец, некоторых слов не понимаю так же, как полтавчане или - что самое парадоксальное - односельчане Мидянки.
Конечно, Закарпатье, которое с одной стороны подпирают горы, а с другой - Венгрия, Румыния, Словакия и Польша, является своеобразным «котлом», в котором в течение сотен лет смешивались языки этих народов (прибавим сюда еще немецкий и иврит!), поэтому и местный диалект вышел цветастым и разношерстным. Пользуясь такой богатой языковой базой, Петр Мидянка не упускает возможности метко употребить собственные названия, топонимы, которые выискивает по старым картам и справочникам.
Одна из его книг называлась «Зелений фирес», другая - «Фараметлики», предпоследняя - «Луйтра в небо». Но эти названия вовсе не герметичные. Хотя и являются богатыми метафорами. Словарик в конце каждой из книг поможет понять, что «фирес» - это лесопилка, «фараметлики» - вышитая сорочка, а «луйтра» - лестница. В своеобразном и интересном языке, частом использовании местных топонимов и имен, изысканном мастерстве формы и состоит то, что называем шармом его стихов:
Мені б хотілося
в Сибіу й Петрошань,
Бо ж стільки згадано
про ці міста в Ердею!
Інеу іній, запашна герань,
Легкий димок прокурений з бурдею.
Воистину экзотический патриарх украинской поэзии! Мастер образа, маниакально внимательный к деталям… Иногда кажется, что внутри него живет большой внутренний «фотоаппарат», в котором помещены все отражения Центральной Европы. Мидянка пишет о каком-то городе, который для читателя - «любой город», а в воображении упрямо возникает картина именно маленького центральноевропейского городка с мощеными улицами и вековыми традициями:
Тут все по-давньому.
Сотають тихо будні,
Бістро, готелики, старі перукарі.
Вузенькі вулиці підметені, нелюдні.
Ті ж перехожі; квіти у дворі.
Обратите внимание на «старих перукарів», смотрящих на вас через витрину своим усталым взглядом. Оглянитесь вокруг в этом стихе: по подметенным улицам идут «ті ж перехожі», вы всех здесь знаете в лицо, ничего не изменилось: все по-прежнему…
Если бы я был художником и рисовал стихи Петра Мидянки, то картина была бы такой: старая золотозубая румынка в пестрой юбке стоит на фоне сельской православной (sic! Мидянка еще и дьяк в местной церкви, отсюда в стихах все эти напевы, перелив звуков, звон, серафимы!) церкви, позади виднеется быстрая холодно-синяя речка, собираются горы, небо высокое; на переднем плане ухоженные кусты цветов, запыленная «ауди» на разбитой дороге, солнце, лето; совсем перед глазами летает и жужжит большая черная муха.
Ах, простите, это же картина - мух, как и шума машины или церковного звона, здесь не слышно!
А в стихах Мидянки все живое, все двигается, все пахнет, все звучит. Его творчество - лучшее подтверждение того, что поэзия возникла из давних ритуальных шаманских заговоров, из магии налаженного ритма и звука.
Не надо понимать эти заговоры дословно, достаточно ощутить их энергетическое напряжение, почти религиозный пиетет к музыкальности слова.
Ближайший к Петру Мидянке в поэтическом дискурсе украинский поэт - Василий Герасимьюк, выходец из другого - прикарпатского - склона Карпат. Но между двумя «соседями» все же есть значительное отличие: если Василий в своем творчестве сосредоточился на гуцульском контексте, то Петр выбрал для себя ареал Карпат в целом, Карпат как мира. Мидянка прежде всего не закарпатець, а карпатець. Несмотря (или, наоборот, даже очень смотря!) на то, горные хребты тянутся или по Румынии, Украине, Словакии, Польше - или Венгрии, какими словами в здешних языках называется «дуб» или «арніка, що цвіте», насколько крепкий алкоголь здесь пьют, быстрые или медленные песни более популярны в этих местах, как крестятся люди в этих селах и много ли красного перца здесь добавляют, когда жарят мясо, - все это, мельчайшие детали и поросшие бурьяном кладбища памяти, становится поэзией. Потому что стихи Петра Мидянки - именно об этом гениальном пространстве Карпат, ставшем для поэта собственной Йокнапатофой.