Волонтеры и бюрократы: коллизия двух логик

11 января 2016 г. Первый добровольческий мобильный госпиталь им. Пирогова (ПДМГ), ставший уже легендарным за год работы по оказанию квалифицированной медицинской помощи как военным, так и жителям прифронтовых территорий, вынужден был покинуть зону АТО.

К сожалению, не потому, что, как следовало бы ожидать, государство наконец научилось справляться само, без помощи волонтеров. До закрытия всех потребностей, как утверждают военные, которые просят ПДМГ вернуться, еще далеко. А из-за бюрократических проволочек громоздкой государственной машины (в данном случае - в лице Минздрава), в которой, увы, мало что изменилось за последних два "горячих" года. Она, как и прежде, не способна ни предложить, ни имплементировать качественную альтернативу уже отжившему свое позавчерашнему дню, вновь и вновь демонстрируя нам коллизию двух логик - волонтерской и бюрократической.

Об этом ZN.UA беседовало с президентом ПДМГ Геннадием Друзенко.

- Геннадий, каким был механизм работы ПДМГ в АТО?

- В отличие от других дружественных и похожих проектов, ПДМГ сразу возник как институция, полностью вписанная в правовые рамки, насколько сегодня это возможно в Украине. Как юрист, я постоянно акцентировал на этом внимание. Поскольку мы изначально планировали создать не эвакуационный (как коллеги), а лечебно-эвакуационный этап (стабилизация, операция в случае необходимости, и, если состояние пациента тяжелое, - отправка его на реабилитацию в стационарный госпиталь в тылу), то начинали не с поездок, а с документов. А именно - с подписания одностраничного меморандума с Минобороны: они говорят, где мы нужны, а мы делаем то, что они просят.

Так как мы работаем с гражданскими медиками, то вскоре поняли, что нужен какой-то документ, регламентирующий отношения и с Минздравом. И такой, весьма поверхностный, меморандум был подписан 1 декабря 2014 г. В изданном в тот же день приказе Минздрава №913 (со ссылкой на меморандум) говорилось, что ПДМГ будет действовать со статусом сводного корпуса медицины катастроф Государственного учреждения "Украинский научно-практический центр экстренной медицинской помощи и медицины катастроф Минздрава Украины", который базируется на базе Больницы "скорой помощи".

Конечно, с юридической точки зрения это было, скажем так, на грани фола, зато дало возможность запустить процесс уже 16 декабря 2014 г.

Благодаря статусу лечебно-эвакуационного этапа ПДМГ сразу же занял свою уникальную нишу. Мы поехали помогать сначала военным, а затем, когда под Дебальцево стало полегче, - и гражданским. Мы не только перевозили раненых, но и непосредственно оперировали, лечили, оказывали терапевтическую помощь. Наши врачи делали и уникальные операции, которые в том же Бахмуте (Артемовск) никогда не делали и в мирное время - например, вставили титановую пластину вместо части пробитого черепа.

- В полевых условиях?

- В полевых условиях на самом деле в Донбассе никто не оперирует. Это одно из заблуждений, что нам нужны натовские госпитали, разворачиваемые в поле. Они рассчитаны на войну на чужой территории, где население настроено враждебно, нет медстандартов, к которым привыкли американские, британские, французские врачи. Это невероятно дорого, чтобы построить госпиталь с минимальными условиями: огромные палатки, генераторы, пробивание воды, привозной кислород и многое другое.

В Донбассе мы воюем на своей земле, говорим на одном языке, медстандарты - те же. И не отвезти при этом раненого или больного в больницу, которая, как правило, находится не более чем в 20–30 км от места происшествия, - абсурд.

Свой первый выезд мы тоже планировали так - в поле, в машинах. Но вскоре поняли, что это кино, а не украинские реалии. Так что, кроме непосредственной эвакуации, мы работали на базе районных и горбольниц или в воинских частях как медицинское подразделение.

Фото Маркиян Лисейко

- А меморандум давал вам возможность делать это легально?

- Он давал хоть какие-то основания зайти в чужую больницу. Насколько мне известно, Государственный центр медицины катастроф - единственное учреждение, имеющее экстерриториальную лицензию. Как правило, лицензия привязана к конкретному адресу лечебно-профилактического учреждения. Поскольку наши врачи приехали из всех областей, кроме Крыма, то это было идеальной правовой оболочкой.

В то же время сам центр не мог работать: из-за бюджетных ограничений их "скорые" могли ездить только по своей области. То есть, согласно всем условиям законодательства, если, к примеру, раненого нужно перевезти из Донецка в Днепропетровск, то одна "скорая" должна была приехать к границе Донецкой области, а уже там перегрузить тяжело раненого в другую "скорую". Иначе - нарушение.

Так что мы тоже были для них идеальным вариантом, в том числе и потому, что не брали у них ни топливо, ни "скорые".

- То есть к материальному обеспечению ПДМГ подписанные меморандумы отношения не имели?

- Нет. Фандрайзинг, средства, рекрутинг - все это обеспечивали исключительно мы. Два, практически идентичных, меморандума убирали юридические препятствия.

Фото Маркиян Лисейко

- Почему теперь возникла необходимость подписывать новый, уже четырехсторонний, меморандум?

- Когда мы начинали, нужно было действовать быстро. Мой главный партнер по ПДМГ Евгений Найштетик был вице-президентом благотворительной организации "Совет защиты прав и безопасности пациентов" (далее - Совет), давно работающей в этой сфере. То есть готовое юридическое лицо с зарегистрированным статусом неприбыльности, к тому же известное в медицинских кругах. Чтобы не терять время на регистрацию и прохождение всех процедур, мы решили запуститься на их базе. И тогда это было абсолютно правильно.

Однако со временем президент Совета Виктор Сердюк стал чувствовать, что через ПДМГ проходят большие объемы материальной помощи и финансовые средства на миллионы гривен. Поскольку у него с фандрайзингом получалось не очень, он стал претендовать на получение с этого какой-то выгоды. Полушутя - есть же в церкви десятина, почему бы и нам не воспользоваться давней традицией. Для нас это было абсолютно неприемлемо, ибо такая десятина означала, что кто-то не будет вылечен, останется на фронте без зарплаты или теплых носков.

В августе, когда мы поняли, что конфликт заходит далеко, ядро ПДМГ зарегистрировало БФ "ПДМГ им. Пирогова", куда и перешли все, на ком держался госпиталь. Постепенно. Переход завершился к концу осени. В начале ноября я разослал официальные письма министрам Минздрава и Минобороны, а также в Генштаб о том, что произошли такие изменения, и, чтобы продолжить работу в рамках действующего законодательства, предлагаем перезаключить меморандум и провести переговоры.

Свою готовность подтвердило только Минобороны - в лице военно-медицинского департамента.

7 декабря я разослал всем ведомствам уже готовый текст меморандума для обсуждения. И снова тишина. Опять откликнулось только Минобороны.

31 декабря я отправил всем трем ведомствам очередное, третье письмо, указав, что, поскольку меморандум не подписан, ПДМГ вынужден выйти из зоны АТО.

И после всех новогодних праздников ПДМГ покинул зону АТО.

На сегодняшний день меморандум подписали Минобороны и Генштаб. Самым неготовым оказался Минздрав. Как выяснилось, до недавнего времени многие даже не подозревали, что у них есть такое подразделение - ПДМГ. Несмотря на то, что с точки зрения гражданской медицины это была наиболее эффективная единица (с более чем 5 тыс. пациентов) - от простой терапевтической помощи до сложных операций.

27 января Минздрав прислал отписку: мол, подобный меморандум уже подписан с Советом, и он действующий. Так что сначала решите вопросы с ними, а потом обращайтесь к нам.

В то время, как в Донбассе остро не хватает специалистов медицины, оборудования и "скорых", Минздрав включил красный свет для самого большого негосударственного медицинского проекта в зоне проведения АТО. И сам не гам, и другому не дам?

- С чем вы связываете подобное равнодушие?

- Это странно. Ведь подразделение сейчас возглавляет Татьяна Тимошенко, долгое время сама бывшая волонтером.

Возможно, в этом и есть проблема: ПДМГ никогда не был типично волонтерским проектом, т.е. когда берут где-то и дарят госучреждению. После трех ходок в государственную власть я знаю, что это - как в черную дыру. Поэтому мы взяли на себя полную ответственность - от фандрайзинга до предоставленной пациенту медпомощи. Эта разница в философии подходов часто вызывала непонимание - почему, к примеру, мы не хотим отдать наши "скорые" в госпиталь или воинскую часть?

- Кроме ПДМГ, на слуху работа в зоне АТО Хоттабыча, Госпитальеров и выделившегося из них Медкорпуса. Кто-то из них сейчас остался в АТО?

- Насколько я знаю, никто. Но опять-таки наши коллеги работали как "скорые". Это чрезвычайно важная работа, и они много сделали, ведь если первая помощь не оказана, то дальше врач может оказаться бессилен. И мы отличались тем, что предоставляли квалифицированную медицинскую помощь.

- Может быть, в медицинском добровольчестве больше нет потребности?

- Когда мы выходили, мне звонили военные и просили: останьтесь. Я был бы только рад, если бы волонтерство стало ненужным. Но это должно быть не за счет пациентов, в частности солдат, а за счет увеличения государственного участия и качества.

Частично это произошло. Когда мы заходили, было только два военных мобильных госпиталя (ВМГ), сейчас - четыре. Фактически в каждой бригаде появились медроты. Но наш выход подтвердил: до полного закрытия всех потребностей далеко. И сами военные говорят, что мы им нужны.

Мне кажется, основная причина в том, что каждый бюрократ, видевший АТО только по телевизору, пытается отработать нормальный бюрократический ход - прикрыть свою спину, чтобы, не дай бог, не возникло вопросов. Но ПДМГ - это уникальный механизм, аналогов которому нет. И самый мощный аргумент для нас - он эффективно проработал в течение года без единого двухсотого. Так что здесь Минздрав попадает в ловушку: им либо нужно признать, что их приказ был неправомочным, и они незаконно в течение года отправляли врачей в командировки, либо легитимизировать эту практику, попытавшись ее усовершенствовать.

Надеюсь, что будет выбран все-таки второй вариант. Ведь помимо всего прочего, у ПДМГ есть еще одна, очень важная немедицинская миссия. Мы, например, объездили весь Бахмут, провели мобильный рентген, который там не делали десятки лет. Раздавали лекарства, просто подкармливали детей, оставшихся без родителей. И когда врачи лечат местных качественно и с любовью, то тем самым, возможно, помогают найти им первый в их жизни ответ на вопрос - зачем им Украина.

- Это все за фандрайзинговые средства?

- Да. У нас не было ни копейки государственной или международно-технической помощи.

В меморандуме четко прописано: фандрайзинг, рекрутинг - это на нас. А нам нужен "зеленый свет" плюс человеческое содействие. Ну и еще мы ожидаем того, что не связано с материальным вознаграждением. Люди заслуживают хотя бы статуса участников боевых действий и статуса участников войны. Для этого нужны документы с гербовой печатью. Они это честно заработали.

Я скажу крамольную речь, но наш президент под камеры награждает Яну Зинкевич, которая, по сути, целый год занималась незаконной медицинской деятельностью. А профессиональных врачей, предоставлявших высококвалифицированную помощь, оставляют при этом за бортом внимания. Награда - это стимул. Государство должно проявить благодарность. Это восстановит справедливость.

Ну а вернуться в АТО мы готовы в течение двух недель после подписания меморандума.

- А если меморандум не будет подписан, чем будете заниматься?

- На самом деле это не беда. Мы можем работать с гражданским населением, там, где мобильная медицина открывает фантастические перспективы. Как, например, на Хмельнитчине, где мы использовали кардиограф четвертого поколения. Это не обычный кардиограф, а блок: он подключается к ноутбуку и выдает не просто график, который никто не понимает, кроме специалиста, а два листа бумаги со светофорным графиком и текстом, понятным любому, кто умеет читать. Кроме того, исследование проводится без раздевания, что важно особенно в холодное время года.

К сожалению, в Украине эти технологии профессора Чайковского никого не интересуют. Мы можем делать лучше, чем на Западе, но наши чиновники со своим комплексом неполноценности хотят навязать здесь позавчерашний и неприменимый в Украине опыт. Реформы у нас пишут в кабинетах умные эксперты стоимостью в 3 тыс. евро, но они крайне далеки от украинских реалий. Сидят, фантазируют и копируют какие-то схемы западных стран с абсолютно иным ВВП на душу населения. Наш же уникальный опыт заключается в том, что мы знаем, как это работает в реальных условиях, и ищем решения, которые на самом деле могут быть намного эффективнее, чем в Америке и Европе.

- Вы говорите, государству пора заработать и освободить волонтеров. Это, по-вашему, случится в ближайшее время?

- Нет.

- Почему?

- Потому что основной упор в реформах делается на пиар. Эти люди живут в виртуальной реальности. Чтобы сделать реформы, следует начать с себя. В том числе премьеру и президенту. Я не вижу драйвера и мотива реформ. Да, в некоторых больницах - чистота и блеск, все компьютеризовано. Но это не реформа, а хороший хозяин учреждения. Поэтому я говорю: эта команда имела шанс стать акушерами новой Украины, но выбрала стать гробовщиками старой. Значит, придут следующие.