Уже который день не умолкает общественная шумиха вокруг знакового музея в центре столицы - собственно, Национального музея Тараса Шевченко на бульваре Шевченко. Страсти-споры вокруг реставрационных работ то вздымаются, то ниспадают - как волны. Сказывают, будто в музейном пространстве откроют дорогой ресторан. Говорят, что котлован во дворе разрушает музейную аутентичность - и не только. Чувствуется тревога и относительно бесценных экспонатов, которые могут пострадать от аляповатых действий реставраторов-реконструкторов.
Напомню, музейная эпопея формально стартовала еще в начале апреля 2012 г., когда, согласно Указу президента Украины №257/2012, было объявлено о мероприятиях к 200-летию со дня рождения Кобзаря. Среди них предполагалось и проведение ремонтно-реставрационных работ в киевском музее Шевченко. Сегодня киевляне и гости города сами могут попасть на "экскурсию" в эти стены и убедиться, что "процесс пошел" - ведь строители не слазят с лесов. А вот относительно рисков реставрации-реконструкции, а также громкой шумихи вокруг обновления музея - в интервью ZN.UA своими мыслями поделился Дмитрий СТУС, директор киевского Национального музея имени Тараса Шевченко.
- Господин Стус, в тексте распоряжения КГГА №1249 появилась дефиниция - "реконструкция" музея Шевченко. Каким, собственно, образом реконструкция может изменить аутентичный внешний вид музея, его внутреннее пространство? Не противоречит ли распоряжение о "реконструкции" указу президента, в котором речь идет исключительно о ремонтно-реставрационных работах в музее?
- Никакого противоречия здесь нет. Указ президента - документ государственного значения. Президент ставит задачу, и потом эту задачу выполняют. Так вот именно для реставрации и ремонта главного корпуса музея на бульваре Тараса Шевченко, 12 и понадобилась реконструкция. Но она касается не памятника архитектуры, а инженерных коммуникаций, помещения флигеля и внутреннего дворика.
Для чего? Все просто. Вследствие ремонтов 1980-х и начала 2000-х гг. в музее исчезла вентиляция. Не была сделана гидроизоляция стен, и из-за этого постепенно развился грибок. В результате - теперь нет возможности поддерживать температурно-влажностный режим в помещении экспозиции: в частности, годовой перепад температур достигал 10–12 градусов, что абсолютно недопустимо.
Если говорить об архивных хранилищах музея, то из девяти имеющихся два были полностью непригодны для хранения экспонатов, а еще в трех можно было хранить лишь малоценные предметы. То есть только четыре хранилища из девяти были в надлежащем состоянии. Я уже не говорю о том, что осыпались балконы, "гнила" канализация, существовала угроза подтопления, поскольку, по всем нормам, бойлерная и теплопункт не могут размещаться рядом с помещениями фондов.
Еще хуже ситуация была во флигеле, где работали обслуживающий персонал и научные сотрудники музея. Концентрация грибка в помещениях в несколько раз превышала допустимые санитарные нормы, стены осыпались, а прошлой зимой в переходах и помещениях флигеля вода стояла на полу.
Так вот, когда полтора года назад я стал директором, одним из первых моих вопросов был такой: а почему музей не закрыла санэпидемстанция? Поэтому прошлой весной я самовольно и без согласований отселил сотрудников с первого этажа флигеля на второй, где ситуация была не настолько критической.
Именно для того, чтобы решить все эти весьма запущенные проблемы, и необходима реконструкция, но не здания, являющегося памятником архитектуры, а флигеля и внутреннего дворика, которые до 1989 г. вообще не принадлежали музею и не считаются никакими достопримечательностями архитектуры.
- Прежде чем начать работу по реставрации и ремонту музея, должным ли образом руководство предусмотрело все нюансы Закона Украины "Об охране культурного наследия"? Ведь именно этот закон декларирует максимальное сохранение, даже "консервацию", бесценных исторических сооружений?
- Музей, как юридическое лицо, этими работами вообще не занимается. Мы выполнили только подготовительные работы. Разрешение на них выдало нам Министерство культуры 12 июня 2013 г. Тогда же мы провели пресс-конференцию, на которой присутствовали журналисты и представители более 10 телеканалов (кстати, СМИ, активно распространяющие сейчас недостоверную информацию, там не были). Мы водили их по всем помещениям, чтобы потом никто не мог упрекнуть нас в непрозрачности.
Все строительные работы в музее мог вести только собственник здания - город. Поскольку, опять же, несмотря на Положение о национальном учреждении Украины, предыдущее руководство не спешило передавать музей из коммунальной собственности в государственную.
Именно поэтому я и обратился к Александру Попову с просьбой помочь в выполнении работ, которые ни мы, ни Министерство культуры не имели права вести.
Теперь о разрешениях и законах. Письмом Министерства культуры (№ 2200/10/61-13 от 29.07.2013 г.) согласовано реставрационное задание относительно главного корпуса; имеется историко-градостроительное обоснование; решением КГГА именно КП "Житлоінвестбуд-УКБ" определено организацией, которой музей передал юридические права заказчика. Именно заказчик проводит тендер, информацию о котором я не имею никакого права разглашать, и он же подавал проект на государственную экспертизу.
- Болеющие за судьбу киевской Шевченкианы упрекают музей в игнорировании Закона Украины "Об осуществлении государственных закупок", собственно, о тендере. Кто отвечает именно за этот процесс? Почему не состоялись общественные слушания, обсуждения, когда решили менять масштаб ремонтных и реставрационных работ?
- О процедуре закупок я уже вам немного сказал... А что касается общественных слушаний, то есть публичного обсуждения проекта... Так у нас не было никаких оснований и возможностей начинать такие рассмотрения. Чтобы объявить конкурс, надо иметь его финансовое обеспечение и время. Я стал директором в конце января 2012 г. На то время в музее не было систематизированной инженерной документации, мы не понимали масштаба проблем, у нас не было даже инженера по эксплуатации и ремонту. Восемь-девять месяцев пошло только на то, чтобы собрать разбросанную, в прямом смысле, документацию и начать думать, как спасать ситуацию.
Мы изготовили "альбом-презентацию" катастрофического состояния музейных помещений и передали ее президенту Украины уже после того, как проект бюджета на 2013 г. был утвержден. Потому и пришлось в авральном порядке и абсолютно бесплатно готовить эскизный проект, за который взялась "Творческая архитектурная мастерская Л.Скорик" (мы обращались не только к ним, но лишь они согласились что-то делать в ситуации, когда никаких гарантий на финансирование не было).
Только после этого этапа мы могли начать добиваться от правительства распоряжения Кабинета министров о перераспределении расходов государственного бюджета Министерству культуры от 20 мая 2013 г.
При активной поддержке министра культуры Леонида Новохатько это удалось сделать. И это - настоящее чудо.
Но объясните мне: почему, когда в центре Киева весной с балконов музея летят кирпичные глыбы весом 5–7 кг, а музей стоит облупленный, общественные активисты преспокойно этого не замечают, а когда сверхусилиями коллектива музея, министра, а также работы архитектурной мастерской, реставраторов, строителей начинаем исправлять ситуацию, небольшая группка людей заводит старую песню: почему не так, почему с нами не посоветовались, почему, как писал Маланюк, "чому він, а не я?".
- Кто конкретно на сегодняшний день, какие компании выполняют работы по реконструкции и капитальному строительству? И в какой степени городская власть контролирует этот процесс? Согласованы ли были с вами лично (или, может, с городской властью) некоторые действия строителей (реставраторов), вызвавшие негодование общественности? В частности, говорят, что в музее разрушены кусок стены, ступеньки, с части помещения снято покрытие...
- Со мной и дирекцией музея, а также с реставраторами все вопросы согласованы, реставрационное задание, кстати, разрабатывал известный всем музейщикам Украины Александр Молож, сотрудничавший с музеем на всех этапах работы.
Какой кусок стены и какие ступеньки? Речь идет, вероятно, о помещении флигеля, от которого был переход в музей. Переход между главным зданием и флигелем построен в 1980-х, и построен крайне плохо, - именно там, на полу, стояла вода, он же был и рассадником грибка. К зданию главного корпуса переход никакого отношения не имеет.
Поэтому, как я думаю, - это прямое манипулирование фактами, и делается это с целью ввести в заблуждение общественность и дестабилизировать ситуацию.
…Поймите, только в теплое время года можно выполнять работы на внешних фасадах, обустраивать гидроизоляцию и проводить химические работы для лечения стен от грибка. И я весьма признателен руководству города и строителям, которые пошли на это, заведомо зная, что непременно найдутся те, кому выгодна позиция критика.
- Теперь по поводу батарей отопления. Почему решили их отрезать? Причем все? Была ли в этом потребность?
- Вся система водоснабжения, теплоснабжения и канализации выводится с памятника архитектуры, т.е. главного корпуса музея. Музей будет отапливаться современными системами, а в фондовых помещениях и части экспозиционных - фанкойлами, которые зимой будут работать на подогрев, а летом - на охлаждение. Во внутреннем дворе строится новая инженерная инфраструктура.
Добавлю, что самое ценное сокровище Национального музея - художественное наследие Шевченко - от этого никоим образом не пострадает. КП "Житлоінвестбуд-УКБ" закупило современные финские конвекторы с высочайшей степенью безопасности. Их временно установили в помещении фондохранилища. В конце месяца треть здания главного корпуса будет отапливаться временной, уже монтирующейся, системой теплоснабжения. После этого конвекторы можно будет передать в дом Шевченко на ул. Вышгородской, где почти 10 лет вообще не было отопления. Почему же тогда критики молчали? Неужели так и надо?
- А как прокомментируете зафиксированный некоторыми шевченковедами разбитый мраморный пол?!
- Строители сняли фрагмент мрамора у входа, чтобы проложить инженерные коммуникации. Потом его вернут на место.
- Правда ли, что центральный вход музея планируется вообще изменить, и он будет где-то со стороны двора? Если да, то для чего?
- Когда в музей приходит свыше 30–40 посетителей, в довольно узком холле создается толкотня. Чтобы сделать современную входную группу в главном корпусе музея, следовало бы коренным образом переделать вход, соорудив там помещение кассы, сувенирный магазин, лифты или подъемники для людей с ограниченными физическими возможностями. Во избежание этого, входная группа в музей спроектирована через атриум во дворике, куда смогут подъехать автобус с туристами и две–три легковые машины (на бульваре Тараса Шевченко припарковаться возле музея невозможно).
- Теперь относительно "надстройки" над музеем, о которой также приходилось слышать. Возможна ли она? Есть ли это в проекте? И если да, то для чего?
- Никакой "надстройки" над музеем не планируется и не планировалось. Соответственно, в проекте ее тоже нет. Это абсурд.
- А недавно активно распространялась информация, будто во дворе музея вырыли котлован, чтобы построить там ресторан. Это тоже абсурд? Или, возможно, будет какое-то другое заведение "общественного питания"?
- Конечно, это также абсурд.
- Тогда как относитесь к позиции своих критиков, считающих, что в пространстве Национального музея вообще не может быть никаких кофеен?
- Это позиция людей, отрицающих практику, принятую в ведущих музеях Европы и мира.
- И еще один вопрос... О будущих лифтах, которые также станут новшеством обновленного музейного пространства. Можно ли было обойтись и без этого новшества?
- Если говорим "только" о двух этажах музея, то давайте подумаем: как люди с ограниченными возможностями могут преодолеть эти "только" два этажа? Ведь, по европейским нормам, на которые у нас многие хотят равняться, по крайней мере, на словах, любое здание, а тем более музей или культурный центр, должны быть приспособлены для того, чтобы принимать всех посетителей. Разве это не понятно?
- Теперь относительно флоры. Как вы объясните уничтожение во дворе музея Шевченко деревьев-кустарников? Ведь среди них были деревья с родины поэта. Разве не должен был музей взять определенное "разрешение", прежде чем позволить строителям идти на такие смелые действия?
- Да, действительно, тамариск и шелковицу, привезенную 30 лет назад с Новопетровского укрепления, пришлось выкорчевать, так как именно под ними проходят коммуникационные трубы. И если сейчас их не починить, музею придется это делать через год-два, но уже после плачевных последствий. Куст тамариска, кстати, пересадили на территорию музея, и он принялся. Что касается разрешений - процедура выкорчевывания была абсолютно законной, поскольку у нас есть акт Киевзеленбуда об обследовании зеленых насаждений, подлежащих удалению, №214 от 17 июня 2013 г. Согласно выводам этого акта, было уплачено 99 925 тыс. грн компенсации за эти насаждения. В частности, была оплачена и работа специалистов Киевзеленбуда по пересадке кустарников и деревьев со двора музея в парк Тараса Шевченко.
- А можно ли принародно назвать бюджет нынешней реставрации-реконструкции? И можно ли, хотя бы в перспективе, понять, когда она будет завершена? И когда музей откроет двери для посетителей уже в обновленном виде?
- Бюджет проекта имеет право озвучить только заказчик. Что касается сроков, то все работы планируется завершить в феврале 2014 г., чтобы на Шевченковские дни посетители увидели музей в обновленном виде, в новой экспозиции которого будут выставлены оригиналы Шевченко, а не копии, как до сих пор.
Почему именно теперь громко заговорили о делах музея? Потому что именно сейчас совпали по времени несколько факторов. С одной стороны, это субъективное недовольство людей, руководивших годами музеем и ничего не сделавших для того, чтобы хоть как-то повлиять на выход из критической ситуации. С другой - политические игры, в частности попытка дискредитировать действия КГГА и Министерство культуры, без помощи которых у нас не было бы ни единого шанса начать ремонтно-реставрационные работы в главном корпусе музея. А также ремонт и реконструкцию в помещении флигеля и во внутреннем дворике.
К сожалению, в политическом азарте борьбы оппоненты довольно часто используют непроверенные факты и информацию, считая, что главное - бросить тень на человека и поставить под сомнение то, что он делает.