Этой осенью исполнилось 20 лет музею Сергея Параджанова в Ереване. Внушительных размеров двухэтажное здание с внутренним двориком, с большими залами для экспозиции, да еще и стоящее над обрывом, с которого виден знаменитый Арарат, привлекает туристов и поклонников режиссера.
На юбилейных торжествах было много народу, приехавшего со всех концов земли. И трудно представить, сколько шедевров хранится в музее его имени…
Первая экспозиция здесь создавалась под непосредственным руководством режиссера. Потом постоянно пополнялась благодаря усилиям директора музея друга Параджанова Завена Саркисяна.
Параджанов был знаменит как кинорежиссер, а музей посвящен его живописно-коллажным работам.
Я видел эти работы в разное время и в разных местах. И полагал, что, несмотря на их талантливую самобытность, это не более чем хобби кинематографического гуру. Параджанов и сам говорил, что это вынужденная сублимация его кинематографических устремлений.
Но теперь, когда увидел эти работы, собранные в одном месте, понял, как трудно определить, в чем он более велик - в кино или в изобразительном искусстве?
Стало понятно, что экспозиция замечательного музея является целостным и неразделимым произведением искусства.
Параджанову удалось то, что не удавалось никому. Разные коллажи даже великих мастеров часто воспринимаются как некие дополнения к их живописному творчеству. А Параджанов сделал коллаж абсолютно полноправным видом изобразительного искусства. Это настолько красочно, выразительно, содержательно и остроумно, что нам не важно: краски на холсте или кусочки чего-то, наклеенные на что-то. Главное - впечатление. Вглядываясь в работы, каждый раз находишь что-то особенное, чего не увидел раньше. Да, конечно, у Сергея Иосифовича были затяжные перерывы между съемками. Но если учесть, что он серьезно занялся коллажами только после сорока пяти, то становится непонятно, как ему удалось столько сделать.
Сначала он их создавал, чтобы дарить друзьям. Потом все больше и больше увлекался. Томясь от отсутствия кинематографической работы, кроме коллажей, он устраивал причудливые фотосессии.
Хорошо их помню, так как принимал участие в съемках.
К сожалению, сохранилась лишь одна фотография из этих фотосессий. На ней Сергей предстает в виде голландского купца (а я в виде средневекового рыцаря). Казалось бы игра, шутка? Но кадр так богато насыщен очень точными аксессуарами, что дай Бог многобюджетному фильму быть с такой фантазией и тщательностью оформленным.
Ежедневно он придумывал столько гениальных вещей, что другому и десятой доли хватило бы на всю жизнь. А он свои выдумки часто забывал. Когда давал читать свои сценарии, я говорил: «Ты же рассказывал то-то и то-то, а в сценарии этого нет!..» «Да? - удивлялся он. - А ну, повтори!»
Когда я увидел, что из фильма «Цвет граната» выпал один прекрасный эпизод, и с возмущением сказал Сергею: «Этот гад… выбросил такой прекрасный эпизод!», Сергей в ответ: «Я сам выбросил…» - «Зачем?!!» - «Да он повторяет другой эпизод…» У другого такой «лишний» эпизод был бы вершиной творчества…
О Параджанове можно говорить и говорить. Многие часто вспоминают его анекдотическое поведение. Об этом можно написать юмористический роман. В сущности, Сергей был шаловливым ребенком. Даже на закате лет. Только арест и заключение сломили его. Да и то не до конца. В нем все равно осталось что-то детское.
Забывая о его неординарном, анекдотическом поведении, я все чаще вспоминаю его творческие прозрения… Не забуду, как он рассказал эпизод из сценария «Интермеццо». Русско-японская война. На белоснежной веранде, за окнами которой белеет цветущая черешня, за накрытым белой скатертью столом обедает семья Коцюбинских. Вся посуда белая. В большой белой фарфоровой супнице белый польский суп. Раздается стук в дверь, и два солдата в просоленных потом, выбеленных на солнце гимнастерках вносят на носилках своего забинтованного раненого товарища. Один из солдат говорит: «Он хочет есть…» Коцюбинский с судорожной поспешностью зачерпывает из своей тарелки ложку супа и хочет влить его в рот раненому. Но ему это не удается, так как у того загипсован рот.
А смерть дочери Коцюбинского? Осыпается белый цвет черешни и… падает черными переспевшими ягодами, разбивающимися о крышку гроба. По-моему, потрясающе…
Как-то утром ему позвонила московская теленачальница Тамара Огородникова и предложила снять фильм по поэме Лермонтова «Демон». Положив трубку, Параджанов сказал: «Знаешь, как должен начинаться фильм? С гор спускается вереница грузинок с огромными кувшинами на головах. Они в черном, а кувшины светлые. Идут к Арагви за водой. И вдруг рядом с ними на гальке возникают чьи-то огромные следы… И они дымятся!». Даже если бы он придумывал это много дней - все равно прекрасно. Но ведь он это сочинил на моих глазах через минуту после того, как услышал о «Демоне».
Как-то в воскресное утро я пришел к нему домой (должны были идти за антиквариатом). Я занимался этим делом из врожденного авантюризма, а он часто за счет антиквариата жил. Май месяц. За окном тишина, на улице - ни людей, ни машин. И вдруг дикий рев мотора. К дому, что на другой стороне проспекта Победы, примчался мотоциклист и стал отчаянно сигналить.
Я возмутился: «Вот сволочь!» А Сергей: «Прекрасный эпизод! Сейчас к нему из подъезда выплывет молодая блондинка. Голая, но с фатой на голове. Она сядет позади него, обхватит белоснежными руками его одетое в черную кожу тело, и они помчатся по пустому городу. И фата на 40 метров будет развиваться за ней!»
И так он фонтанировал по несколько раз в день.
Сказать, что я чему-то учился у Параджанова, - бред. Разве что честному отношению к искусству. Разве гениальности можно научиться? Теоретик искусства Арнольд Шенберг на вопрос «Что такое гениальность?» ответил уклончиво: «Талант учится у жизни и у других талантов. Гений может учиться только у себя, так как создает новую реальность, которая до него не существовала».
Редко гениев признают при жизни. Примерам непризнания - несть числа.
С Параджановым все было и так, и не так. После «Теней забытых предков» его гениальность сразу признали. Но как-то не очень всерьез. Знаменитостям и сильным мира сего было престижно дружить с ним. Однако многие говорили о нем с ухмылкой.
Но, тем не менее, его величие пусть неохотно, но признавали практически все. Благодаря ему кинематографическая столица Советского Союза переместилась из Москвы в Киев. К нему приезжали за советом даже такие мастера, как Андрей Тарковский и Глеб Панфилов. А сколько прекрасных подсказок он дарил деятелям театра. На моих глазах при помощи спичечного коробка он показал Давиду Боровскому, как нужно построить декорацию для спектакля «А зори здесь тихие» в Театре на Таганке. Давал творческие советы Роберту Стуруа.
Те же, кто наивно пытались подражать Параджанову, оставались в дураках. Что можно Юпитеру, того нельзя быку. Время от времени он придумывал весьма сюжетные сценарии.
Сюжетным был его замысел фильма «Лебединое озеро. Зона», который впоследствии снял Юрий Ильенко. Параджанов трезво понимал, что его кино - это нечто исключительное, выходящее за рамки кинематографических правил. Нужно быть подлинным гением, чтобы уметь «как» превращать во «что». Таким же даром обладали и Сергей Эйзенштейн, Александр Довженко.
Ценой невероятных жертв Параджанов удержался от соблазна снимать фильмы «для масс». Что ж, каждому свое.