Внешне Эймунтас Някрошюс напоминает инопланетянина. У него необычные удивительные глаза в крапинку - когда в них смотришь, кажется, что разглядываешь в телескоп созвездие Кассиопеи. Думаю, его театр не случайно называется Meno Fortas. В этой "оговорочке по Фрейду" под именем недостижимого Форта Някрошюс зашифровал сам себя.
Някрошюс в театральном мире почти канонизированный миф и признанный гений. Его грандиозное признание (которое с каждым годом возрастает в геометрической прогрессии) само по себе феномен. В век тотального "пиара" Някрошюс не то что пальцем не шевелит на благо собственного имени, а делает все наоборот. Он выраженный интроверт - закрытый, скрытный, немногословный. Никогда не снимающий на людях латы представитель Скорпионов. Легче, наверное, накладным ногтем вскрыть сейф швейцарского банка, чем раскочегарить его на интервью. Сказать, что "великий литовец" неразговорчив и весьма неохотно идет на контакты, это предельно мягко охарактеризовать степень его замкнутости и самодостаточности. В конце нашего полуторачасового интервью для "ЗН" он устало констатировал: "В жизни еще так долго не разговаривал".
- Эймунтас, вы много ездите по миру со своим театром и хорошо знаете театральную ситуацию. Признаете ли вы какой-то город, например, Москву, где вас особенно любят, театральной столицей?
- Наверное, об этом надо говорить с осторожностью, потому что каждая страна считает, что их столица самая активная и развитая. И трудно сказать, кто на самом деле здесь первый. Берлин тоже активный театральный город, Лондон и Париж не менее театральны. Тут, видимо, нет смысла определять, кто занимает первое место, а кто второе или третье. Просто есть хорошие театральные города, а есть не очень. И, естественно, Москва относится к первым.
- А Вильнюс к ним принадлежит?
- Откровенно говоря, нет. Во-первых, это небольшой город, и у нас нет того зрителя, который ходил в театр 15-20 лет назад. Его место заняло новое поколение, которому интересны совершенно другие качества. К драматическому театру они относятся не то чтобы прохладно, но это такое потребительское отношение. Тенденция очевидна, и с каждым годом только увеличивается. Но, думаю, тут нельзя обвинять зрителя. Видимо, просто такое время. Его надо принять и набраться терпения. Может, оно и дальше будет так развиваться, и это станет нормой.
- И вы с таким невозмутимым спокойствием готовы это принять?
- Ну а что тут такого? Если раньше какой-то человек имел мобильный телефон, он казался очень важным, это было нечто исключительное, а сейчас стало нормой. Но до сих пор все в него играют и не могут отвлечься от этого чуда. Жизнь вносит свою коррекцию везде, если ее не учитывать, у тебя будет пустой зал. Но нужен баланс. И режиссер должен его найти, сделав небольшой поклон в сторону публики. Мы дома играем всего 15 спектаклей в год. Во-первых, мы много выступаем за границей, участвуем в фестивалях, а во-вторых, в Вильнюсе хороший зритель, но премьера собирает полный зал только полтора раза. Не больше. Тех, кто по-настоящему понимает театральное искусство, не так много.
- Насколько я знаю, ваш театр финансируется не только государством, но и спонсорами. В чем их интерес, кроме эстетического?
- Спонсоров в Литве у нас нет. Мы получаем маленькую дотацию от министерства культуры на постановку, а в основном деньги дают зарубежные спонсоры.
- Это ваши личные контакты?
- У меня личных контактов нет. Но они есть у дирекции, администрации, менеджеров, которые занимаются данной сферой.
- Это понятно. Но спонсоры, очевидно, дают деньги под ваше имя?
- Может быть.
- Да что ж вы так скромничаете!
- Не скромничаю, но я лично спонсоров не знаю, это не мои друзья. Вот, например, одна из схем, по которой мы работаем: какой-то из европейских городов помогает нам выпустить премьеру, а мы потом туда едем и играем спектакль, возвращая таким образом заем. Трудно перечислить всех, с кем мы сотрудничаем, потому что каждый раз прибавляются новые партнеры, но, конечно, есть и старые, проверенные - в Германии, Италии, Португалии, Испании, России. Так что от государства наш театр мало зависит. Скорее, мы не смогли бы существовать без спонсоров за границей.
- С одной стороны, вы художник с большой буквы, а с другой - довольно опытный управленец, если учесть что с 1980 года были директором Вильнюсского молодежного театра…
- Я им никогда не был.
- Вот и верь после этого "достоверным" сведениям из Интернета.
- Все почему-то думают, что я был каким-то начальником. Но я никогда не занимал кресла ни главного режиссера, ни директора. Все другие были главными, а я - нет. Правда, один или даже несколько раз мне предлагали возглавить Академический театр в Вильнюсе, приходили предложения из других городов. Но… (длинная пауза) мне это не нужно. В "Мено Фортас" тоже есть администрация, дирекция - то есть управляют другие. Они знают свою профессию, я - свою. Журналисты сами назначают мне должности. Видимо, мое имя предполагает, что я автоматически должен быть каким-то начальником. Конечно, приятно быть руководителем, иметь свой кабинет. Но это и губит, рождает страх утраты. Мне всего этого не нужно, я не боюсь ничего потерять.
- Это одно из возможных объяснений, а другое, наверное, в том, что вы не очень-то и стремились тратить себя на раздачу приказов?
- Да, я ленивый человек (смеется). Заниматься бумагами, звонить по телефону, вести документацию - в этом я ничего не понимаю и думаю, у меня это не получилось бы. Я доверяю своим людям, и это абсолютное доверие. Не знаю, что они делают, как планируют дела, но в результате мне говорят: "Мы поедем в Италию. Или в Португалию". Я соглашаюсь: "Хорошо".
- А насколько совпадает то, что говорят о вас дома, с высокими эпитетами, которые звучат в ваш адрес в Москве и на Западе? Или нет места пророку в своем отечестве?
- Ну почему? На родине есть люди, которых я уважаю и они меня тоже. Но есть и те, кто меня просто ненавидит.
- Даже так?
- Конечно. Все как везде. Я считаю, что это нормально. И на Западе, и дома ко мне по-разному относятся. У кого-то только от моего присутствия уже встают волосы дыбом. Не знаю, почему у них такая реакция. Может, потому что я ни в каких кругах не верчусь? У меня узкий круг знакомых, и я не хочу поддерживать хорошие отношения ради какой-то выгоды. Если мне кто-то не нравится - так не нравится.
- И вы не можете этого скрыть?
- Ну да, на моем лице все написано, и это, наверное, как-то передается "адресату".
- А что вы чувствуете, когда слышите, как о вас говорят такие слова, как "гений", "великий"?
- Ну, это чепуха. Очень неудобно такое слушать. Это то же самое, как если бы баскетболисту, у которого рост 2.20, сказали: "Какой ты большой"! Человек захочет от этих слов присесть, чтоб не казаться таким большим. Это комплимент со знаком "минус". Не знаю, мне кажется, что с подобными словами надо обращаться очень осторожно. Во всяком случае, мне не приятно их слушать.
- И заранее возложенные этими почестями ожидания, наверное, давят? Мол, коли ты такой великий - подтверждай это каждый раз каким-то немыслимым результатом.
- Может быть. Хотя это не имеет значения, когда знаешь себя и свою профессию. Но я не считаю режиссуру особо фундаментальной или значительной. Она вообще будто и не профессия вовсе. Мы всего лишь "переводчики" текстов на язык сцены - ни больше ни меньше. Думаю, что режиссеры заняли чересчур важное место в искусстве и это, наверное, неправильно. Все-таки настоящие творцы - в литературе, живописи, музыке. А мы только делаем из всего этого миксы.
- Удивительно от вас это слышать. Может, смикшировать эти составляющие и получить результат, тоже достойный называться искусством, еще сложнее?
- Но это все-таки не чистое искусство. А я лично всегда отдаю предпочтение чистому искусству. Если это литература - то литературе, если поэзия - то поэзии, если музыка - то музыке. И они чисто-чисто держат линию, а тут у нас все навалом.
- Тем не менее вы занимаетесь режиссурой, а не сочинением стихов. Профессия эта штучная и не очень распространенная. Почему и как она вас позвала?
- Не хочу долго объяснять, но я в этой сфере случайный человек. Произошло так, что я оказался в театральной среде. Хотя никогда о ней не думал, и в молодости не мечтал о театре. То, что я сейчас здесь нахожусь, для меня как сон. И хотя эта случайность определила мою судьбу, в юности я хотел заниматься совсем другим делом, но не получилось.
- А как на ваш выбор повлияла семья?
- Никак. Нельзя сказать, что наша семья была очень крепкой. Мама жива до сих пор, а отец умер. Нас двое у родителей - я и сестра. У нас приветствовалось строгое воспитание и так далее. Для родных было неожиданностью, что я оказался в театре - не этого они от меня ждали. Но случилось так, что я их удивил. Не знаю, гордятся ли мои близкие мною, наверное, нормально воспринимают. Они не из тех, кто разбирается в этой области, и не имеют к театру никакого отношения. Мои родители обыкновенные люди, я вырос в деревне, окончил школу в маленьком городке, где всего населения тысяча человек. В Литве есть религиозный центр Шилува, подобный острову Брама или Ченстохово в Польше. Это и есть моя родина. Городишко небольшой, но все время приезжают паломники, потому что по преданию там показалась Дева Мария.
- Сколько вам было, когда вы поехали поступать в ГИТИС?
- Не помню точно, 22 или 23 года.
- А чем было заполнено предшествующее время?
- Пересказывать собственную биографию мне не очень интересно. Не потому что я какой-то капризный, просто я вообще не склонен много разговаривать. Пусть этот промежуток остается пустым - будем считать, что это так. И никакой интриги здесь нет. Возможно, где-то что-то обо мне написано, но я за этим совсем не слежу: не собираю статьи и вообще никакой информации о себе. У меня дома вы ничего не найдете. Ну, может, несколько рецензий где-то лежат. И то только потому, что случайно завалялись. Мои сыновья и жена могут подтвердить, что мы ничего не копим из публикаций.
- А вы знали к кому на курс едете поступать или тоже доверили выбор учителя случаю?
- Нет, я не знал, кто тогда набирал курс и поехал наобум. И попал на курс к Андрею Александровичу Гончарову.
- Как на вас как на режиссера повлияло учение и учитель?
- Сначала очень сильно. Потом, конечно, когда уже какое-то время проучился, возникали какие-то разногласия с мастером, даже конфликтные ситуации. Что-то такое происходило года через два. А потом опять все уладилось. Видимо, он понял, что никак меня не изменит.
- Что вас надо принимать как данность?
- Может быть. Потом мы поддерживали с Андреем Александровичем прекрасные отношения многие годы до самой его смерти. Мне довелось с ним немало общаться. Он был очень хорошим человеком. Хотя бывало, много кричал, имел немного взрывной темперамент. Может, он просто не показывал то, что в нем было хорошего в полной мере, и чаще обнаруживал другую сторону своего характера, чтоб его не посчитали недостаточно сильным. Но это был прирожденный барин, в лучшем смысле слова.
- А кто еще из ваших однокурсников достиг высот в профессии?
- Из однокурсников только один Воронцов, по-моему, работает в театре, у остальных судьбы сложились по-разному: кто преподает, кто какие-то должности занимает. Но режиссурой не занимаются.
- А почему вы назвали свой театр "Мено Фортас"? Кто придумал это название?
- Я придумал. "Фортас" - значит, крепость, и я опирался, в общем, на первый смысл этого слова. Это, знаете, как последний бастион. Ведь крепость создана для защиты, а не для нападения - да? Вот такая функция.
- И какое же искусство ваш театр защищает?
- В первую очередь, сами себя. Если бы назвали себя легионерами, тогда было бы другое дело. Может, и не надо было такое название давать, а придумать другое - проще. Может, вообще оставить без названия. Но на документах для регистрации надо же было что-то писать - графа есть. И я, долго не думая, за полминуты написал "Мено Фортас". Это была импровизация.
- Эймунтас, а насколько глубоко вы чувствуете свою судьбу?
- Я знаю, что судьба есть, и она почти все определяет. Я верю в нее, и иногда, если я понимаю, что именно так должно складываться, - не ищу выхода. Чувствую, что все равно произойдет то, что должно произойти. Может, это фатализм называется?
- А откуда у вас именно такое ощущение судьбы?
- У каждого человека так, не только у меня. Кто-то, может, и пытается действовать, но когда речь идет о знаках судьбы, особенно ничего не поправишь. Разве что какие-то отдельные мелочи. Самое большое, что можно, - бросить курить.
- Но вы, тем не менее, и этого не сделали? (В продолжение разговора Някрошюс выкурил несколько сигарет.)
- Нет, не бросил. Не выходит. Хотел, но даже это чересчур для меня. Я это, конечно, с юмором говорю.
- Значит, с юмором у вас все в порядке? У вас на него хороший слух?
- Может, я его и слышу, но сам не умею шутить, не могу ничего рассказать смешного. Даже ни одного анекдота не знаю. Бывает, где-то услышу анекдот, и он мне так понравится, но через три минуты я все равно его забываю.
- А что вы считаете опорными точками судьбы?
- Надо держаться правил, законов.
- Каковы они в вашей трактовке?
- Нет законов для всех. Я верю в законы природы, в их гармонию. Наверное, важно сохранить в себе то ощущение и отношение к жизни, которые у тебя было в детстве, и то, о чем ты мечтал маленьким. Потом, когда взрослеешь, тоже о чем-то мечтаешь, фантазируешь, думаешь. И чем больше ты сохраняешь эти мечты (может, я резко сказал "законы"), тем яснее чувствуешь свое направление, свой "ветер". Если пойдешь к северному, значит, тебя будет обжигать, и ты будешь отворачиваться. Восточный ветер совсем другой, он подарит свежесть и прохладу. Кажется, я запутался в образах…
- Вы говорите очень важные вещи, наверняка думали об этом, и не раз.
- Конечно. Но когда надо формулировать, это у меня плохо выходит. Отвык говорить по-русски, вот когда несколько дней поупражняешься, потом все хорошо получается.
- Ваша жизнь складывалась более-менее благополучно или были и тяжелые времена?
- Тяжелых времен хватало. Жизнь не проходила так уж гладко, были и страшные котлованы. Наверное, так и должно было быть. Не хочу подробностей, но чтоб не показалось, что у меня все складывалось только красиво - все в гору и в гору, скажу, что были и крупные падения, не обязательно связанные с профессией. Не могу сказать, что меня это закалило. Главное, что не обломало. Я научился говорить: "Все проходит".
- Прямо надпись с перстня царя Соломона: "Все пройдет. Пройдет и это". Что же в этом преходящем потоке важно для вас?
- Дети, конечно, - это самое главное. Внуков у меня пока нет, сыновья мои еще молодые. И, разумеется, семья - это тоже "форт".
- Что вы еще в этот список включили? Почему не называете театр?
- Без театра можно жить, а без семьи, близких, родных и хороших друзей нельзя. Думаю, без театра я бы обошелся.
- В вашем театре только служебные отношения или в нем заложен принцип семьи?
- Я не сторонник этого направления. Сколько я слышал о том, что театр это семья или театр это храм… Когда подобное говорят, мне немножко стыдно становится за такие высокие слова. Они почти так же пафосны, как у Чехова финальный монолог Сони в "Дяде Ване": "Мы услышим ангелов. Мы увидим все небо в алмазах и увидим, как все зло земное потонет в милосердии"... Очень надо осторожно с присуждением театру таких титулов. У нас в "Мено Фортас" никаких семейных отношений никогда не было и сейчас нет. И когда в государственном театре работал, придерживался тех же правил. Я стараюсь соблюдать дистанцию. Чтобы не задерживаться больше положенного на работе (смеется). Пришел вовремя, отработал и ушел.
- Значит, вы не любитель актерских посиделок?
- Ну, в молодости, может, и любил, но тоже соблюдал дистанцию. Тогда отношения получаются гораздо чище и совестливее. Меньше разочарований бывает, меньше предательств. А если они все-таки случаются, нет таких опустошающих переживаний.
- А много ли людей, по отношению к которым вы дистанцию в своей жизни не соблюдаете?
- Очень мало. Только несколько человек всего. Это самые близкие родственники.
- Ваш сын Мариус архитектор по образованию, но работает как сценограф. Ваше влияние?
- Он будет архитектором. Мариус пока не успел что-то сделать в своей профессии, недавно окончил архитектурный институт в Вильнюсе. Но как сценограф сделал декорации к нескольким нашим спектаклям. С одной стороны, отец сыну всегда хочет не то чтобы помочь, но дать какой-то толчок. А с другой… Он совершенно по-иному мыслит и держит себя.
- Но это же, наверное, и хорошо?
- Да вот не знаю. Дело в том, что чужому можно сделать какие-то замечания, а с сыном это иначе получается. Я его не щажу, но получаю "заряд" обратно. Не могу ему сказать: "Почему ты опоздал на пять минут?" Вернее, я говорю. Но он это пропускает мимо ушей. Подумаешь, отец сказал, ничего страшного.
- А для семьи Мариус успел сделать что-то полезное как архитектор?
- Не знаю. Он успел жениться. По-моему, он не любит театр и не хочет с ним связывать свою жизнь, хотя у него неплохо получается работать для сцены. Он кое-что сделал, посмотрел, и не сказать, что очень зажегся. Нет гарантии, что он поступит так, как я говорю, но он тоже с дистанции смотрит на театр.
- А чем занимается второй сын?
- Он недавно закончил школу и поступил на экономический. Наверное, растет будущий бухгалтер. Хоть кто-то научится считать. Решает какие-то серьезные задачи по алгебре и математике.
- А для вас деньги интереснее как философская или практическая субстанция?
- Знаете, я про деньги никогда не слышал и не читал ничего искреннего. По-моему в них есть что-то демоническое.
- Не без того. Но иногда они служат и для хороших дел.
- Да. Однако, если будешь говорить только так, окажешься не прав. И если станешь другую версию поддерживать, тоже окажешься неправ. В деньгах есть что-то ускользающее. Наверное, как есть, пусть так и будет. Но я знаю, что для того чтобы что-то делать в этой жизни, созидать, надо быть немножко голодным - не в прямом смысле, конечно. Я давно придерживаюсь этого мнения. Считаю, что человеку не обязательно иметь дворец или какой-то невероятный автомобиль. Эти дорогие вещи ничего ему не дают. Они равнодушны. Сейчас такой контраст нарастает: ты видишь, что у одних столько денег, что они не знают, что с ними делать, а у других вообще их нет. Расслоение чудовищное и нарушающее всякий баланс. И те, у кого их много, мечтают: как хорошо было без денег, потому что большие деньги создают большие проблемы. А бедные мечтают, чтоб они, наконец, появились. Неравномерно эта энергия по кругу идет. Ой, надо спросить экономиста! Там, очевидно, есть какая-то логика.
- При помощи этой энергии на материальном уровне совершается "обмен веществ": ты что-то приобретаешь, расплачиваясь деньгами. Вот вы на что тратили в последнее время деньги с удовольствием?
- (Замешательство, длинная пауза, попытка вспомнить.) Помню, что-то купил, но уже забыл что. Наверное, какая-то глупая, бесполезная вещь. Черт его знает, что это было. Я вообще-то сам редко что-то покупаю и по магазинам не хожу. Вот моя зажигалка - очень приятная мне вещь (в руках все время крутит Zippo). Ей уже пять или шесть лет. Без нее я как женщина без помады.
- Вы недавно поставили второй спектакль в Большом театре - оперу "Дети Розенталя" на музыку Десятникова и либретто Сорокина. Как вам работается с самым "чистым" из искусств - музыкой?
- Это совершенный расчет, та же алгебра. Но сколько в ней эмоций! Мне очень нравится ее дисциплина. Имею в виду внутреннюю организацию музыки. Такты, темпы, половины - все так безупречно организовано. Хотя я сам не понимаю, как это сделать. Считаю, что композиторы очень умные люди. Композиции режиссерам надо учится у композиторов, потому что в этом отношении у них головы гораздо лучше, чем у режиссеров. Я всегда с уважением и с белой завистью смотрю, как они творят. Что касается оперы Десятникова, факт, что я ее поставил в Большом театре, а дальше пусть другие оценивают.
- Эймунтас, вы ставили Верди в Италии, в оперном театре Флоренции. Как совпали с итальянским темпераментом?
- Нормально, я думаю. Если есть что сказать, тогда к тебе относятся с уважением. Темперамент тут стоит на последнем месте. Я даже не задумывался о таких вещах. Если умный человек, я не замечаю его темперамент, а слежу за его мыслями, культурой.
- А насколько для вас важен талант в человеке?
- Ну, конечно, перед талантом всегда надо склонять голову. Но талант можно воспитать. Да-да. О себе говорить не могу, но мне пришлось работать с людьми, которые его в себе воспитали и стали большими художниками.
- Кого вы из корифеев современного театра знаете лично?
- Да почти всех. Но не могу сказать, что поддерживаю с кем-то приятельские отношения. Знаю и Штайна, и Стуруа, выходим иногда вместе на сцену на каких-то фестивалях, раскланиваемся. Мне трудно завязывать с кем-то дружбу, но я с уважением отношусь к тому, что они делают.
- Если бы у вас была возможность не работать, что бы вы делали и бесплатно, просто для собственного удовольствия?
- Курил и пил бы (смеется).
- Ну, вы с такими увлечениями долго бы не протянули.
- А и черт с ним, сколько протянул бы, столько и было. Но какое-то удовольствие в этих праздных занятиях есть. И пить - удовольствие, и курить - удовольствие, и так далее - многоточие. Это мой юмор. Не обязательно ставить какие-то цели. Конечно, банально и мало похоже на правду было бы, если б я сказал - читал, читал и читал. Даже если бы сказал, что спал, спал и спал - и то звучало бы как не совсем правдиво. А вот в то, что пил и курил бы, многие поверят.
- Вам где больше нравится жить: на земле или в городе?
- На земле, конечно. Я давно уже живу в городе, но, помню, когда поселился в Вильнюсе, понял, что приехал сюда, как в общежитие - на короткий срок. Поживу здесь и уеду. Так и будет, наверное. Пока я ничего не предпринимаю, но подумываю об этом. Хочу вернуться на родину. Вильнюс мне не родной, там я не коренной житель, а временно проживающий. И всегда чувствую, что просто приехал в какой-то город, из которого рано или поздно захочу уехать.
- Вы хотите замкнуть таким образом круг - вернуться к тем же занятиям, к тому же образу жизни?
- Может быть, если будет здоровье. Откуда пришел - туда и возвращайся. Для человека это нормально. И для собаки тоже. У меня были собаки.
- А с лошадьми умеете управляться?
- В молодости, конечно, умел. И верхом ездил, и на телеге. А теперь лет пять назад сел на лошадь и почувствовал, что не то.
- Вы "не то" или лошадь "не то"?
- Я не то (смеется). Уже отскакал.
- Алексей Петренко однажды рассказывал, что вы на репетиции "Вишневого сада" обменивались впечатлениями, как пасли какой-то скот в детстве.
- Может быть. Хозяйство у нас было немаленькое, оно и до сих пор есть. И, естественно, я в детстве умел делать всю работу на земле. Теперь, конечно, навык потерялся. А мама до сих пор живет в Шилуве.
- А как относится к идее переселения ваша жена, вдруг она будет огорошена вашим решением?
- Не думаю. Тогда она сама не говорила бы об этом.
- В одном вашем интервью, которое мне удалось найти в Интернете, вы сказали, что в Бога не верите, но, разговаривая с вами, я никак не пойму, как такое может быть.
- Это невозможно, я ничего подобного не говорил. Если это где-то написано, то это неправда. Не может быть такого. Это или компьютерная ошибка, или неправильный перевод.
- А вам нужен для связи с Богом какой-то посредник, например, церковь?
- Если она есть, значит, нужна. Редко, несколько раз в год, я хожу в церковь. Думаю, если на Земле вообще что-либо существует, то не просто так, у всего имеется свое назначение. Все мы зависим друг от друга на этой планете.
- У вас, очевидно, сильная интуиция?
- Не знаю, на весах ее ведь не взвесишь. Я думаю, что это самое главное из чувств, данных человеку для постижения жизни. Например, меня предчувствие никогда не обманывает. Это как нюх, инстинкт.
- Вы как-то сказали, что всю жизнь ставите спектакль об одном и том же. Какой у него смысловой лейтмотив?
- Когда человек созревает, голос у него уже не меняется. Его можно узнать по голосу и через 50 лет. "Профиль" человека тоже не меняется, у каждого из нас есть какие-то личные неизменные константы. И если в творчестве ты начнешь прыгать, это будет бесполезной суетой. Поэтому не изменяй своему голосу, держись своей линии и своего направления. Одни идут против ветра, другие приспосабливаются к жизни, предпочитают, чтобы ветер дул в спину. А мне нравится, когда ветер в лицо. Так свежее идти.
Досье
Эймунтас Някрошюс, режиссер, художественный руководитель театра "Мено Фортас". Родился 21 ноября 1952 г. в Жемайтии, на хуторе Шилува, в крестьянской семье. В 1978 г. окончил ГИТИС им. Луначарского в Москве. После возвращения в Литву работал в Государственном молодежном театре Вильнюса. В 1991 г. стал почетным президентом международного театрального фестиваля LIFE. В 1998 году создал театр "Мено Фортас". Обладатель многих престижных наград: нескольких премий "Золотая маска", премии фестиваля "Балтийский дом", ордена Гедиминаса третьей степени, Государственных премий СССР, Литвы и России, премии Таормины за "Новую европейскую театральную реальность", премии UBU за "Лучший зарубежный спектакль", международной премии им.К.Станиславского "За выдающийся вклад в мировое театральное искусство". В 1992 г. признан "Лучшим режиссером Европы". Поставил все основные пьесы Шекспира и Чехова. Женат, имеет двоих сыновей.
7-8 апреля по приглашению ТМ "Столетов" театр Эймунтаса Някрошюса "Мено Фортас" покажет на сцене Театра им. И.Франко спектакль "Отелло".