КИЕВ, ЯНВАРЬ 1946 ГОДА: СУД СУРОВЫЙ И ПРАВЕДНЫЙ

из воспоминаний моего отца

Ничто не заменит историку воспоминаний живых участников событий прошлого. Убеждаюсь в этом, слушая рассказы своего отца — ветерана Великой Отечественной войны, полковника в отставке Николая Андреевича Абаимова.

С 17 по 28 января 1946 г. в Киевском доме офицеров Красной Армии состоялось заседание военного трибунала Киевского военного округа, во время которого было рассмотрено большое уголовное дело о злодеяниях немецко-фашистских захватчиков на территории Украины. Перед судом предстали 15 человек, которые во время Второй мировой войны в составе немецкой армии и иных формирований оккупационного режима на временно захваченной украинской земле совершили неслыханные преступления против мира и человечности.

Что мы знаем об этом процессе? Информацию о нем можно почерпнуть из эпизодических публикаций, порой довольно противоречивых, да в сборнике документов и материалов, вышедших в 1995 году в издательстве «Либідь». Автор-составитель этого сборника старший советник юстиции Леонид Абраменко рассказывал мне о трудностях, с которыми ему пришлось столкнуться при подготовке издания. Дело, насчитывающее двадцать два тома, хранилось в Москве в Центральном архиве ФСБ Российской Федерации. Естественно, не все материалы смогли войти в книгу. Были и финансовые проблемы и т.д. и т.п.

Я предоставляю слово родному и дорогому для меня человеку, которому Киевский процесс знаком не по книжкам и статьям, а составляет одну из страниц его биографии.

«Я попал на фронт в 1942 году, а до этого, будучи в тылу, слушал радио и читал газеты, в которых рассказывалось о зверствах фашистских оккупантов, и тогда мне не верилось, что это правда. И только когда в составе советских войск прошел по городам и селам Украины, когда увидел все собственными глазами, понял, что услышанное и прочитанное — лишь мизерная частичка звериных преступлений фашизма на нашей земле.

И вот после войны я, молодой офицер госбезопасности, попал в группу следователей, которая готовила этот процесс, проходивший в Киеве в январе 1946 года».

Перед судом военного трибунала Киевского военного округа предстали:

Шеер Пауль Альбертович — генерал-лейтенант полиции, бывший начальник охранной полиции и жандармерии Киевской и Полтавской областей;

Буркхардт Карл Карлович — генерал-лейтенант полиции, бывший комендант тыла 6-й армии на территории Сталинской (ныне Донецкой. — Авт.) и Днепропетровской областей;

Фон-Чаммер унд Остен Эккардт Ганс — генерал-майор, бывший командир 213-й охранной дивизии, действовавшей в Полтавской области УССР, а позднее — комендант главной полевой коммендатуры №392;

Хейниш Георг Юзефович — обер-штурмфюрер СС, бывший гебитскомиссар (окружной комиссар) Мелитопольского округа;

Валлизер Оскар — капитан, бывший ортскомендант (местный комендант) Бородянской межрайонной комендатуры Киевской области;

Труккенброд Георг Генрихович — подполковник, бывший военный комендант городов Первомайска, Коростышева, Коростеня и других населенных пунктов УССР;

Геллерфорт Вильгельм Вильгельмович — обер-шарфюрер, бывший начальник СД (служба безопасности) Днепродзержинского района Днепропетровской области;

Кноль Эмиль Эмиль — лейтенант, бывший командир полевой жандармерии 44-й пехотной дивизии и комендант лагерей военнопленных;

Беккенгоф Фриц Фрицевич — зондерфюрер, бывший сельскохозяйственный комендант Бородянского района Киевской области;

Изенман Ганс Вильгельмович — обер-ефрейтор, бывший военнослужащий дивизии СС «Викинг»;

Иогшат Эмиль Фридрих — обер-лейтенант, командир подразделения полевой жандармерии;

Майер Вилли Вилли — унтер-офицер, бывший командир роты 323-го отдельного охранного батальона;

Лауэр Иоганн Пауль — обер-ефрейтор, военнослужащий 73-го отдельного батальона 1-й немецкой танковой армии;

Шадель Август — обер-ефрейтор, бывший начальник канцелярии Бородянской межрайонной ортскомендатуры Киевской области;

Драхенфельс-Кальювери Борис Эрнст Олег — вахмистр полиции, бывший зам. командира роты полицейского батальона «Остланд».

Вся Украина и весь мир следили за процессом, который был совсем не рядовым. Люди, присутствовавшие в зале суда, стали свидетелями полного изобличения преступлений гитлеровцев палачей на временно оккупированной украинской территории. Они могли оценить четкую организацию процесса, достаточную полноту предварительного и судебного следствия, неопровержимость вины подсудимых, обоснованность и законность приговора.

«Барьер… Поблескивает штык на винтовке стрелка. Тысячи глаз устремлены только на них — зал созерцает их в жутком безмолвии.

Я сижу и смотрю на них.

Они в десяти метрах. С такого расстояния они, пожалуй, и расстреливали свои жертвы. Жертвы — мои братья и сестры, мои сограждане, люди с гордой ненавистью плевали им в морды, или, быть может, плакали, прощаясь со своей прекрасной, со своей зверски оборванной жизнью…

Ведь они, эти пятнадцать — не просто пятнадцать убийц. Они только пятнадцать песчинок из гигантского фашистского смерча».

Это настроение украинского писателя Юрия Смолича было общим для всех, кто находился тогда в зале суда. Акты Чрезвычайной государственной комиссии и материалы дела свидетельствуют, как названные преступники сами объясняют свои деяния, как их мотивируют, что ощущали, расстреливая женщин и детей, сжигая их дома. Так сказать, «из первых уст» мы имеем возможность узнать, кто конкретно проводил расстрелы, в т. ч. массовые, сжигал заживо людей, кто конкретно и по чьему непосредственному приказу подрывал и сжигал шахты, заводы, театры, университеты, зернохранилища и села целиком вместе с людьми. В этой конкретике четко определяется главная цель «нового порядка», как это ни старались отрицать подсудимые — полное уничтожение местного населения для обеспечения «жизненного пространства» для немцев и прежде всего для участников «восточного похода» .

Знакомясь со сборником документов и материалов судебного процесса, видишь ту патологическую ненависть к евреям, которую демонстрировали гитлеровцы. Приведем слова еще одного очевидца, присутствовавшего в зале, — Владимира Сосюры:

За Бабин Яр прийшла година суду!

За нашу кров, за тьми свавільний гніт,

Це зла потвор, і безуму, і бруду

Рука відплати витягла на світ.

Судіть же їх, судіть в ім’я народу,

Від імені і мертвих, і живих,

Від імені життя і щастя, і свободи

О, судді праведні, судіть проклятих їх…

Нелишне было бы ознакомить с этими материалами тех, кто ставит под сомнение виновность палачей Бабьего Яра, равно как и тем, кто пытается выделить какую-либо особо пострадавшую нацию во всенародном горе народов СССР в Великой Отечественной войне.

«Київський процес. Документи та матеріали» — эта книга уже стала библиографической редкостью. Листая ее, мой отец продолжает вспоминать:

«Мне довелось вести в предварительном досудебном следствии дело подполковника Труккенброда. Так вышло, что следствие по этому делу, которое проводилось до меня, было очень некачественным. Даже фотография для опознания была не его, а какого-то майора Габеля. Когда я доложил обо всем этом заместителю главного военного прокурора Красной Армии генерал-майору юстиции А.Чепцову, который был одним из государственных обвинителей в суде, он, выслушав меня, сказал:

— Наверное, надо снимать его с процесса. Несолидно такими материалами оперировать в суде.

— Однако время еще есть, — сказал я. — Разрешите выехать в Первомайск и дополнительно поработать над этим делом.

— Ну что ж, попытайся, жду от тебя доклада.

Нам удалось найти неопровержимые факты, доказывающие преступную деятельность Труккенброда. В Первомайске, Коростене, Коростышеве мы нашли много свидетелей его злодеяний на украинской земле. Когда слушал их, не мог себе представить, что такой изверг мог бы уйти от ответственности. Все показания свидетелей мы тщательно задокументировали и приобщили к делу. Некоторые из них были оглашены на процессе, а кое-кто из свидетелей на нем выступал. Труккенброд и во время следствия, и во время суда вел себя нагло и вызывающе. Виновным себя не признавал.

Мы разыскали женщину, работавшую в аппарате бургомистра г.Первомайска. Она мне рассказала кое-что о делах Труккенброда, в частности, о его указаниях по уничтожению еврейского населения и массовых расстрелах. Кроме того, у свидетельницы осталось немало документов, которые подлежали уничтожению или вывозу, но она их спрятала, закопав в огороде. Эти материалы также были приобщены к делу.

Когда я со всем этим явился в Лукьяновскую тюрьму, где содержались подследственные, Чепцов при мне позвонил в Москву:

— Труккенброд остается в деле, — сообщил он.

Помню первый допрос, который я проводил после своей командировки. Куда девалась наглость Труккенброда! Он так расстроился, так сник, что в бане, куда его повели вместе со всеми подследственными, самостоятельно не мог ни раздеться, ни одеться».

Обратимся к прессе того времени. «Подполковник Труккенброд вчера еще доказывал, что он был «исключительным» комендантом: массовые расстрелы не его дело — их просто не было при нем, — писала «Радянська Україна». — Сегодня, изобличенный и опознанный свидетелями, бывший комендант Первомайска и Коростеня бледнеет, бормочет что-то нечленораздельное в ответ на свидетельства, что именно он организовывал и массовые расстрелы, и карательную экспедицию в Андреевку на Первомайщине, где было расстреляно и повешено более 130 человек».

А вот некоторые из показаний, которые впервые услышал и записал мой отец:

«Свидетель Яремченко Виктор Иванович: В период оккупации я жил и работал в Первомайске в горуправе бухгалтером. С октября 1941-го до весны 1943 года коммендантом города был Труккенброд. Я его опознаю: он сидит на скамье подсудимых в первом ряду в очках.

Первые расстрелы в городе начались в конце сентября, но основные расстрелы производились в период октября–ноября и начала декабря 1941 года…

Вечером и ночью по квартирам производились облавы, людей собирали группами по нескольку сотен, сажали в грузовики, отвозили к противотанковому рву и расстреливали. Расстреливали в большинстве случаев евреев, которые носили желтые повязки с шестиконечной звездой на правой руке… Все приказы исходили от военного коменданта до конца декабря.

В конце ноября в пеньково-ткацкой мастерской загорелся склад пеньки. Явился начальник полиции Гейтель.., схватил Островского и еще нескольких человек и живьем бросил в пылающую пеньку.

Председательствующий: Встаньте Труккенброд.

Прокурор: Подтверждаете вы это, подсудимый Труккенброд?

Подсудимый: Да, такой случай действительно был; мне сообщили мои жандармы о том, что полицейские бросили в огонь двух человек.

Свидетель: Я помню случай, когда были повешены два человека из Тишковского района.

Прокурор: Расскажите, подсудимый Труккенброд, об этом.

Подсудимый: Это было в марте или апреле; я был на совещании и на завтраке у генерала Андре в Кировограде. Когда я вернулся домой, мне доложили, что на площади повешены три еврея. Я приказал немедленно снять повешенных.

Свидетель: Эти люди были повешены на самом видном месте — на берегу Буга. Их было видно со всех сторон города. Они висели на протяжении 3—4 дней».

«В одной из бесед со мной, — продолжает свои воспоминания отец, — Чепцов поинтересовался, как ведет себя Труккенброд. Я ему сказал, что тот дает объяснения по новым фактам, причем объяснения эти абсурдны и нелепы.

— Например? — спросил Чепцов.

— Он действительно выезжал с карателями в село Андреевку, он от этого уже не отказывается, ибо полицаи, которые ездили с ним, его опознали. Так вот, он говорит: «Я действительно ездил туда, но не для расстрелов, а для организации похорон убитого коменданта».

Я добавил, что при таких неоспоримых материалах и доказательствах Труккенброд все равно будет вынужден признать себя виновным и рассказать правду. Чепцов меня перебил:

— Ты не пытайся давить на него, а, наоборот, протоколируй всю чушь и нелепицу этого гада. При наличии таких доказательств его объяснения будут восприниматься с возмущением как у присутствующих в зале, так и у судей.

Так оно и вышло. Каждый ответ — лживый и глупый — вызывал бурную реакцию: зал гудел, а иногда и откровенно смеялся».

...«Киевский процесс — это явление не только советского уголовного права, но и права международного, — писала в 1946 году «Київська правда». — Параллельно с Киевским проходил Нюрнбергский процесс. На их взаимосвязь указывал в своей речи государственный обвинитель А.Чепцов.

На территории Киевской и Полтавской областей планы гитлеровской клики претворял в жизнь Шеер, в Донбассе — Хейниш, в Новомосковске, Кременчуге, Знаменке — Чаммер унд Остен, в других городах — Валлизер, Буркхардт, Геллерфорт, Кноль, Беккенгоф, Изенман, Иогшат, Майер, Шадель, Драхенфельс-Кальювери. Все они, за исключением трех последних, которым дали длительные сроки каторжных работ, были приговорены к смертной казни через повешение. Их преступления были доказаны. Срока давности они не имеют. Опровергнуть их невозможно, подобно тому, как невозможно опровергнуть истину.

Когда приводили приговор в исполнение, а это происходило 29 января 1946 года на площади им.М.Калинина (ныне Майдан Незалежности), веревка на шее Труккенброда оборвалась. Нашли новую и вновь повесили. До сих пор убежден: веревка оборвалась не столько потому, что то был громила под два метра и под сто килограммов, сколько потому, что уж слишком велика была тяжесть его грехов.

Это был суд народа — суд праведный и суровый».

На следующий день пресса сообщила: присутствущие, около двухсот тысяч жителей столицы УССР, встретили исполнение приговора единодушным одобрением.

Так закончил свои воспоминания мой отец — ветеран Великой Отечественной.

Но меня не оставляет в покое вопрос, который задают мне мои ученики: почему о Киевском процессе ничего не написано в учебниках истории, почему о нем нет почти никакой литературы? А работник одного из киевских музеев (!) мне сказал: «Я даже не знал, что такой процесс был». Эта историческая веха сегодня, как никогда, нуждается в осмыслении и историко-правовом анализе.