К 150-летию со дня рождения Ивана Франко «По Дунаю льоди пливуть…»

На рассвете 7 октября 1892 года на Северный вокзал Вены прибыл пассажирский экспресс из Львова. Вместе с другими прибывшими на перрон сошел среднего роста мужчина в черном элегантном плаще, при шляпе и галстуке, с большими чемоданами в руках. По тому, как он вежливо отказался от услуг носильщиков и уверенно направился к станции извозчиков, можно было предположить, что в Вену этот пассажир приехал не впервые. Сам же и поставил свои чемоданы возле себя в ночном дилижансе, назвал извозчику адрес — и послушные венские лошадки посеменили к Дунайскому каналу, миновали Шведский мост, а потом тихой поступью одолевали длинный пологий холм, ведущий к центру, в старый город.

В Вену приехал Иван Франко...

В тот же день, 7 октября 1892 года, он напишет своему побратиму с университетских лет, публицисту, издателю и политическому деятелю Михаилу Павлику: «Дорогой друг! Шлю Вам привет из Вены. Мой адрес: Wien, 1, Wipplingerstrasse, № 26, 1 Steige, 4 Stok».

…Ему было 36 лет. Он тогда сам себя спрашивал в письмах к друзьям: «Только тридцать шесть или уже тридцать шесть?» Франко, молодого украинского интеллектуала, поэта, публициста, переводчика Гете, Шиллера, Гейне, Золя, Гоголя, Толстого, уже знала Европа. Однако многогранный его талант не ограничивался только писательским или журналистским поприщем. Если бы он остался на этой ниве, то и судьба тогда была бы намного благосклонней к Поэту. Еще не осознавая, что после Тараса Шевченко он видится наиболее харизматичной фигурой украинства, Франко стремился к гораздо большему, нежели лавры или тернии модерного украинского беллетриста. Он знал, чувствовал, что мог бы немало сделать не только для модернизации (сегодня мы сказали бы — европеизации) литературного процесса в безгосударственной Украине, но и для украинской общественной жизни, и украинской науки.

Кроме беллетристики и журналистики, вторым мощным его крылом была научная работа.

Позднее в одной из автобиографий, вспоминая свои студенческие годы, Иван Франко не без боли заметил: «Львовский университет отнюдь не был тогда светильником в царстве Духа; самое большее, его можно было бы сравнить с заведением для культуры бесплодия… Я страстно стремился к знанию, но получил только мертвый товар, а его нужно было проглотить, если было желание получить цесарско-королевскую должность. Учеба ради хлеба, а не науки — это был лозунг Львовского университета тех лет».

Надуманный, «глупый и глухой», как впоследствии писал Франко, так называемый «социалистический судебный процесс» австрийской властной бюрократии 1877—1878 годов над студентами Михаилом Павликом, Иваном Франко и другими молодыми украинскими интеллектуалами не дал ему возможности закончить даже эти, формальные, университетские студии... Налицо парадокс, который, в конце концов, не был исключением в Европе того времени: писатель, ученый, исследователь и участник глобальных европейских политических, гуманитарных, экономических, социальных процессов из-за политического остракизма не имел даже формального университетского диплома...

А то второе, научное, крыло жгло молодые плечи модернового украинца. В 1889 году Франко, нонконформист и «смутьян молодых голов», как о нем отзывались степенные галичане из «Просвіти», подает во Львовский университет тему своей докторской диссертации: «Литературное движение русинов (так тогда называли галицких украинцев в Австро-Венгрии. — В.С.) в 1848 году». Но даже спустя сорок лет после «Весны народов» эта тема, к тому времени уже чисто историческая, во Львовском цесарско-королевском университете имени кайзера Франца I «не прошла».

Из письма Ивана Франко к Михаилу Драгоманову, 29 ноября 1889 г.: «Говорил я уже раньше об этом деле (о диссертации) с Огоновским (профессор Львовского университета. — В.С.). Но, осмотревшись, я увидел, что тема не соответствует главному постулату Огоновского: «прошу, чтобы это была действительно литература, а не политика». Ну а у нас в 1848 году «настоящей литературы» почти не было, а была только политика».

Имеем еще один парадокс. Именно после подачи Франко заявки на докторат почему-то оказалось, что и вызволенный в революционном 1848 году из цензурных хранилищ украинский альманах «Русалка Дністровая» Маркиана Шашкевича (к тому времени уже покойного, чья могила зарастала травами в глухом селе за Львовом), и первая украинская газета «Зоря Галицька», и поэзия, проза и публицистика Николая Устияновича, Якова Головацкого, Ивана Вагилевича и других деятелей украинского возрождения периода «Весны народов» даже на исходе ХІХ века по-прежнему оставались под грифом «табу» и для докторской монографии недоступными.

Но не пройдет и четырех лет, как почтенное галицкое общество все-таки отыщет на глухом сельском кладбище могилу «будителя України» Маркиана Шашкевича (его «Русалку Дністровую» зимой 1843 года читал Шевченко в усадьбе Репниных в Яготине) — и торжественно, при большом скоплении народа, перезахоронит прах поэта на центральном львовском Лычаковском кладбище (серые волы в скорбной процессии, малиновая китайка поверх гроба, хоругви, речи и призывы к единению). Франко присутствовал на этом настоящем народном почитании памяти великого украинского патриота, написал по этому поводу статью («З похорону Шашкевича», газета Kurjer Lwowski, 2—3 ноября 1893 г.). Вспомнил ли он в тот момент, как совсем недавно один «свой», львовский профессор, «зарубил» ему докторскую о Шашкевиче и его литературных собратьях и последователях из уже далекого в то время 1848 года? В статье об этом ни слова: Франко никогда не помнил зла и никогда не злорадствовал. И до последних своих дней был непримиримым...

Оппонентом львовским профессорам он выступил... уже спустя два месяца после того, как ему не дали возможности исследовать украинскую «заполитизированную» литературу времен мятежной Европы 1848–1849 годов. Франко составляет подробный план, пишет «мотивацию» и первый раздел новой темы диссертации: «Политическая поэзия Тараса Шевченко» (!). Естественно, это был не только научный, но и политический вызов Франко системе и вечно испуганным соплеменникам. Конечно, что и этот поединок с системой Франко проиграл. «Пришлось мне бросить и вторую тему, к которой меня влекло, — политическая поэзия Шевченко 1840—1846 годов, — пишет он в уже цитируемом письме к Драгоманову. А далее отмечает: — Вот я и остановился на теме совсем уж невинной с политической стороны — песнях церковных».

Кстати, «песни церковные», как уникальный жанр народного эпоса, Франко исследовал в течение всей своей жизни. Жаль, что эти его исследования так и остались доступными лишь для ограниченного круга или «узких» специалистов, в свое время предусмотрительно подписавшихся на 50-томник Франко... И все-таки не эта тема стала его диссертацией. В конце 1890 года Франко, после двух лет невероятно тяжелого труда, и не только научного (вплоть до ползания по монастырским архивам и чердакам сельских церквей), завершает монографию о жизни и деятельности выдающегося украинского философа-полемиста Ивана Вышенского. 7 декабря 1890 года он пишет Михаилу Драгоманову в Женеву: «Закончил я свою диссертацию о Вышенском, получилась внушительная книжка в 300 страниц... Тогда сунулся я в университет Львовский, чтобы допустили меня держать докторский экзамен». Однако Франко и на этот раз отказали в докторантуре: оказалось, что в свое время он прослушал лишь семь семестров учебного курса, а по новому распоряжению австрийского министерства образования претенденту на докторат нужно было «отработать» восемь. Франко, конечно же, обращается в университетский сенат с прошением зачислить его на этот восьмой семестр. Ученый сенат даже не ответил на это прошение. В конце концов, как свидетельствуют недавно опубликованные материалы, никакого заседания высокого сената и не было: «сделано это было одним лицом — профессором Романом Пилатом, деканом философского факультета» («Спогади про Івана Франка». Составитель профессор М.Гнатюк. «Каменяр», Львов, 1997). Не этого ли декана со столь красноречивой фамилией имел в виду Франко, когда со временем, исследуя события во Львове в революционном 1848 году, не без сарказма отметил: шарахались растерянные «патриоты» между наместничеством и собственными кухнями, «между Понтием и Пилатом».

Франко едет в Черновцы, и здесь под руководством профессора Степана Смаль-Стоцкого наконец-то успешно завершает «полный университетский курс». Казалось бы, теперь можно снова во Львовский университет с диссертационной темой. Послушаем самого Франко. В письме к жене от 10 августа 1891 года (в то лето Ольга Франко по приглашению Олены Пчилки, матери Леси Украинки, находилась с тремя детьми в селе Колодяжном возле Ковеля) он пишет: «Я был у Огоновского, носил ему еще некоторые данные к моей биографии. (Несмотря на консервативное неприятие Ивана Франко в качестве лидера новейшей украинской литературы и радикального политического деятеля, профессор Омелян Огоновский, готовя к печати свою «Історію літератури руської», все-таки выделил для Франко-писателя отдельный очерк. — В.С.). Он спрашивал меня, что я думаю с докторатом. Я говорю: не знаю, что и думать, работу еще никуда не подавал. Он говорит: здесь во Львове я бы Вам не советовал подавать, здесь Вам будут препятствовать. И начал наговаривать на ляхов, хоть я уверен, что в первую очередь он сам бы не прочь мне подставить подножку». В конце концов, и без этого разговора Франко вполне осознавал свои научные перспективы: «Я знаю наверняка и знаю от людей достаточно компетентных, что кафедры мне ни при одном австрийском университете не дадут — не потому, что я русин, а потому, что я — «политически маркированный». Разве что Австрии пришлось бы перестать быть Австрией» (письмо к жене, июль 1891 года).

И все-таки надежда не покидала его. Еще задолго до изложенных выше событий призрачным окном к получению докторской степени засветилась Ивану Франко Вена в лице известного ученого-слависта профессора Ватрослава Ягича. Хорват по происхождению, Ягич сумел создать в Вене уникальную школу славистики, которая со временем переросла в отдельную кафедру научного славяноведения. Франко, конечно же, знал об этом уникальном научном оазисе. Еще после первого курса Львовского университета он стремился перевестись в университет в Вене, но не хватало одного — средств. На что жить, за что купить хлеба студенту, который еще в детстве проводил на сельское кладбище в Нагуевичах отца, а спустя три года и маму? С 13 лет и до последнего деня Франко вертел свои житейские жернова сам и только сам... Больше печали, нежели гордости за уникальным фактом: Франко стал первым украинским литератором, кормившим себя и свою семью писательским пером...

Еще в феврале 1889 года он пишет Драгоманову: «Недавно был один наш человечек отсюда в Вене у Ягича, и тот зазывал через него молодых людей русинов, чтобы шли на славистику, а он похлопочет о стипендии и т.п. Очень он меня соблазнил, ведь хоть я и не так молод (33 года), но не так уж и стар, чтобы не смог поучиться. Но с другой стороны, не хотелось бы мне бросать заработок при Kurjerе (газета Kurjer Lwowski, где, несмотря на писательскую и научную работу, Франко в течение десяти лет работал журналистом, чтобы содержать семью. — В.С.) и сниматься с семьей с насиженного места. Что вы посоветуете? Мне бы очень хотелось со временем занять хоть доцентуру частную славянских литератур при здешнем университете. Правда, я знаю, что доцентура такая, по политическим соображениям, была бы здесь очень узким и скользким мостком, но все-таки кто знает, как могут измениться обстоятельства».

Михаил Драгоманов, конечно же, звал Франко в Европу. Их взаимоотношения не были безоблачными (скажем так), однако Франко, как он сам не раз признавался, не стал бы Франко, если бы Драгоманов, находясь в 1876 году во Львове по пути в вечную свою эмиграцию, не приметил двух студентов: Михаила Павлика и Ивана Франко. Павлик, будучи старше Франко на три года, тогда сразу же сошелся с лидером киевской «Громады», а скромный Франко так и не решился вступить в дискуссию с мэтром. Зато потом их почти двадцатилетняя переписка была столь интенсивной, что со временем, при издании переписки Драгоманова, заняла два полноформатных тома... Однако в сентябре 1890 года, после многократных договоренностей и откладываний «на потом, когда представится случай», Драгоманов и Франко наконец-то встречаются в Вене. К сожалению, мы не много знаем о той их совместной неделе, но доподлинно известно: именно тогда Драгоманов и Франко беседовали с профессором Ягичем, где и договорились, что докторскую по славянской филологии Франко будет защищать в Венском университете.

16 мая 1891 года как журналист газеты Kurjer Lwowski он с группой галицкой молодежи отбывает на съезд прогрессивного студенчества в Праге, а оттуда — за собственные средства — в Вену, где вновь обсуждает с Ягичем свои докторские студии. Ягич готов стать научным руководителем диссертации хоть завтра, но... перед Франко вновь возникает банальный вопрос: за какие средства ехать, как содержать семью во Львове? А еще — руководство Украинской радикальной партией, издание (вместе с Павликом) первого радикального журнала «Народ»... Пройдет еще год, пока в письме к Драгоманову от 28 июля 1892 года Франко поделится своими окончательными планами: «Не знаю, что Вы скажете о плане, который мы составили вдвоем с женой. План этот таков, чтобы взять мне на полгода отпуск от «Kurjera», поехать в Вену, послушать лекции Ягича и еще некоторых профессоров и сдать докторский экзамен... Мне хотелось бы пожить в Вене, поучиться у людей поумнее Огоновского... А докторат был бы важен для меня хотя бы тем, что он дает права политические (право голосовать и быть избранным в парламент)». Как известно, позже Франко трижды баллотировался в австрийский Государственный совет, однако из-за сопротивления властей, бесстыдных, откровенных фальсификаций на выборах и «не без помощи некоторых наших патентованных патриотов» он так и не получил депутатский мандат...

27 августа в тесной двухкомнатной арендуемой квартире по улице Зибликевича во Львове друзья Франко отметили его 36 лет. А 6 октября пополудни, когда извозчик выносил из дома упакованные чемоданы, Франко целовал перед дорогой своих самых близких людей: жену Ольгу, сыновей Андрея, Петра, Тараса и младшую дочурку Анну, родившуюся месяц назад...

Ранним утром 7 октября венский дилижанс привез его на Wipplingerstrasse, 26. Здесь снимал квартиру № 29 на четвертом этаже «дома с мебелью и кухонными комнатами» младший товарищ Франко из Львова, студент Венского университета Василий Щурат (в будущем — известный литературовед, академик АН Украины). К нему и «подселился» Иван Франко. Здесь он не раз останавливался и позже, во время следующих своих приездов в Вену. Этот дом, на котором ныне установлена мемориальная табличка, расположен неподалеку от главного корпуса университета.

Через три дня Франко напишет жене: «Я сегодня записался уже на университет. Заплатил 18 гульденов 65 крейцеров. Декан принял меня очень ласково и предложил сейчас же переводить на немецкий мою работу о Вышенском, а также все, что было напечатано из моих научных работ, уверяя, что все будет быстро сделано...».

На первый взгляд у Франко все складывается хорошо. По крайней мере, такой вывод можно сделать из довольно скупых абзацев франковедческих исследований, касающихся венского периода его жизни и творчества. Мол, в Вене Франко наконец-то попал в свою атмосферу, в которой мог полностью отдаться своей стихии: науке и литературе. В конце концов, так оно и должно было быть, отчасти так и было. Но мы очень мало знаем, какой ценой дался Франко венский докторат.

Больше всего информации можем почерпнуть из самого достоверного источника, а именно — из писем самого Ивана Франко. Содержание жилья и семьи во Львове требовало, конечно, определенных средств. Соответствующих расходов требовало и пребывание Франко в Вене (ожидаемой стипендии он не получил — стипендия полагалась только студентам, а не аспирантам). Иных доходов, кроме писательского или журналистского труда, у Франко не было. Газета Kurjer Lwowski согласилась отпустить его всего лишь на два месяца с сохранением жалованья, и то с условием, что он каждую неделю будет присылать в газету материалы из Вены как репортер. Журналист тот поймет, каких стараний, труда, нервного напряжения и главное — времени требует репортерская работа. Франко свои обязательства перед редакцией выполнял безупречно (его венские материалы для этой газеты, к сожалению, в 50-томник не вошли). А ведь докторант еще должен был посещать обязательные университетские лекции, готовиться к экзаменам, просиживая в библиотеке дни напролет. И в конце концов, готовит к защите свою диссертацию: редактировать и переводить на немецкий язык монографию об Иване Вышенском...

Франковеды не охотно цитируют письмо поэта, которое он уже на двадцать третий день своего пребывания в Вене, 30 октября 1892 года, отправил Михаилу Павлику: «У нас, как вы знаете, теперь очень тесно (то есть материально весьма затруднительно. — В.С.). Мой заработок в «Kurjer-е», пожалуй, скоро совершенно прервется, заработать где-то в другом месте мне сейчас тоже очень трудно; но если хочу учиться, — значит, приходится бедствовать так, как мы бедствовали когда-то в молодые годы университетские. Если иногда начинаю думать, какое, собственно, будущее ждет меня, то так и хочется броситься с четвертого этажа на улицу и сразу покончить со всем. А главное, что при таких мыслях и работа из рук валится»...

С профессором Ягичем у Франко сложились прекрасные отношения. Настолько прекрасные, что от них он, как успешный докторант, и... пострадал. Вначале была договоренность, что диссертационной работой Франко станет его монография о Вышенском, переведенная на немецкий язык. Но на одном из семинаров он решил удивить профессора: вместо «обязательной» темы прочел свой реферат о древнехристианском романе «Варлаам и Йоасаф». Этот памятник славянской литературы в то время был еще мало исследован наукой. Реферат Франко настолько поразил Ягича, что он прямо на семинаре предложил: вместо того чтобы переводить готовое (то есть работу о Вышенском), не лучше ли будет для науки, если Франко согласится на новую тему, а именно: расширит и углубит свой реферат о «Варлааме и Йоасафе» и предложит эту тему в качестве своей докторской диссертации. В конце концов, это было лишь предложение, Франко имел право выбора. Но был бы ли Франко самим собой, если бы не принял вызов прославленного ученого? Он соглашается с этим предложением, хотя хорошо понимал: начинать нужно почти сначала.

И вновь Франко погружается в венские библиотеки. И на каком-то этапе неистового труда он понял: в Вене материалов для нового диссертационного исследования ему слишком мало! В конце декабря 1892 года, на Рождественские праздники, он приезжает во Львов на «вакации», кое-как улаживает семейные материальные дела, отрабатывает свои долги перед газетой, а основное время проводит в библиотеках. Одновременно по требованию цензуры вносит коррективы в рукопись своей пьесы «Украдене щастя», которую представил на конкурс львовского журнала «Зоря».

21 января 1893 года Франко возвращается в Вену. Пишет Драгоманову, в то время уже возглавлявшему университетскую кафедру в Софии: «Я уже более недели в Вене, но хожу, словно прибитый: дома детей оставил больных, да и жене еще не хватало, чтобы за хлопотами и бессонницей не захворать. К этому добавьте финансовые заботы, роковая работа над переработкой, а собственно — порчей моей бедной драмы,.. и еще некоторые мелкие журнальные работы и пополнение материалов о Варлааме...». Франко нужны параллельные редакции этого древнехристианского романа, работы других исследователей этой темы, поэтому он просит Драгоманова прислать ему в Вену все, чем богат на эту тему Софийский университет.

Из письма Ивана Франко супруге, 20 февраля 1893 года: «Очень меня обеспокоило известие о новой болезни наших деток. Что же это с ними такое?.. Я иногда, сидя здесь в спокойной и теплой библиотеке, сам себя виню, что грех было одну оставить тебя со столькими детьми, да еще и нездоровыми. Но что уж поделаешь! Начал, так нужно закончить... Прошу тебя, пиши мне как можно чаще, пока дети нездоровы, хоть на карточке корреспондентской... Я здоров только что-то спать не могу. Но, думаю, это пройдет... По Дунаю льды плывут, а у меня еще не было времени пойти посмотреть...».

Его венские дни были заполнены до предела. Нелегкими были и его венские ночи, когда отрывался от научных трудов и шел к Поэзии. Именно в Вене Франко начинает создавать поэтическую драму-триптих «Зів’яле листя», которой суждено было стать шедевром мировой интимной лирики. Над этой уникальной книгой поэт работал в течение четырех лет, но только под одной поэзией — «Привид» — он ставит дату и место написания: Вена, 6 ноября 1892 г.:

«Постій! Постій!

Я вмію се відчути!

Моя любов не згасла ще,

горить,

Зуміє райський ключ

із дна добути,

Зуміє рай запертий

отворить…»

И тут, в Вене, поэзия не отпускала его ни на миг. Интересное воспоминание из венских дней Франко оставил уже упоминавшийся ранее академик Василий Щурат: «Когда я проживал вместе с Франко в 1892—1893 годах в одной комнате при Wipplingerstrasse в Вене, он часто поздним зимним вечером, поставив самовар, при монотонном шипении его начинал ходить по комнате, посвистывая и мурлыкая, не обращая внимания на то, читал ли я за столом, или отдыхал на кровати. Я долго не обращал на это внимания, пока однажды не поинтересовался:

— Что это вы, господин Франко, всенощную правите?

Франко улыбнулся:

— Скорее заутреню, — говорит. — Это я так стих свой выстраиваю...».

«Здесь в Вене на меня снова нашла мания беллетристическая!» — слегка иронизируя пишет Франко Драгоманову. В Вене он за три месяца написал роман «Для домашнього вогнища» (на польском языке, со временем переводит произведение на украинский), дорабатывает драму «Украдене щастя», пишет поэму-аллегорию «Мандрівка Русина з Бідою» (сатирический срез галицкого общества на фоне австро-венгерского «куцего либерализма»).

В мае 1893-го работа над диссертацией «Варлаам и Йоасаф. Древнехристианский духовный роман и его литературная история» была завершена. Несколько улучшилось и материальное положение семьи: пьеса «Украдене щастя» получила премию на конкурсе львовского журнала «Зоря», автор предложил ее к постановке во львовском театре. 19 мая он пишет супруге: «Не хотел я писать тебе, пока не закончу свою работу, да вот, благодаря Богу, закончил и отдаю ныне. В воскресенье буду дома у Ягича... У нас здесь погода прекрасная, вчера вечером прошел легкий дождик. В воскресенье с одним поляком был я в Ляксенбурге, в нескольких милях от Вены, где есть огромный цесарский парк и замок цесаря Франца I на острове, окруженный прудом... Но об этом нужно рассказывать устно, ведь писать некогда. Впрочем, не бываю нигде, в основном сижу в доме и работаю...»

Первый экзамен по славистике и латыни Франко сдал 20 июня. 28 июня сдал экзамен по философии. Сдал с отличием, поэтому с юношеским восторгом он в этот же день напишет супруге: «Значит, моя задача выполнена! Приходится теперь подождать только промоции, т.е. торжественного акта, на котором объявят публично присуждение такому-то степени доктора, после чего вручат и диплом...». Представление нового доктора состоялось 1 июля. (В ознаменование этого события Австрийско-украинское общество в Вене установило памятную табличку у входа во «Франковскую аудиторию» в главном корпусе Венского университета.) В полдень состоялось официальное присуждение Франко степени доктора философии, а потом профессор Ватрослав Ягич устроил традиционный в таких случаях «Комерс славистов». О том, как он проходил, рассказал сам Франко в письме к жене Ольге: «Ягич был очень весел и несколько раз говорил речь. Кроме него, были: проф. Иречек, проф. Краль из Пражского университета, много хорватов. В конце пришел профессор Крумбархер из Мюнхена — автор византийской литературы, который беседовал со мной о «Варлааме и Йоасафе» и обещал прислать мне труд своего товарища Э.Куна на эту тему. Речей было много, между прочим и меня заставили говорить по-украински».

Скромной, во многом даже аскетической натуре Франко не импонировали велеречивые дифирамбы, славословие, особенно когда речь шла о его собственной персоне. И все-таки в тот день он был по-настоящему счастлив. И не только как новоиспеченный доктор философии, дипломированный после стольких мытарств. В тот день Франко был счастлив как человек, которому, к сожалению, судьба отмеряла этого счастья невероятно мало! Он приглашает друзей «на вечеринку» в прославленный венский парк «Пратер» над Дунаем. Оттуда, по настоянию тех же друзей, отправляет телеграмму в Kurjer Lwowski, и уже на следующий день, 2 июля, в вечернем выпуске газета под рубрикой «Хроника» сообщила львовянам: «Докторат философии получил 1 июля с.г. в Венском университете Иван Франко, наш уважаемый товарищ и сотрудник, настоящий украинец и знаменитый исследователь славянских проблем»...

В ночь на 2 июля на Северном вокзале Вены Иван Франко сел в поезд на Львов. Он не дождался торжественного вручения докторского диплома — не мог остаться в Вене еще хотя бы на день по вполне банальной причине: последние свои сбережения оставлял на проезд до Львова.

Девять месяцев пребывания в Вене для Франко были наполнены не только трудом над докторской. В конце концов, в этом признавался и сам Франко: «Я записываюсь в университет не только лишь для докторского титула, а также для того, чтобы действительно чем-то воспользоваться в науке и познакомиться с людьми, общение с которыми мне может быть более полезно, нежели сам титул докторский». В одном из писем к Михаилу Драгоманову он признается, что когда попадает в венские библиотеки, то забывает о своем докторате и «налетает» на совершенно другие темы, которые волнуют его научное и писательское естество. Именно в венских библиотеках и архивах Франко, по его выражению, «записал в свой научный блокнот» уникальные материалы, которые позднее использовал в фундаментальном историко-социологическом исследовании «Барщина и ее отмена в 1848 г. в Галиции». Эта работа до сих пор является одной из самых глубоких аналитических разведок о политических и социальных процессах в Австрии (1848—1849 гг.), в период «Весны народов».

Лишь перечень имен известных европейских ученых, присутствовавших на «Комерсе славистов» в Венском университете или с которыми в течение своего пребывания в Вене сотрудничал докторант, свидетельствует о том, какую роль сыграл этот город в дальнейшей научной деятельности поэта... Ягич, которому Франко многим обязан в своем становлении как ученого европейского уровня, навсегда оставался его старшим и мудрым коллегой в науке. Отношения Франко и Ягича, их многолетняя переписка — тема отдельного исследования. Они во многом были солидарны, во многом их взгляды расходились, и они даже остро полемизировали как в письмах, так и в публичных изданиях. Но можно констатировать: именно в Вене состоялась встреча двух ученых-славистов и неординарных личностей, труд которых имел большое значение (и не только научное) в отстаивании прав и свобод славянских народов в полиэтничном Австро-Венгерском государстве.

Здесь же, в Вене, Франко, как лидер Украинской радикальной партии (а со временем — один из основателей Украинской национально-демократической партии), устанавливает личные контакты с политическими деятелями Европы. 90-е годы ХІХ века вызвали к жизни новые, радикальные политические силы. Вена 1892—1893 гг. привела Франко к выбору своего места в политическом процессе тех лет: он сближается с представителями европейских политических и общественных движений, в частности — становится личным «непримиримым» другом лидеров австрийской социал-демократии — Виктора Адлера и Эрнеста Пернерсторфера. В Вене Франко познакомился с Томашем Масариком (будущим президентом Чехословакии), а также с видным деятелем европейского еврейства Теодором Герцлем. По свидетельству Василия Щурата, Франко однозначно поддержал идею восстановления еврейского государства, поскольку «эта идея словно родная сестра нашей идеи возрождения Украинского государства».

Отдельная тема — это сотрудничество поэта с венской прессой. После Вены Франко постоянно сотрудничает со многими австрийскими периодическими изданиями, и в частности — ежедневником Die Presse, газетами Die Zeit, Osterreichische Rundschau, Zeitschrift fur osterreichische Volkskunde, Die Waage, Arbeiter Zeitung, Neue Revue, Aus fremden Zungen. Особенно тесные контакты возникли с еженедельником Die Zeit, с которым он сотрудничал в течение двух десятилетий, до конца дней своих. В лице Франко ведущая венская газета получила мудрого аналитика и публициста. Газета Die Zeit была тем изданием, где он, австрийский гражданин и известный украинский деятель, мог высказать то, чего ему никогда не позволила бы тогдашняя провинциальная галицкая пресса.

После защиты докторской диссертации Франко еще не раз был в Вене: в 1895, 1896, 1898, 1900, 1902 годах... В частности, по поводу габилитации на должность доцента Львовского университета (тогдашнее министерство образования под бешеным давлением галицкого наместника Казимира Бадени так и не разрешило доктору философии Ивану Франко возглавить кафедру украинской литературы), участие в собраниях австрийских социал-демократов, в мероприятиях общества украинских студентов «Січ», работа в венских архивах и библиотеках...

Весной 1904 года Иван Франко вместе с Михаилом Грушевским отправился «в научное путешествие» в Италию. По возвращении во Львов в письме Агатангелу Крымскому, писателю и ученому (18 апреля 1904 г.), отмечает: «Не знаю, получили ли Вы мой привет из Рима. Я вот неожиданно для себя самого после собрания Научного общества имени Шевченко отбыл с профессором Грушевским в трехнедельное путешествие в Италию (видели Венецию, Рим и Флоренцию, были пару дней и в Вене)». Не в этом ли трансъевропейском экспрессе из Рима в Вену, а дальше — во Львов Иван Франко, пораженный скульптурой Моисея работы славного Микеланджело, приступает к созданию своего эпохального произведения — поэмы «Моисей»?..

В последний раз Франко был в Вене в трагическую для него весну 1909 года, проездом в курортный городок Ловрань на побережье Адриатического моря. Больной писатель пытался побороть неизлечимый в то время недуг — паралич рук. Тем же путем, обессиленный болезнью, в сопровождении поспешно вызванного из Львова сына Андрея, возвращался он домой — через Вену и Краков...

14 августа 1915 года, в разгар Мировой войны, Франко пишет свое последнее письмо в Вену, профессору Ватрославу Ягичу: «Глубокоуважаемый господин советник! Прежде всего шлю Вам сердечный привет после ужасного времени (Франко имеет в виду российскую оккупацию Львова. — В.С.). На этот раз зима меня сильно изнурила и очень ослабила. Но, хвала Господу, моя сила духа не пострадала... С глубоким уважением, д-р Иван Франко».

Еще перед войной украинская общественность ходатайствует о выдвижении кандидатуры Ивана Франко на соискание Нобелевской премии. Эти попытки активно поддержала профессура Венского университета. Однако суровая судьба отмерила Франко так мало: 28 мая 1916 года, за три месяца до 60-летия, поэта и ученого не стало. А Нобелевскую премию присуждают лишь живым...

***

28 мая 1999 года площадь возле улицы Постгассе в центре Вены наполнилась музыкой духового оркестра и украинскими песнями. В тот день недалеко от украинской церкви святой Варвары открывали памятник Ивану Франко (автор — львовский скульптор, заслуженный художник Украины Любомир Яремчук).

«Этот памятник — скромен по размерам среди знаменитого пантеона венских монументов, но — велик по своему значению, — обратился к присутствующим внук Ивана Франко, известный ученый и дипломат Роланд Франко. — Украинский гений, поэт и философ вновь возвратился в Вену. В этой украинской церкви во время службы Божьей он читал на хорах послания святого апостола Петра к христианам, здесь он всматривался в европейские горизонты, среди которых видел и свою любимую Украину... Сегодня Франко вновь вернулся в славный город над Дунаем, чтобы еще раз напомнить нам свой патриотический лозунг: «Братаймося, як рівні з рівними!»…

Должен сказать: нечасто выпадают в жизни моменты символические. Но именно так случилось в тот майский день 1999 года в Вене. После церемонии открытия памятника генеральный викарий Украинской греко-католической церкви отець-митрат Александр Остгайм-Дзерович (председатель комитета по возведению памятника Ивану Франко), отслужив службу Божью, вместе с нашей украинской делегацией возвратился к памятнику, чтобы вместе сфотографироваться. И тут к нам подходит седой житель Вены. Он внимательно рассматривает монумент, вчитывается в надпись, а затем спрашивает у священника: «Кто этот человек, которому в Вене поставили памятник?» Отец Александр рассказал ему об Иване Франко, о Шевченко, об Украине. Человек внимательно выслушал его и произнес: «Если Украина уже в первые годы своей независимости ставит памятники своим сынам в мире, то эту страну ожидает большое будущее».