ЭХО ЧЕРНОБЫЛЯ

Если кого-то интересует, где находился бывший министр здравоохранения Украины А.Романенко в момент взрыва на четвертом реакторе ЧАЭС, могу засвидетельствовать: в Нью-Йорке, обедал у меня дома. В тот выходной 26 апреля 1986 года я должен был заниматься министром, показывать ему памятные места Манхэттена, музеи, а на следующее утро отправить с группой медиков в Атланту на международную конференцию. Щелкая фотокамерой около Метрополитен-музея, мой гость и не подозревал, какую неблагодарную роль придется ему играть в апокалиптическом спектакле «Беда и ложь», начинающемся в то время.

Лишь через двое суток западные агентства оповестили мир об опасном уровне радиоактивности, зафиксированном в Швеции. Поскольку у себя шведы причину не нашли, начали искать ее в других странах по принципу «против вчерашнего ветра». Глаза слезились уже у поляков, прибалтов, белорусов. Дальше стрелки показывали на Чернобыльскую АЭС, где должно было произойти что-то очень серьезное. Наконец из СССР поступило скупое, на строки, подтверждение: да, это здесь был взрыв, пожар, погибло два человека, ведутся аварийные работы.

Поэтому наши сердца, особенно киевлян и минчан, работавших в Нью-Йорке, сжались с некоторым опозданием, когда на Родине уже хоронили первых героев, а из Припяти эвакуировали все население. Отсутствие правдивых сообщений о масштабах аварии, о возможных ее последствиях увеличивало тревогу. С одной стороны, то есть с советской, долго не было никакой информации, кроме успокаивающей, типа: смотрите, мол, министр здравоохранения Украины остается в США и правительство не отзывает его домой, следовательно, ничего страшного не случилось. С другой стороны - ливень телевизионных и прессовых обвинений и мрачных пророчеств. И все это на фоне четких картин разрушенного реактора, регулярно поставляемых американским спутником.

Этой информации можно было бы поверить, если бы ее не подавали в стиле старых контрпропагандистских кампаний, а некоторые материалы не отличались плохо скрытым злорадством. У меня на видеопленке отснято с экрана телевизора две катастрофы, произошедшие одна за другой, - сначала трагический старт космического корабля «Челленджера», сгоревшего с американскими космонавтами на глазах у публики, а затем - наш Чернобыль. Два грустных события, никак не связанных между собой и совсем разных по своим последствиям, но оба похожи тем, что предупреждают человечество об опасности потери контроля над техническим прогрессом. Что до гибели людей, то в обоих случаях она должна была вызывать сочувствие. Но продолжающаяся «холодная война» порождала аморальное пропагандистское столкновение, в котором Запад получал лишние очки, спекулируя на чужой беде, а СССР «давал сдачи», припоминая все предыдущие радиационные грехи Соединенных Штатов и их партнеров и одновременно преуменьшая масштабы несчастья и опасности дышащего чернобыльского вулкана. Наихудшим было то, что эта последняя ложь подкреплялась преступной показухой, примером которой стала пресловутая первомайская демонстрация в Киеве.

Хотя и нелегко было ориентироваться среди сенсаций, подаваемых американской пропагандой, мы отбрасывали такие ужасающие известия, как помещенное, к примеру, в газете «Нью-Йорк пост» за 2 мая 1986 года. Под огромным заголовком «Братская могила» там утверждалось, что неподалеку от Киева «15 тысяч людей похоронено как радиоактивные отходы». Но мы с тяжелым сердцем верили в предсказываемые долгосрочные тяжелые последствия, подсчетам, по которым необходимо будет потратить 12 млрд. рублей на их преодоление (цифра оказалась значительно скромнее, чем в действительности). Под истерию, что мол чернобыльское облако вскоре дойдет до Америки, местные аптеки настойчиво рекламировали йодный препарат «Келп». Мы покупали его в больших количествах и отправляли домой с женами, срочно летящими на помощь родным. Самим американцам «Келп», конечно, не понадобился.

Из общего хора выделялись отдельные голоса людей, которые не только сочувствовали нашему горю, но и стремились помочь пострадавшим. Сейчас, когда уже несколько лет продолжается широкая великодушная помощь американских граждан делу преодоления последствий Чернобыля, можно сполна ощутить, как калечила души людей «холодная война». Противостояние «империи зла» (по Р.Рейгану) и «агрессивного империализма» (по советским канонам) не позволяло одним честно обратиться за помощью, другим - искренне и открыто откликнуться. Тогда прозвучало лишь несколько имен смельчаков, среди них миллиардер А.Хаммера и доктора Р.Гейла, специалиста по пересадке костного мозга. Об авторах многих писем с выражением сочувствия и желания прислать деньги, кроме нас, обычно никто не говорил. Обошла большая пресса США и благородный акт солидарности, проявленный американскими пожарными. Хочу детальнее рассказать эту трогательную историю, поскольку был непосредственно причастен к ней.

О ни пришли в наше пост-

предство в белых парадных гимнастерках, мужественные, торжественные. «Борцы с огнем» - называют этих людей в Америке, их уважают в стране, где пожары не так уж и редки. В нескольких церквах я сам видел кресты в память самоотверженности пожарных, погибших при укрощении огненной стихии.

- Мы приехали из города Скенектади, штат Нью-Йорк, - сказал капитан Арманд Капулло. - Но вот с нами вице-президент Международной ассоциации пожарных Джеймс Мак Гоуен, представляющий 170 тысяч борцов с огнем Америки и Канады. Таким образом наша делегация достаточно представительна.

Мы с В.Шустовым, заместителем постоянного представителя СССР при ООН, с восторгом рассматривали их волевые лица, ожидая разговора по существу.

- У нас к вам большая просьба, - продолжал капитан. - Помогите передать этот мемориальный знак пожарным Чернобыля. Возможно, как никто другой, мы представляем, в какой ад шли ваши парни. Это - в память об их подвиге. Такую же доску мы оставляем в своем местном музее.

Все присутствующие склонились над пятиугольным знаком, где на черном фоне было высечено серебристыми буквами по-английски: «Пожарный. Часто он первым приходит туда, где появляется опасность. Так было и в Чернобыле 26 апреля 1986 года. Мы, пожарные города Скенектади, штат Нью-Йорк, США, восхищены отвагой наших братьев в Чернобыле и глубоко скорбим из-за потерь, понесенных ими. Мы верим, что есть особое братство пожарных всего мира, людей, которые отвечают на зов долга с исключительным мужеством и смелостью. Как это показали пожарные Чернобыля».

Что ответить на эти искренние скорбные слова, от которых перехватывает дыхание? Овладев наконец собой, я твердо произнес:

- Могу уверить, что лично исполню вашу просьбу в кратчайший срок.

Через три дня я летел в отпуск и, как святыню, вез из Америки на опаленную Чернобылем землю знак солидарности и письмо со словами сочувствия и поддержки семьям погибших.

О том, что было потом, рассказали все республиканские газеты, радио и телевидение. Добавлю лишь несколько собственных воспоминаний. Министерство внутренних дел Украины согласилось с моим предложением провести церемонию передачи в самом Чернобыле, в расположении пожарной части. Услышав от меня, что ожидается необычайное событие, мой приятель поэт Иван Федорович Драч также получил разрешение поехать в закрытую зону. И 11 июля 1986 года мы вместе оказались среди героев чернобыльской эпопеи.

В городе, кроме пожарных и журналистов, прибывших на торжественное собрание, никого не видно. Уровень радиации еще достаточно высокий, лишь в помещении дышится легче. Изредка в направлении ЧАЭС вылетают вертолеты. Обстановка полувоенная. Наш стол установлен на красном фоне пожарной машины. Гараж, служащий нам залом, битком набит людьми в военной форме. Но среди них нет офицеров Владимира Правика и Виктора Кибенка, сержантов Владимира Тишуры, Василия Игнатенко, Николая Титенко, Николая Ващука. Портреты этих парней, вышедших первыми на бой с несчастьем, смотрят на нас со стенда. Это прежде всего о них - слово американских побратимов.

Собрание открыл генерал-майор Ф.Десятников, начальник республиканского управления пожарной охраны, успевший сам, по его словам, «поймать 25 рентген» на станции и приехавший сюда просто из больницы. Были речи. Отважным пожарным вручили почетные грамоты, ценные подарки. «Они были между бедой и нами. Они пошли вперед. И расстояние между нами и бедой увеличилось», - писали газеты.

Церемония передачи мемориальной доски была кульминацией. Рассказав присутствующим о капитане Капулло и его товарищах, которые от имени американских пожарных протянули руку солидарности братьям по профессии, я вручил доску адресату. Принимали ее трое - старший лейтенант Виктор Мельников, старшина Александр Грабаренко, младший сержант Виктор Старовойт. Все они гасили пожар в ту страшную ночь. «Когда мы шли в зону четвертого реактора, мы думали не о себе, а о тех, кто за нами», - сказал Виктор Мельников в своем выступлении. Как хочется верить, что все они, эти герои, поныне живы и здоровы!

Под конец мне передали письмо-ответ от чернобыльских пожарных американским коллегам, принятое собранием под громовые аплодисменты. И это поручение я вскоре выполню, вернувшись в Нью-Йорк.

А пока что мы, выйдя из «президиума», разговаривали с парнями в униформе, пообедали в их столовой вместе с генералом Десятниковым. «Продукты здесь чистые, мясо привозят аж из Иванкова», - убеждал он так, словно Иванков был не сразу же за зоной, а где-то за сотни километров. Во время обеда неудержимый генерал предложил нам с Иваном Драчем небольшую экскурсию в город Припять. Это уже доказало: война войной, горе горем, но у гостеприимного хозяина всегда найдется что-нибудь, чем он хочет угостить. Мы согласились: когда еще удастся увидеть город-призрак, символ эвентуальной катастрофы нашей цивилизации?

Для «экскурсии» подали БРДМ - бронированная разведывательная машина с герметически закрытым люком и узкими щелями для осмотра. Водитель и дозиметрист стали невольными участниками этой поездки. С полдороги генерал приказал свернуть вправо, к ЧАЭС. Приблизившись к четвертому реактору, мы увидели солдат с лопатами, рывших траншею. Единственной защитой от радиации у них были респираторы. «Не пришлось бы вести новую мемориальную доску, на этот раз - от американских солдат», - промелькнуло в голове. Потом с расстояния в сто метров увидел руины реактора, знакомые по изображениям, ежедневно передаваемым телевидением США. Принципиальная разница состояла в том, что эти сеяли незримую смерть, и поэтому водитель нажал на газ. За реактором начинался город. «Вас приветствует Припять - город атомоэнергетиков» - прочли мы на главном въезде. БРДМ мчалась пустынным проспектом к центру. По пути встречались первомайские призывы. Вдоль дороги стояли молчаливые дома со следами только что замершей жизни. Остановились на центральной площади. Генерал открыл люк и высунулся из машины. Мы тоже распрямились после скрюченной поездки и вдохнули свежий воздух. «Какой сегодня уровень?» - спросил Десятников дозиметриста. Тот ответил в миллирентгенах. «Ну, это уже вдвое меньше, чем было три недели назад», - довольно отметил генерал и начал объяснять нам, что было в каком доме.

Через несколько минут двинулись обратно. Проехали рыжий лес. Дальше нас встретили люди в спецодежде и долго отмывали машину белым раствором. В Чернобыле мы попали в палаточную баню, где нас отмыли уже самих.

Возвращались в Киев поздно вечером переполненные сильными впечатлениями. Какие люди! Какая самоотверженность! Какое горе! Какое безобразие! Какая безответственность! Иван Федорович не мог успокоиться: «Как это случилось? По чьей вине? Кто-то должен ответить за это!» Возможно, именно в этот момент, после встречи с глазу на глаз с Чернобылем, родился новый Иван Драч - со временем один из основателей и лидеров Руха, в программе которого важное место заняло раскрытие всей правды об аварии и ее последствиях.

Н а Западе чернобыльская

тема постепенно сходила с газетных полос. Антисоветский заряд был выпущен, угроза распространения через океан радиоактивных осадков рассеялась. Правда, часть их выпала на некоторые районы Италии, Франции и ФРГ, но дальнейшее разжигание страстей вокруг Чернобыля таило в себе опасность вызвать волну гражданского протеста против атомной энергетики вообще. Ведь и в США, и во Франции, и в других развитых странах значительный процент электроэнергии производят именно на атомных станциях. Чтобы избежать этого бумеранга, особые усилия прилагало Международное агентство по атомной энергии. Доклады МАГАТЭ, составленные в результате расследований аварии на месте, несмотря на их словно бы объективный вид, были пронизаны умышленным стремлением успокоить и нашу тревогу, а еще больше - общественное мнение остальной части планеты. Так вокруг чернобыльской беды опустился занавес определенного равнодушия: пускай, мол, украинцы, белорусы и россияне, пострадавшие больше всех, выкарабкиваются сами.

Весной 1987 года я получил назначение на пост Постоянного представителя Украины при ЮНЕСКО и переехал из Нью-Йорка в Париж. Здесь тоже средства информации не вспоминали о Чернобыле, увлекаясь другими сообщениями из Советского Союза, переживавшего разные зигзаги перестройки. Эта молчаливая игра, вполне понятная для Запада, была непостижимой относительно нашего участия в ней. Сознательное замалчивание проблем граничило с преступлением. Руководство - от Горбачева до Щербицкого - боялось опубликовать данные о масштабах катастрофы, сказать народу, что 12 с лишним миллиардов рублей, потраченных в течение почти четырех лет, не разрешили неотложных проблем. Помню, как во время генеральной конференции ЮНЕСКО в 1989 году наша делегация, возглавляемая А.Зленко, обратилась в киевский центр за разрешением поставить вопрос о привлечении потенциала ЮНЕСКО для решения научных проблем, связанных с ликвидацией последствий аварии. Пришла шифротелеграмма-ответ: нет, этого делать не следует. Поняли: чернобыльская тема - табу.

Но настойчивые требования общественных организаций Беларуси и Украины (Руха, «Зеленого світу», Союза «Чернобыль» и т.д.) вынудили командно-административную систему включить и эту тему в орбиту гласности. Экологическая беда расползалась вширь, угрожая здоровью миллионов людей. Программа отселения из пострадавших районов, обеспечение чистыми продуктами питания, спасение грунтовых вод, Днепра и сельскохозяйственных угодий, надежной локализации разрушенного реактора - все это наталкивалось на недостаток средств в условиях все углубляющегося экономического кризиса. Вопрос получил широкую огласку и постепенно укреплялась мысль об обращении за помощью к зарубежному миру.

Сначала Верховный Совет БССР, а несколькими днями позднее (в апреле 1990-го, то есть через четыре года после аварии) и Совет Министров УССР обратились к международным организациям и общественности всех стран с призывом помочь в ликвидации последствий аварии на ЧАЭС. Для меня лично это значило как можно быстрее донести этот призыв до дирекции ЮНЕСКО, французских средств массовой информации и общественных организаций, содействовать разработке научных и образовательных программ, которые были бы полезны для нашей науки и практики, обеспечить поступление помощи из Франции. Подобные задания были поставлены и перед Геннадием Удовенко в Нью-Йорке и перед дипломатами, представляющими тогда Украину в нескольких зарубежных точках. Мы должны были заново разворошить сознание людей, склонных уже забыть ужасы экологического несчастья.

С моим помощником Сергеем Боровиком самоотверженно взялись за это дело. Десятки писем были подготовлены и отправлены мэриям французских городов, породненных с украинскими, различным общественным организациям Франции, активистам украинского происхождения, редакциям газет, проведены переговоры в подразделениях ЮНЕСКО. И результаты превзошли ожидания.

Со всей системы ооновских учреждений ЮНЕСКО едва ли не самой первой откликнулась на наши обращения. Генеральный директор Федерико Майор быстро создал специальное координирующее подразделение, поручив ему сбор добровольных пожертвований и одновременно разработку разнообразных проектов, отвечающих потребностям пострадавших государств и компетенции Организации. После консультаций со специалистами Украины, Беларуси и Союза ССР проекты были сверстаны в программу «ЮНЕСКО-Чернобыль». Эту программу вместе с постоянными представителями указанных стран и Ф.Майором мы подписали в торжественной обстановке 9 января 1991 года.

Но не были потеряны и предыдущие полгода. ЮНЕСКО еще на Рождество отправил в Киев, Минск и Брянск для спецбольниц первые партии лекарств и детского питания, купленные на собранные средства. А перед этим, летом, по инициативе всемирной скаутской организации, поддержанной Ф.Майором, организовали выезд 1000 белорусских детей из пострадавших районов во многие страны Европы на отдых в лагерях скаутов и в их семьях.

Д оброе дело приобретало все

больший размах. На французской земле создавались различные общественные организации для оказания помощи жертвам Чернобыля. Мало кто пересылал денежные переводы на государственный банковский счет, указанный нашим правительством. Люди на Западе не привыкли жертвовать на что-то малоощутимое. Поэтому их благотворительность выливалась в две основные конкретные формы: прием чернобыльских детей на лечение и просто на «чистый воздух» и отправка гуманитарных грузов для пострадавших. «Дети Чернобыля», «Пережить Чернобыль», «Врачи мира», «Союз Чернобыль-Франция», «Гаронна-Чернобыль», «Красный крест», немецкий фонд «Мировая помощь» - представители этих и других ассоциаций, фондов и фирм ежедневно связывались с нами, предлагали услуги, просили адреса в Украине, требовали срочно предоставить визы. Наше досье «Чернобыль» быстро пополнялось телефонами, факсами, перепиской с различными организациями, министерствами и лицами во Франции и в Украине, перечнями нужных лекарств и медицинского оборудования, списками приглашаемых детей.

Первые партии украинских детей (свыше 200 лиц) прибыли во Францию в декабре 1990 года по приглашению Григория Лагойдюка, руководителя танцевального ансамбля «Запорожские казаки» из города Шалета-сюр-Люен. Вместе с церковным служителем Иваном Бардаком он создал в разных районах сеть «антенн» - отделений во главе с энтузиастами, проводившими соответствующую работу с французскими семьями. В эти семьи и попали наши дети на две недели. В следующем году количество маленьких гостей из Украины превысило две тысячи.

Не раз приходилось встречать и провожать эти группы в аэропорту Шарль де Голль. Двухнедельный срок отдыха сначала казался мне коротким для настоящего оздоровления. Но, наблюдая детей в момент прибытия и во время отлета домой, я убедился в полезности их приезда хотя бы и на сжатый срок. Кое-кто поправился, у большинства появился новый, веселый огонек в глазах, а сколько интересного могли они рассказать. Почти каждый вез домой французский чемодан, полный подарков - игрушек, красивой одежды, и это также добавляло настроения. Очевидно, все это и слагается в очень важное понятие «психологическая реабилитация». А еще стоило посмотреть на многочисленных провожающих - взрослых и маленьких французов, которые, прощаясь, в слезах, целовали, как родных, своих чернобыльских гостей, записывали их адреса. Уже тогда чувствовалось, что со временем этот душевный порыв перерастет в дружбу семей, в самое глубокое братство, являющееся самой сутью того, что называют «народной дипломатией».

Чрезвычайными и полномочными «народными дипломатами» 1990 года я назвал бы Анжелу Дубович, худенькую обескровленную семилетнюю девочку из села Буди-Варовичей, Полесского района Киевщины и ее отца Николая Ивановича, пожарного из соседней Вильчи, прибывшего на ЧАЭС со вторым эшелоном храбрецов и в борьбе с пожаром получившего свои 62 рентгена. Но в Париж первой приехала Анжела. Ее, больную белокровьем с 50-ю процентами шансов на выживание, пригласили в госпиталь Сен-Луи за деньги, собранные Жаном Проностом и возглавляемой им ассоциацией «Выжить в Чернобыле». Несколько недель неумолимая болезнь не поддавалась. Девочка, оторванная от семьи, прикованная к новейшему медицинскому оборудованию, лежала молчаливая, и ни многочисленные игрушки, подаренные ей, ни «мультики» в телевизоре, установленном в палате, не вызывали у нее ни малейшей реакции. Врачи решили срочно вызвать кого-нибудь из родных. Приехал отец. Ему поставили раскладушку рядом с дочерью, и тот самый Проност вместе с остальными добрыми людьми начали заботиться о нем.

Мы частенько проведывали Дубовичей в отделении детской гематологии больницы Сен-Луи. Приносили Николаю сигареты, деньги, фрукты. На статьи в газетах и на интервью Николая откликнулись многие парижане, желающие помочь семье чернобыльца. Присутствие отца влило силы в Анжелу, и у врачей появилась надежда на победу. Шансы девочки повышались. Красивые глаза ребенка начали улыбаться. Болезнь была побеждена. Мы провожали домой отца и дочь, оставляющих в Париже верных друзей, которые самоотверженно отстояли жизнь украинской девочки. К сожалению, Дубовичи возвратились в то же самое загрязненное село, откуда уже давно нужно было переселить жителей.

хочу вспомнить и о неутомимом Иване Пастернаке, руководителе детского ансамбля украинского танца «Весна» с юга Франции. Вспоминаю, как обращался он ко мне за официальными письмами, которые помогли ему организовать ассоциацию «Гаронна-Чернобыль» и привлечь в нее известных деятелей своего региона между Бордо и Тулузой. Ассоциация начала собирать лекарства, витамины, медицинское оборудование и детское питание для Украины, а Иван вместе со своими друзьями десятками тонн возил их через Европу, садясь за руль контейнеровоза. За два года шесть раз приводил он такие грузовые караваны в Украину.

Так начиналась массовая гуманитарная акция во Франции. А тем временем с медикаментами, одеждой и питанием шли грузы авто- и железными дорогами из германии и других стран Европы, прилетали мощные воздушные носители добра из Соединенных Штатов. В ООН приняли «чернобыльскую» резолюцию, создали координационный орган для всей системы международных организаций по вопросам преодоления последствий аварии на ЧАЭС, провели конференцию для создания всемирного фонда добровольных взносов. И во всех этих мероприятиях, больших и меньших, в основе лежит кропотливая организаторская работа дипломатов Украины.

Часто задумываясь над феноменом Чернобыля, рассматривая его уроки и вблизи и издалека, прихожу к мысли, что когда-нибудь человечество, как следует проанализировав значение всего, что произошло, начнет делить историю нашей цивилизации на два периода: до и после Чернобыля. Именно после него начался невероятный до сих пор процесс разоружения. Человечество особенно остро почувствовало угрозу своей гибели. Когда-то абстрактные разговоры о вероятной экологической катастрофе начали повсеместно воспринимать как предупреждение о реальной опасности. Нужно надеяться, что после Чернобыля у человечества хватит ума и умения, чтобы подчинить быстрый технологический прогресс соображениям самосохранения, обеспечения необходимой для жизни чистоты окружающей среды. И еще одно великое приобретение - это общечеловеческая солидарность, разбуженная горем живущих с тобой на одной маленькой планете.