У каждого народа есть свои гении, и каждый народ имеет право чествовать их. Однако столетия украинской безгосударственности дали немало свидетельств того, что такое оказание почестей власть может расценивать как преступление. Одно из ярчайших приходится на год 1914-й - год юбилея Великого Кобзаря. Главным местом противостояния его почитателей с российскими шовинистами, для которых эта личность казалась страшным призраком "самостійництва", стал Киев.
Готовиться к 100-летию со дня рождения Тараса Шевченко украинцы Российской империи начали задолго до юбилейных дней. Не только по городам, городкам и селам Юго-Западного края, как называлась тогда территория подроссийской Украины, но и в других, особенно университетских, городах страны - Москве, Томске, Вильно, Дерпте, Риге, Варшаве. Даже в столичном Петербурге оживилась жизнь местных украинских общин: начали появляться статьи в печати, проводиться благотворительные вечера с целью собрать средства на переиздание Шевченковских произведений, создавались новые общественно-образовательные организации и землячества, готовились торжественные заседания, высказывались предложения учредить именную стипендию и т.п.
Особенно активно подготовительную работу для чествования памяти Шевченко проводили киевские общественные деятели, ученые, учителя народных училищ, журналисты и, конечно же, студенты. Еще за несколько месяцев до юбилейной даты в киевских газетах начали появляться соответствующие материалы. Каждый день печатались сообщения о мероприятиях учебных заведений, общественных объединений, театров, кружков по организации торжеств, переиздания литературных произведений и альбомов рисунков Шевченко, о спектаклях и концертах и т.д.
Не остались равнодушными к этой дате и провластные, и откровенно черносотенные издания. Из номера в номер публиковались лживые и часто несуразные статьи и заметки, порочившие творчество и память Кобзаря, обвинявшие украинское сообщество в подготовке на 25-26 февраля (9-10 марта по новому стилю, на которые приходятся день рождения и день смерти Т.Шевченко) "гайдамацкого восстания". "Честные российские патриоты" не ограничивались только газетной полемикой. В органы центральной власти империи грязным потоком хлынули доносы на "мазепинцев"-сепаратистов, сообщения об их подрывной деятельности. Реакция не заставила долго ждать. В январе 1914 г. министр внутренних дел Николай Маклаков подписал циркуляр, запрещавший по всем губерниям империи "публичные чествования малороссийского писателя Тараса Шевченко", любое публичное оказание ему почестей, издание и распространение "тенденциозной литературы". Справедливости ради следует отметить, что в Госдуме разгорелись дебаты относительно того, насколько законным является такой запрет, но, как это часто бывало в отечественной истории, депутаты "заговорили" тему, так и не определившись до самой юбилейной даты.
Не остался в стороне и Святейший Синод: он запретил служить в церквях 25 февраля панихиды "по рабу Божьему Тарасу", правившиеся до того на протяжении 50 лет подряд!
Местные руководители разного пошиба восприняли циркуляр и ведомственные распорядительные акты как непосредственное руководство к действию. К сожалению, как это часто происходило не только в новой, но и в новейшей истории Украины, впереди всех здесь было начальство киевское: скажем, попечитель киевского учебного округа своим циркуляром запретил учащимся средних учебных заведений участвовать в каком-либо чествовании Шевченко, а городской инспектор народных училищ приказал изъять из библиотек литературу об Украине, комитет по делам печати наложил арест на подготовленное к юбилею переиздание "Кобзаря" и т.п. Накануне юбилейной даты руководству киевских высших учебных заведений были направлены правительственные телеграммы с требованием "озаботиться надлежащими мерами обеспечить спокойствие [в] этот день".
Запретные меры, как это чаще всего и бывает, вызвали противоположный эффект. В негодование пришла теперь не только учащаяся молодежь, за живое зацепили и широкие массы украинского населения городов и крестьян - "уже и молиться не дают!". Однако наиболее радикально выступили представители украинских общественных организаций и студенчества. Сразу после выхода циркуляров был сформирован коалиционный забастовочный комитет, начавший готовить панихиду, но уже не церковную, а общественную, и забастовку. Начальник Киевского губернского жандармского управления полковник Шредель докладывал директору департамента полиции Белецкому в Петербург:
"…Руководители украинского движения объединились с другими противоправительственными организациями и приступили к выработке плана устройства уличных демонстраций на 25 и 26 февраля, направив все свои усилия к привлечению к этим активным выступлениям студенчества г. Киева.
…Среди студенчества образовался особый временный комитет по организации таковых выступлений, в который вошли представители инородческих землячеств (поляков, грузин, армян и т.п.) и …приступлено
к изготовлению прокламаций…".
Первые прокламации были напечатаны на гектографе тремя языками - украинским, русским и польским. Но значительная их часть попала в руки полиции: студент, несший целую пачку, при подозрительных обстоятельствах погиб, попав под дачный поезд. Получив такое вещественное доказательство, полиция и жандармы начали преследование всех более или менее известных им активистов студенческого движения.
Даже эпиграф прокламации содержал "призывы к свержению государственного строя" - это были немного неточные строки из Шевченковского "Заповіту" и поэмы "Кавказ":
"Поставайте - кайдани порвіте".
"Борітеся - поборете...
За вас сила, за вас воля
І правда святая!"
Сам текст также не оставлял сомнений относительно настроений и намерений ее авторов:
"Товарищи! Праздник столетнего рождения Великого Певца демократии, вдвойне угнетенного - социально и национально, должен превратиться в большую политическую демонстрацию. Те же, кто мучил поэта-мужика, а вместе с ними и все народы "от Молдованина до Финна", запретили праздник страдника.
Мы, украинские студенты, социал-демократы, обращаемся к революционной интеллигенции и студенчеству всех народов с призывом поддержать наш протест в форме однодневной политической забастовки по всем высшим школам г. Киева.
Память человека, заплатившего кровью сердца и тела своего за свой революционный протест Гения, должна быть святой для каждого, кто ощущает на себе тяжелую руку "царів, неситих шинкарів".
Давайте же в этот день объединимся мы под знаменем, на котором красными буквами напишем: ТАРАС ШЕВЧЕНКО.
Пусть наше отсутствие в школах в этот день будет грозным [предупреждением] господствующему, сумасшедшему национализму.
Пусть знают, что мы скоро воскликнем могущественное, революционно-бесстрашное:
"…Слава, слава
Хортам і гончим, і псарям.
І нашим батюшкам-царям."
И это организованное "слава" будет смертью для наших угнетателей.
Товарищи, БАСТУЕМ 25 февраля".
Заметим, что строка о "господствующем, безумном национализме" касалась того российского, в самом деле безумного шовинизма, которым были пропитаны все выступления и действия право-монархических и черносотенных организаций и деятелей, всячески поддерживаемых тогдашней государственной властью.
После первой прокламации было издано еще несколько. Одну написали специально для рабочих. Открытками обклеили столовую Киевского политехнического института - главное место сбора студентов-активистов различных движений и общественных организаций; много их было по университету св. Владимира и коммерческому институту. Полиция и жандармы сбились с ног, пытаясь обезвредить авторов и распространителей опасных призывов. Начались обыски и аресты.
В свою очередь, усилили конспирацию и организаторы мероприятий. Заседание комитета теперь назначались за несколько часов до начала, причем каждый раз в новом, "чистом" помещении. Однако, судя по всему, власть активизировала работу с провокаторами: последнее заседание, назначенное на 23 февраля в помещении на улице Несторовской, было сорвано. Не успели члены этого штаба, значительная часть которых, кстати, училась в Киевском политехническом институте, собраться, как в комнату ворвался наряд полиции во главе с приставом. Начался обыск, но кто-то успел-таки уничтожить старые и только что начатый протоколы. Задержанные были доставлены в Старокиевский участок, а оттуда - в Лукьяновскую тюрьму. Вопреки отсутствию прямых доказательств "правонарушения" и добрых перспектив на освобождение, всех удручало то, что, скорее всего, демонстрация не состоится. Но около полудня 25 февраля двор тюрьмы начал заполняться студентами. Это были первые задержанные на Владимирской улице участники многолюдной демонстрации, которая только набирала силу.
В своем сообщении-отчете учебному отделению Министерства торговли и финансов, которому подчинялся Киевский политехнический институт, его ректор (директор по тогдашней терминологии) Иван Жуков писал: "25 февраля все было спокойно, но многие лекции и занятия не состоялись вследствие отсутствия студентов". И действительно, киевским политехникам, так же как и студентам университета св. Владимира, коммерческого института, Высших женских курсов и слушателям политехнических курсов "для лиц обеих полов" Перминова, было в тот день не до учебы. Студенты и работники ряда киевских предприятий объявили забастовку.
С самого утра молодежь начала сходиться к коммерческому институту (сейчас в этом здании - Национальный педагогический университет им. М.Драгоманова). За короткое время там собралось почти две тысячи людей. Они запели "Вічная пам'ять" и разбросали листовки.
В то же самое время митинги состоялись и возле Владимирского и Софийского соборов, причем участвовала в них не только молодежь. На улицах появились полиция и казаки. Они пытались нагайками разогнать протестующих. В целом, как кажется, сначала выступления носили довольно разрозненный характер и проходили в разных частях города. Вот как об этом вспоминал один из участников тех событий - бывший студент КПИ П.Котов:
"Володимирський собор охоронявся патрулем кінноти, але маса демонстрантів у декілька тисяч чоловік оточила останній і тиснулася туди - була неділя, і церковний процес йшов повним темпом. Піп на іронічну пропозицію втік за вівтар, а присутні проспівали "Заповіт"… Те ж одбувалося й біля нового костьолу на В.Васильківській; панахиду було відправлено лише в зв'язку з тим, що заборона торкалася православної служби".
Объявление, что службы не будет, участники выступлений увидели и на двери Софийского собора. Поэтому обратились к священникам с просьбой все же отправить панихиду по Шевченко. Получив отказ, многолюдное собрание вновь начало петь "Вічная память" просто на улице. К ним присоединились работники заводов, мелких мастерских и типографий, также вышедшие на забастовочный митинг на площади Богдана Хмельницкого. После этого общая колонна двинулась в обратном направлении. На углу Ирининской и Владимирской, у развалин старинного монастыря - Ирининского столба, людей попытался остановить полицейский наряд. Тех, кто не подчинялся приказам, - а таких было подавляющее большинство - хватали и отправляли в полицейский участок. Но митингующие не остановились. Сопровождаемые толпами сочувствующих и зевак, они прошли до Прорезной, свернули на Пушкинскую, оттуда - на Фундуклеевскую (ныне Богдана Хмельницкого), а затем начали спускаться на Крещатик. На углу Фундуклеевской и Терещенковской произошла стычка со студентами - членами черносотенной организации "Київське патріотичне товариство молоді "Двохголовий Орел", пытавшимися организовать контрдемонстрацию (или, как нам сейчас привычнее, антидемонстрацию). Еще утром у памятника Столыпину, напротив Городской думы (как раз посреди нынешнего Майдана Независимости), они, под предводительством студента университета св. Владимира Голубева, устроили свой митинг, подняв над толпой российский триколор. Однако после продолжительных споров с полицией немного успокоились. Но ненадолго. Кто-то из этих "анти-" завопил: "Да здравствует единая, неделимая Россия! Ура!". В ответ послышались свист, шиканье и крики: "Долой! Долой!". Некоторые свидетели, которых впоследствии допрашивали об этих событиях, утверждали, что можно было услышать и более радикальные лозунги - "Долой Россию!" и "Хай живе самостійна Україна!". Студента-монархиста, воскликнувшего "Долой Шевченко!", участники шествия побили.
Вскоре к манифестантам присоединилась большая группа рабочих одного из самых крупных киевских предприятий - Южнороссийского завода, двигавшаяся со стороны Большой Васильковской. Демонстрация приобрела ощутимо политический характер. Около трех часов дня вновь появились активисты "Двохголового Орла". Стычки стали серьезнее. Встретившись с демонстрантами, чтившими память Кобзаря, "двохголовці", как их называли в Киеве, демонстративно порвали портрет Шевченко. Началась потасовка, с обеих сторон полетели камни. Все закончилось бы большой кровью, если бы опять не вмешалась полиция.
Волнения продолжались в течение всего дня. Полиция до самого вечера хватала участников. Задержанными были переполнены все городские участки. Власти удалось унять демонстрантов только с помощью войск.
На следующий день, в годовщину смерти Шевченко, выступления возобновились. Правда, учитывая примененные жандармами и полицией меры, количество демонстрантов заметно уменьшилось. Но и здесь не обошлось без потасовок между теми, кто чтил память Кобзаря, и его ненавистниками. Особенно активным был опять-таки "Двохголовий Орел" и его неуемный предводитель Голубев. Члены этого общества, вооруженные палками и нагайками, прибегали к откровенным провокациям. Такая активность дала повод даже киевскому губернатору Николаю Суковкину написать впоследствии министру внутренних дел: "…выступления правых организаций 25 и 26 февраля, носившие характер неуместных выходок, не только в значительной степени служили препятствием к подавлению возникавших беспорядков, но зачастую служили и поводом к усилению таковых. Всемерно сочувствуя патриотическому развитию молодежи, я, тем не менее, нахожу совершенно недопустимым такого рода выступления монархических организаций, нередко утрачивающих идейный характер и принимающих характер хулиганских выходок…".
Тем временем по городу разносились слухи о студенте-еврее на коне, разъезжавшем накануне по Киеву и направлявшем действия демонстрантов. Личность неизвестного пыталась установить полиция, но, разумеется, никого не нашла - кое-кто из свидетелей хотя и видел в тот день всадника, но давал ли он какие-либо указания участникам демонстраций, сказать не мог. Однако слухами воспользовались черносотенные газеты, поднявшие юдофобско-украинофобский крик, одним махом заклеймив как государственных предателей и "жидов", так и "мазеповцев".
Вечером юбилейного дня "двохголовці" пытались устроить еще и еврейский погром на Подоле и уже начали бить витрины магазинов и жилых домов на Александровской улице. Но полиция, у которой и без того хватало работы, их разогнала. При этом никого из этих "активистов" не задержали. А вот студентов различных киевских вузов, принимавших участие в чествовании памяти Шевченко, или, как писали в те дни черносотенные газеты, "мазепинских демонстрациях", оказалось "у Лукьяна" немало, и не только украинцев. Особенно много было грузин. Впрочем, как записал в дневнике известный общественный деятель Евгений Чикаленко, эти молодые люди на допросах называли себя украинцами:
"Кажуть, що при списуванні протоколів з арештованих демонстрантів, кавказці, а власне грузини, наче змовилися називати себе українцями.
- Та який же ви українець? - питає їх на допиті поліцейський пристав. - Ви ж грузин, видно по вас.
- Пиши українець. Ти "Кавказ" Шевченка читав? Його написав українець, і я теж хочу бути українцем".
Следствие по фактам массовых волнений и их обстоятельствам продолжалось четыре месяца и было закрыто всего за месяц до начала Первой мировой войны, изменившей мир. По оценкам историков, эти события стали последними значительными антиправительственными выступлениями в Киеве перед революцией.
…О параллелях с сегодняшним днем, очевидно, много говорить не надо - они очевидны. Сходство - даже в пропагандистских штампах, к которым до недавнего времени прибегали, да и сейчас используют некоторые СМИ. Различие разве что в том, что романтического "еврея на коне" заменили зловещие "гранитоиды - иностранные агенты", а вместо "мазеповцев" теперь выступают "бендеровцы". Были и свои титушки - их роль выполняли "двохголовці". Но ради справедливости следует заметить: действия тогдашних официальных защитников царского режима по отношению к участникам антиправительственных мероприятий были намного гуманнее действий нынешних силовиков. Во всяком случае, в полиции задержанных не пытали и не калечили...
С того времени прошло 100 лет. Но фигура Шевченко в сознании большинства украинцев и сегодня ассоциируется не только с гениальными пророческими литературными произведениями, но и, прежде всего, с борьбой за свободу Украины. И совершенно не случайно среди многочисленных плакатов и рисунков, украшавших баррикады на Майдане и дверь захваченной митингующими Киевской городской государственной администрации, были и портреты Великого Кобзаря.