Выбрать себя

Аня Константинова работает в ВИЧ-сервисной организации. Ее дом - в Киеве, а Родина - в Крыму. Ей 41 год, и последние 14 лет жизни - лучше всех предыдущих. Этот отрезок времени кажется длиннее, чем вся ее прежняя жизнь. Отрезок настоящего счастья и открытия себя.

Аня переехала в Киев задолго до аннексии Крыма. Переехала к мужчине, обменяв любимый вид из окна на Чатыр-Даг на квартиру на Троещине и дорогу на работу, занимающую два с половиной часа. Это было 25 декабря 2012-го, а в сентябре Ваня погиб в ДТП. Так оборвалась маленькая история счастья, но остался Киев.

"Когда Вани не стало, мне уже просто некуда было возвращаться. Да и сам процесс отрыва уже произошел. Тогда решила: пока остаюсь. И так вот я выживала в Киеве, выживала, а потом зажила. То есть это не было покорением Киева. Если бы я уехала покорять столицу, то умерла бы от страха. Я ехала конкретно к Ване, - рассказывает Аня под звон тарелок и музыки на заднем фоне во время ланча в центре города. - В Крыму у меня осталась вся семья, и мне просто дико, что езжу теперь к ним в другую страну. Это очень больная тема. Я раньше охотнее об этом говорила, но теперь мне стало сложнее. Слишком много оценочных суждений о людях, что остались там. О тех, кто ездит туда. Поэтому мне просто легче было закрыться.

Однажды мне приснился сон: маленькая девочка показывает мне через окно Крым. Вверху горы заснеженные, красивые, а внизу разрушенные бараки и дома. И эта девочка говорит мне: ты не смотри вниз, смотри вверх, туда, где горы. И я понимаю, что это обо мне. У меня есть один Крым - про горы, про мою Родину, про морских коньков, которых мы ловили в детстве. И есть другой Крым. Тот, что внизу. Тот, что сейчас".

В Крыму Аня была ведущей новостей на Крымском телевидении, выросла в замечательной творческой семье. Мама работала в театре, папа был машинистом поезда - всегда с уймой забавных историй. Все детство прошло за кулисами театра, дом был полон творческими людьми и интересными разговорами. А в 23 года Аня начала употреблять наркотики.

"Наркотики в моей жизни случились, почти как Киев. Все началось с мужчины. Я не знаю, как это все произошло. Может, просто хотелось быть причастной к чему-то большому и эзотерическому, - говорит Аня, добавляя, что терпеть не может давать интервью. Для нее любое интервью - это погружение в прошлое, туда, куда она не хочет возвращаться. - Особенности моей психики такие, что я сразу "влетела" в употребление. У меня не было такого, как люди рассказывают: период очень контролируемого потребления, затем период не очень контролируемого, а потом - обрыв. У меня со второй недели уже был обрыв. Сейчас я даже в самом страшном сне не представляю, что могу взять и проделать в себе отверстие, тем более что-то инъекционно ввести. В моей сегодняшней жизни миллион потрясающих эмоций, от которых я получаю массу удовольствия. И для этого мне не нужны наркотики. Даже если они принесут самые лучшие из ощущений, я их больше не хочу в своей жизни. Во-первых, я знаю, что это состояние эйфории очень оторвано от реальности. Во-вторых, я не хочу всего того, что наркотики приносят в мою жизнь паровозиком. Оглядываясь назад, я вообще не понимаю, что я там делала, о чем говорила, с кем встречалась, куда ходила. Мне хочется вернуться в то время и спросить себя: "Аня, что это было?". Ведь столько вещей я уже не сделаю, не успею, не смогу. Столько всего есть, что невозможно будет прожить уже никогда".

Мы говорим о тех шести годах употребления наркотиков, о том, почему и для чего. Мы говорим о том, что есть вопросы, на которые нет ответов. Аня смеется и говорит, что у нее ощущение, будто те шесть лет употребления были не ее жизнью. Даже не шагом назад, а странным шагом в сторону. Шагом длиною в шесть лет.

"Единственный человек, который больше всего пострадал от этого, - мой сын. Не я. Ведь употребление наркотиков было моим выбором. А он этого не выбирал". (У Ани есть взрослый сын, часть жизни которого она пропустила). Она задумывается на мгновение и продолжает: "Он не выбирал себе такую маму".

Очень часто за отказом от наркотиков есть какая-то история. Что-то важное, переломное. Смертельный диагноз, муки и переживания близких, какой-то бесконечный тупик, из которого единственным выходом становится шаг в новую жизнь. Мы говорим с Аней о том самом моменте, когда она решила бросить, о сложностях и о том, как сложилась жизнь после: "Я не знаю, как я вышла из всего этого. Не было у меня красивой и пафосной истории, не было точки принятия решения, я выжила исключительно на инстинктах. В какой-то момент, благодаря каким-то остаткам критического отношения к происходящему, просто поняла: так я не выживу. Я даже не знаю, как это произошло, - отвечает она на мой вопрос. - Наверное, я просто устала за те шесть лет. У меня не было цели бросить. У меня была цель прожить один день без наркотиков, хотя бы до вечера, потом еще день, потом еще. И вот так уже я прожила 14 лет. Со временем стали появляться другие люди, с другими интересами, которых объединяло что-то иное. Ведь сложность употребления наркотиков еще и в том, что уровень мотивации общаться между тобой и людьми в употреблении очень высокий. То есть такого, чтобы вдруг вам стало неинтересно, вы выросли и пережили друг друга, просто не бывает. У тебя неизбежно через час, два или три станет вопрос дозы. И это то, что поддерживает общность этой группы. Там нет больше ничего. Убираешь фактор употребления, и тебе даже в голову не придет спросить, как дела у этих людей.

Я смотрю на доступ к наркотикам сейчас, и мне просто жутко. Благодаря работе в ВИЧ-сервисной организации, я понимаю все, что написано на заборах. И мне не надо делать более двух шагов от дома, чтобы на заборе прочесть, где можно купить наркотики. Все так просто и жутко одновременно. Абсолютно неконтролируемая история. Как можно арестовать человека из-за надписи на заборе или из-за российского телефонного номера, или адреса в Скайпе, который поменять можно за три секунды? Во времена моего употребления даже мобильных не было. Сейчас можно даже из дому не выходить - и весь мир наркотиков тебе доступен. Мне очень жаль людей, стоящих сегодня перед таким выбором в своей жизни.

Однажды мы консультировали девочку с опытом употребления. Когда ехали к ней, я думала: расскажу ей вот эту историю из своей жизни. Потом решила рассказать другую. Еще подумала - вспомнила третью. Когда мы пришли к девочке, коллега ей вдруг говорит: "Значит так: будешь колоться - умрешь. Все ясно?". Это была лучшая консультация. Наркотики - не о том, что ты разрушишь свою жизнь. Когда я бросала, моя жизнь была сплошными руинами, там уже разрушать нечего было. Но когда у меня в голове прозвучало "Не бросишь - умрешь", все стало на свои места.

У каждого своя мотивация. Главное - ее рассмотреть. Иногда, чтобы бросить наркотики, достаточно инстинктов. Просто инстинктов выжить. Я как-то встретилась с барышней, у которой тоже получилось бросить наркотики. На все вопросы о каждом из наших общих знакомых она отвечала: умер, умер, умер в тюрьме, передоз, зарезали… Выживших не было. Я понимаю сейчас, что у меня шансов было немного. Может, всего один. И я его использовала".

Через четыре месяца после того, как Аня бросила наркотики, она узнала о том, что инфицирована ВИЧ. После преодоления, казалось, самого страшного. После того, как появилась надежда на другую жизнь. "Вот тогда у меня был реальный риск, что табуретка улетит из-под ног, - вспоминает Аня. - Ведь казалось, что жизнь, наконец, началась заново. Вот уже четыре месяца чистой, нормальной жизни, я молодая, у меня все впереди. И тут диагноз. И это все в Симферополе 13 лет назад. Крошечный город, где все всех знают. Я стою в коридоре, со мной еще человек 15, вышла медсестра, спросила, кто тут Аня, идентифицировала меня, объявила, что у меня позитивный результат, посоветовала не расстраиваться и пересдать анализ. И ушла.

Коридор, и там все на меня смотрят. Не было у меня никакого прозрения в тот момент, никакого просветления. Мне было просто безумно стыдно. Больше, чем страшно. Вокруг - уйма людей, и все на меня смотрели. Для меня задача была сначала выбраться из стыда, а потом начать разбираться со своим страхом, - Аня рассказывает о том, что вскоре после постановки диагноза пошла работать в СПИД-центр консультантом, и что та самая медсестра была ее наставником, учила аккуратно разглашать статус. - Страх появился позже. Я узнала о статусе в феврале, это были последние месяцы без терапии, без доступа к лечению в Украине. Тогда у людей не было никакой надежды. Помню, мы ездили в инфекционную больницу, где лежали люди на последних стадиях. Мы возили им печенье и мандаринки, разговаривали с ними. И вот однажды туда привезли мальчика из тюрьмы. Возле его палаты дежурили два охранника - ждали, пока он умрет. Он был пристегнут наручниками к кровати, и у него была агония. То, что я увидела за доли секунды в маленькое окошко в палате, помню до сих пор. Тогда мне реально стало страшно. Это сейчас можно сказать: пей таблетки, веди здоровый образ жизни, и все будет хорошо, а тогда ничего этого не было. Тогда я увидела, как может выглядеть смерть от СПИДа. Ты с этим сливаешься в две секунды. Это и было мое будущее в тот момент. То, как я его увидела".

Сейчас Аня работает в Сети людей, живущих с ВИЧ. Она вышла замуж, получила психологическое образование, ходит в походы и радуется усыновленной в приюте собаке по кличке Фаня. Мы говорим с ней о жизни с ВИЧ. О том, от чего она была вынуждена отказаться; о том, что диагноз изменил в ее жизни; о сыне и разговоре с ним; о том, через что она прошла: "Я поговорила с сыном, когда ему было 17 лет. Рассказала о своем статусе, об употреблении. Он сказал, что даже помнит какие-то моменты. Благодаря моим родителям мое употребление прошло мимо него. У нас не было какого-то киношного разговора. Сели на балконе, закурили и поговорили.

Я несколько раз собиралась ему все это рассказать. В первую очередь это было важно для меня. Это же про момент близости. И я хотела, чтобы он узнал обо мне от меня, а не из журналов или газет. Мне было очень-очень стыдно. Ведь это не просто рассказ о том, что у меня ВИЧ, а нечто больше. Это возможность сказать сыну лично: независимо от того, что тебе будут рассказывать все вокруг о том, что употребление наркотиков может казаться увлекательным и интересным, ничего интересного там нет. И я - живой пример того, что через шесть лет употребления тебе не о чем будет рассказать. Это история об огромном количестве боли и о том, как можно спустить в никуда уйму времени, когда после шести лет жизни у тебя ничего не остается. Ни пафосных историй, ни выводов, ни прозрений. Только боль".

Аня называет свой ВИЧ болезнью, которая есть и которой вроде как нет. Ведь если пьешь терапию, вовремя сдаешь анализы, диагноз может не беспокоить годами: "Я не думаю, что ВИЧ сильно отличается от какой-то другой болезни, - говорит Аня. - Любая болезнь вызывает вопрос: почему это случилось со мной? С ВИЧ у меня даже вопросов таких с самого начала не было. Мне было понятно, почему это произошло со мной. Та жизнь, то время и тот мой выбор просто не могли привести к другому результату. Это было закономерно: употребляешь - инфицируешься ВИЧ. Прожив с диагнозом уже лет семь, пройдя психотерапию, я стала задумываться: почему это случилось со мной? Не то, почему я заразились ВИЧ, а почему я выбрала действия, которые привели меня к тому, что я получила ВИЧ? Почему со мной случилась именно такая болезнь, которая вроде и есть, а вроде ее и нет. То есть такой себе ужас, но контролируемый. Мне очень нравится, что у меня нет никакого пафоса, связанного с моим диагнозом.

В последние годы я получила работу, которой хочу заниматься. Я живу с человеком, с которым хочу прожить свою жизнь. Я получила образование, которое хотела получить. То есть я делаю все в своей жизни не потому, что должна, или время настало, или образ жизни обязывает. А потому, что я этого хочу. У меня нет времени быть удобной. Это, наверное, единственный бонус моей болезни. Если отвечать на вопрос: зачем мне та болезнь, которой вроде и нет, такой себе контролируемый ужас, то это, наверное, для того, чтобы держать фокус на себе. Сдавать анализы, пить таблетки два раза в день. То есть дважды в день напоминать себе, что я есть. И, вспоминая, как я жила для этого, думаю, мне эта болезнь была очень нужна".

Я переслушала запись нашего разговора с Аней, и вдруг обратила внимание, что мы постоянно смеемся. Единственный момент, когда у нее на глаза навернулись слезы, - разговор о Крыме. О Родине, которой больше нет.

Когда мы уже прощались, Аня рассказала, как они были в Турции на Ликийской тропе, и там был каньон с ледяной водой, а в конце - водопад: "Я залезла самая первая, гребу быстрее всех, и вдруг оказываюсь там одна, под самим водопадом. Лежу на воде и думаю: "Господи, а ведь этого всего могло просто не быть в моей жизни, я ведь могла уже умереть. И я очень счастлива от того, что у меня это есть. От того, что я выбрала себя. Себя и свою радость".