Искусство гор

"Всякое искусство преследует цель привести в порядок определенного расхристанного в жизни человека".

Лесь Курбас

В горах нынче самая ценная пора. Работы чрезвычайно много. И каждая работа полная. Она опирается на прошлое, его опыт, но направлена в будущее. Сейчас - сенокос. Скошенная трава не будет использоваться сразу же. Она сначала высохнет, а потом ляжет в стога. И только зимой пойдет на корм животным. Но косари на рассвете, пока еще луга покрывает роса, начинают работу. По росе коса молнией скачет под ногами. Трава в такое время самая сочная.

Я гуляю по лугу и вдыхаю непередаваемый запах молодых покосов. Птицы своим пением дополняют эту торжественную симфонию света, запахов и звуков. Озорной ветер, как умелый дирижер, добавляет к ней гул леса и перезвон водопада в овраге.

Голова начинает кружиться, и даже не понимаешь от чего - то ли от палящего в затылок солнца, то ли от пчел, навевающих здесь, в Карпатах, мотивы далекой нирваны Востока. В этот миг на горной долине о косу ударяет мантачка, и я останавливаюсь на грани акустического миража.

Чтобы опомниться, наклоняюсь, поднимаю стебель клевера, нюхаю его и пробую на вкус. Капельки сладкого нектара щекочут кончик языка. Нотка горечи уносит меня в воспоминания детства. Я вспоминаю такие же знойные дни в полесском селе, на лугу, среди кагатов торфяных карьеров. Стадо коров дремлет после утреннего выпаса, а ты, пользуясь моментом, пока они что-нибудь не повредили, думаешь, как бы добраться до воды и искупаться.

"Курочка или петушок?" - из какой-то другой жизни вынырнуло забытое детское воспоминание.

Путешествие в далекое прошлое обернулось неожиданным вопросом: "А когда же это я в последний раз грыз травинку?" В поисках ответа вернулся в декорации города и моментально протрезвел - и такое впечатление, будто никогда в губах у меня не было стебля травы.

Вспомнил о своем вчерашнем разговоре с вуйком Дезьом. Я ему что-то настраивал в телефоне, обещал в следующий раз привезти новый, а он убеждал: "Хорош и тот, что есть, хватит и такого для моих потребностей. Он обычно нужен мне, когда кто-то из туристов прыгнет на Цип, и об этом нужно сообщить спасателям в долине".

Я уговаривал вуйка: "Теперь в телефонах столько всяческих возможностей, что и сам не обо всех знаю". Когда начал рассказывать об их преимуществах, заметил в глазах Дезийдерия Васильевича горькую улыбку. Решил остановиться, чтобы не натолкнуться на насмешки, как это бывало уже не раз. Но вуйко, чтобы я не обиделся, объяснил свою оценку моих стараний: "Запомни, в горах мужчина утром встает и идет к скоту. Потом обходит усадьбу и планирует, что за день нужно сделать, и вспоминает, с кем должен встретиться по общим делам.

В городе мужчина идет на работу, слушает начальника, а потом вспоминает, что сегодня вторник и в домоуправлении приемный день у паспортистки.

Вроде и там, и там у человека одинаковые хлопоты. Но в горах мужчина все делает среди подаренного людям, а в городе - того, что выдумано людьми.

Поэтому то, без чего вы уже не можете себя представить в городе, здесь, в горах, теряет свое значение, потому что оно выдумано".

Я вспоминаю, как вчера удивился такому простому, но полному объяснению всего волновавшего меня в последнее время: "Мы живем в выдуманном мире и улаживаем придуманные нами же хлопоты". А еще хуже - хлопоты, навязанные чьим-то извращенным представлением о смысле жизни. И этот кто-то мутит жизнь миллионов людей.

У меня во рту появилась горечь. Сок клевера, который я только что жевал, из сладкого стал горьким и начал "вязать" губы и язык. Я его проглотил, чтобы не плевать под ноги на горную долину.

А может, это и не сок?

Уже в Вижнице, в маршрутке на Черновцы, вспоминаю нашу беседу с вуйком и думаю, как же немного, по городским меркам, ему надо. И когда пытаюсь перечислить эти вещи и обстоятельства, всплывают в памяти слова, приписываемые Пикассо. У него как-то спросили, чего бы он хотел, и художник ответил: "Я хотел бы жить, как бедный человек, но с деньгами". "Деньги" вуйка Дезя - это подаренный ему бесконечный мир, которым он благодарно пользуется. И мне в голову приходят слова Дезийдерия Васильевича, которыми он определил счастье: "Счастье - это, когда получаешь то, чего хочешь".

Пикассо говорил о том же: у бедного человека скромное, но правдивое "хочу", а деньги при этом обеспечивают "могу" получить "имею".

Как все просто.

Так почему же появляются негодяи, навязывающие миллионам людей кровавые, выдуманные с больной головы, ролевые игры?

Это все - Город, страшное исчадие цивилизации. И не просто Город, но еще и конкретное место, которое убило Пушкина, растравило душу Гоголю, вызвало ужас Достоевского и воплотило все в фантасмагорию кровавой революции, сюжеты которой длятся и поныне. Выдумка тирана-царя, омрачающая сознание народов на протяжении десятков поколений, воплощенная на кладбище неприкаянных душ своих строителей.

Да и вообще: мы в городе уже сами не знаем, какое оно - наше "хочу", потому что наши желания навязаны нам его извращенной целесообразностью. Свои права - наше "могу" - мы делегировали чиновникам и теперь выкупаем их у бюрократов за взятки. Потому наше "имею" оказывается чужим, потому что на самом деле мы его не хотели и, к тому же, не получили, а купили за взятку. Это - несчастье иметь такое счастье.

В горах, в селе, когда пропалываешь картофель, то знаешь, что будешь его есть. Когда косишь траву на сено, то понимаешь, что им будешь кормить скот и получишь потом молоко.

В городе же мы тратим много времени на то, чтобы добраться на работу и с работы - кому мы его отдаем? На работе мы заполняем какие-то бумаги, складываем цифры в столбик или строгаем какую-то деталь. Как эта работа корреспондируется с буханкой хлеба у нас на столе? Да, можно составить логическую цепочку через зарплату, деньги, магазин, который свяжет эти факты. Но весь этот путь будет придуманным. И если какое-то звено этого выдуманного модельного ряда "выпадет", мы можем реально остаться "без хлеба". Ученые упорно описывают эти ряды и получают Нобелевские премии за выдумки, обеспечивающие их устойчивость и совершенствование. Наука усовершенствования выдуманного!

Наука как мировоззренческий помощник человека, которая когда-то обеспечивала ему защиту от страхов окружающего Мира, превратилась в генератор этих страхов. Мы в городе постоянно что-то кому-то должны сделать. Когда-то вуйко Дезьо говорил мне: "Мужчина в этой жизни должен только умереть". И добавлял: "А свои обязанности он должен выбирать сам и непременно выполнять".

А может, и неважно, где ты живешь: в городе, в горах или в селе? Главное - заниматься правдивым, а не кем-то выдуманным. Но это правдивое определять через Мир, а не представления о Мире. Шум дождя - это погода за окном и мокрый ворот, а не опция в компьютере и кофе на столе.

В этом смысле Пикассо был правдив. Вот потому его картины так волнуют нас, жителей выдуманного Мира. А вот Дали - это апофеоз выдуманной модели, ее совершенная абсурдность и вместе с тем абсурдное совершенство. Фотографическая точность предметов у Дали никак не корреспондируется с реальным, настоящим Миром.

У Пикассо ты иногда не можешь назвать предметы их именами, но чувствуешь, что в них и за ними. Это - как звук дрымбы в горах: ты не способен его описать, но понимаешь, что так оно и есть.

Эти два гения сошлись на грани между мнимым и подлинным. Но пришли они туда с разных сторон. Расплавленное время в виде деформированных часов у Дали и атмосферная голубка у Пикассо - об одном и том же: война - это преступление против Мира, каким бы он ни был, мнимым или подлинным.

Пикассо шел от Мира, отражения универсума, а Дали - от модели Мира, модели отражения универсума.

Я пытаюсь как-то упорядочить свои выводы. Итак: существует энергетический универсум, что это - мы не знаем, даже не представляем. Он является неразрывной и непрерывной совокупностью форм энергии, и в нем нет понятий пространства и времени. Каждая форма энергии обладает "знанием" о поведении всего универсума. Тот, в свою очередь, "знает" о состоянии каждой формы. Это и есть свойства неразрывности и непрерывности. (Когда мы что-то предчувствуем - это и есть проявление скрытых свойств нас как формы энергии).

Человек как одна из форм энергии имеет уникальную способность формировать отражение энергетического универсума. Это отражение создается эпизодами - таково свойство нашего мозга. Именно это свойство и обеспечивает появление в нашем отражении универсума понятий времени (эпизоды создают последовательность "раньше-позже") и пространства (каждый следующий эпизод отличается от предыдущего, в нем что-то смещается). Кстати, в абсолютной темноте, где эпизоды становятся тождественными, человек теряет понятие пространства и времени.

Отражение энергетического универсума ("Бог создал нас подобным Себе") мы и определяем как окружающую нас действительность - Мир. Этот Мир человек пробует объяснить ("Но позволил нам быть собой"). Так появляются модели Мира.

Богатство модели определяется культурой, ее матрицей. Чем больше инструментов в матрице культуры, тем полнее и богаче модель отображает Мир. Но такие матрицы могут как приближать модель к Миру, так и отдалять от него, что, собственно, сейчас мы и имеем. При этом наше представление о Мире начинает разрушать сам Мир. И техногенные катастрофы, экологические катаклизмы, войны являются прямым тому подтверждением.

Скорее всего, выход из этого кризиса, из этого противостояния находится уже не в новых технологических версиях, опирающихся на ресурсное исчерпание Мира. А только новая технология, образ мышления смогут спасти цивилизацию, потому что построят совершенно новую модель Мира.

В кармане подал голос телефон, меня качнуло - не сразу понял, где я. Только посмотрев в окно маршрутки, пришел в себя. На обочине старый дед на длинной веревке пасет корову.

Он смотрит куда-то в сторону липовой рощи, где за церковью уже течет Черемош, а за ним начинаются горы. Я убежден, что этот дед о дороге знает все: кто, куда и зачем сейчас по ней едет или идет. У меня такое впечатление, что он был здесь всегда, и только его присутствие держит все в осмысленном действии. А без деда и его коровы, пасущейся на длинной веревке, все давно распалось бы. Дед хорошо знает, что сосед, проехавший мимо него час назад, уже в Черновцах, а туристы, которые путешествуют по местам хасидов и направляются из Вижницы на Садгору, только что добрались до Чертории и расспрашивают у его племянницы, как найти дом Ивана Миколайчука. Так было всегда: человек и дорога, которую он выбирает.

А что если это и есть та искомая технология мышления, которая снова объединит расхристанный ресурсной целесообразностью Мир, и новое - это только старое забытое искусство человечества.

Человек пассивен при отражении универсума (явлений Мира) и становится активным при построении его модели. Конфликт между ними становится конфликтом внутри самого человека, и он может оказаться фатальным, что мы и наблюдаем.

Искусство должно стать новым образом мышления и новой технологией действия, которые согласуют Мир и представление о нем. Искусство - это гармония внутри человека.

Основой такого искусства является любовь как безоговорочное доверие к Миру, который человек пытается объяснить.

На стекло окна маршрутки упали первые капли дождя и начали прокладывать по нему неуверенные ручейки. Их наклон указывал направление нашего движения. Впереди были Черновцы с их красотами и забавами, заботами и страхами. А на обочине дороги у Вижницы оставался то ли символ, то ли образ: старый дед, который на длинной веревке пасет корову под дождем. Через мгновение я осознал, что он - послание, но откуда: из прошлого или будущего?

Вид за окном утонул в потоках дождя на стекле, все потеряло свои очертания, и я понял: он и символ, и образ одновременно, потому что этот дед - вечный, поскольку является связью между горами и дорогой, действительным и выдуманным.