Валерий Макеев: "Власть не осознает ценности человека, в том числе пленного"

"...Я просто почувствовал, что все мы очень маленькие перед Богом, и всякие попытки найти место под солнцем - от лукавого. Я убедился, что жить надо намного проще, аскетичнее. Жить с любовью... После возвращения из плена у меня не возникла жажда мести к палачам, а наоборот - появилось ощущение признательности к тем, кто проявил человечность и определенными действиями поддерживал во время одного из самых тяжелых периодов моей жизни", - вырвавшись из экстремальных обстоятельств, писал Валерий Макеев - юрист, писатель (автор поэтического сборника, повести и романа), музыкант и волонтер.

В августе 2014-го он с группой волонтеров повез гуманитарную помощь в родильный дом города Лутугино Луганской области, а попал в руки сепаратистов и более трех месяцев, с перерывами на лечение, провел в подвалах боевиков. Сейчас Валерий - участник одной из переговорных групп по освобождению украинских пленных. Недавно в Тернополе, при поддержке Национального союза журналистов Украины и Тернопольского пресс-клуба, он репрезентовал собственную документально-художественную книгу "100 днів полону, або Позивний 911".

В книге - реальная история, неприукрашенная правда о плене на оккупированной территории Украины - без восхваления одной из сторон конфликта и клеймения другой. В интервью ZN.UA Валерий Макеев рассказывает о том, что большей частью не вошло в книгу, анализирует успехи и промахи освобождения наших пленных, а также рассуждает, чего не хватает участникам переговоров с украинской стороны для улучшения переговорного процесса и возвращения домой последнего пленника.

- Валерий, кто организовывает плен и так называемые подвалы? Только власть самопровозглашенных "ЛНР" и "ДНР" или же и отдельные группы ополченцев?

- Есть очень большая разница между степенями подчиненности сепаратистов в 2014–2015 гг. и в последние месяцы. Раньше были различные группы казачков, еще каких-то наемников, которых объединили в бригады ополчения, потом в добровольческий батальон. Теперь ситуация другая. Есть еще, конечно, плен боевых групп. Но основной - в так называемых столицах, Луганске и Донецке. И находящиеся там пленные на учете у украинской стороны. Проблема в том, что нам не спешат их возвращать. Известно заявление в СМИ "уполномоченного по правам человека ДНР" Дарьи Морозовой о возможности применения к пленным украинским военным высшей меры наказания - расстрела. На оккупированной территории провозглашено действие Уголовного кодекса 1961 года. С противоположной стороной мы можем быть только на позициях переговоров, но не приказов. А переговоры об освобождении наших пленных технологически сложны, исключают диктат, язык ультиматумов. Но не договариваться мы не можем, так как теряем наших людей - драгоценнейшее сокровище нации.

- Вы прошли семь кругов ада плена. Можно ли утверждать, что Женевская конвенция, предусматривающая гуманное обращение с военнопленными, в Украине совершенно не работает? Ополченцы и их российские кураторы "имели в виду" многосторонние международные соглашения?

- Нельзя сказать, что эти соглашения совсем не действуют. Приведу прискорбный случай, когда задержали нашего "киборга", и во время одного из первых допросов он говорит: "Я - военнопленный, имею право молчать". После этого парня жестоко избили. "Киборг" и в плену проявлял патриотизм и героизм. Когда враги спрашивали - кто же из пленных пулеметчик, он назвался пулеметчиком, хотя в действительности им не был. Его пытали, потом приставили пистолет к голове, и уже не надо было вызывать врача, как обещали... Конечно, здесь конвенция не работает. Но нельзя сказать, что она не действует в целом.

- А каким образом действует?

- Меня взяли в плен в августе 2014-го, в майке и шортах, а в октябре в подвале в городе Ровеньках на Луганщине уже был мороз, и я впервые ощутил, что промерзают кости. И здесь ловлю себя на мысли, что и с украинской стороны никого не интересует, в каких условиях удерживают пленных, есть ли у них лекарство, какая еда. И когда нашим пленным кто-то передает какой-нибудь матрас или еду, то это невероятная радость. Даже вражеские конвоиры всегда находят какие-то моменты, когда и свои не кричат на них, и наши благодарны, поскольку позволяют хотя бы раз в неделю позвонить родителям. Этот уникальный человеческий фактор работает удивительным образом.

Но есть противоположные примеры. В плен к боевикам попал офицер 72-й бригады, замечательный человек. Наша сторона тоже берет в плен с передовой. Вражеская говорит: "Даем семь суток. Нам нужен такой-то". Семь суток проходит, наши никого не выдают. На восьмой день привели священника, а на девятый нашего офицера расстреляли. Так как переговоры зашли в тупик. Через год этот священник показал, где закопан труп нашего воина, его перевезли на родину. Так мы потеряли драгоценную жизнь мужа и отца.

- Из ваших слов следует, что для украинской власти пленные - это нечто второстепенное?

- Не совсем так. По крайней мере до ноября прошлого года все официальные спикеры говорили, что у нас идет АТО, военнопленных нет, есть заложники. Вспоминается, как в 1942 году Сталин тоже заявлял: "У нас военнопленных нет, у нас есть предатели!"…

В ноябре прошлого года я и еще один бывший пленный встречались с гостями из Совета Европы по вопросам военнопленных. Депутат Латвийского парламента все же признала, что у нас есть пленные, и посоветовала уважать их всех, не только военных.

А недавно на встрече очень высокого уровня у меня спросили, действительно ли у нас насчитывается две тысячи дезертиров. Я говорю: в украинской армии нет столько дезертиров. Есть ошибка в военной бухгалтерии. Когда боец попадает в плен, командиру нередко надо это списать, и он пишет рапорт в военную прокуратуру, что боец самовольно оставил воинскую часть. Случалось, что воин возвращался из плена, радовались родные, его снимали телекамеры, а военный прокурор вручал уведомление о подозрении в совершении уголовного правонарушения, якобы солдат оставил место несения службы. У меня был случай, когда позвонили с той стороны: "Передайте такому-то командиру, что я лично взял вашего бойца в плен, он не дезертир". То есть сепаратисты знают, что мы своих пленных признаем дезертирами!

- Какие механизмы для более успешного ведения переговоров об освобождении пленных не смогла задействовать украинская власть?

- Прогресс очевиден. Ведь на оккупированной территории осталось только
116 пленных, и это при том, что полгода вообще никого не освобождали. Что было не так? Долго власть не имела четкого понимания - у нас АТО или не АТО. Да и теперь никто не знает, не анализируют динамику обстрелов и доподлинно не знают ее. А отчеты о текущем количестве обстрелов, число раненых и погибших - это ширма, за которой власть спрятала свое невнимание к человеку. Да, внимания к пленным крайне недостаточно. Но сегодня надо акцентировать уже не на возвращении физически целых людей: речь идет уже о психическом состоянии вернувшихся из плена. Им надо обеспечить полноценное лечение.

Благодаря Минскому процессу, обстоятельства для освобождения наших пленных улучшились. Его надо продолжать, даже если украинская власть отдаст тысячу, а заберет одного пленного. Это показательно в плане отношения к своим гражданам. Поскольку ребята проходят сложнейшие испытания, многие из них на всю жизнь получат тяжелую психологическую травму. Это испытание для их семьи и государства. Государство как учреждение над этим работает очень слабо. Хотя есть единичные примеры просто виртуозной техники освобождения из неволи, но, повторюсь, нет генерирования какой-то действенной технологии и, самое главное, генерирования ценности человека, в том числе пленного.

В плену я убедился, что у наших ребят просто невероятно сильный дух. Здесь они любят свое государство, как никогда раньше, и в десятки раз сильнее, чем оно любит их. Меня самого поддерживало в плену то, что я нужен государству. И это трагедия, когда наши ребята возвращаются из плена и видят, что делается на воле.

- Какие этапы прошла ваша книга до встречи с читателем?

- Еще не опубликованную в Украине, в Израиле ее почти всю напечатали с черновика. Поскольку для израильтян тема пленного - словно священная корова в Индии. Они выпытывали у меня, как выжить в условиях плена, как запустить работу сердца, как делать дыхательную гимнастику. Их интересовало, как психологически поддерживать себя, достичь такого состояния, когда тебе уже не холодно, когда чувствуешь, что все хорошо. Представитель диаспоры из США тоже подтвердил, что это - бесценный опыт для всех. Со временем в Черкассы, где я живу, из Беларуси приехали независимые журналисты и засыпали меня вопросами. В Украине мою книгу сначала издало черкасское издательство "Брама". Это была работа моего друга - черкасского издателя Саши Третьякова и его команды. И когда она уже увидела свет, то начала раскручиваться. Сейчас есть несколько предложений. Планирую написать еще одну книгу - уже о войне, а вторую - художественную. Я хочу показать очень специфические явления, происходившие с ребятами, которые находились в плену. Поскольку официальное ведомство объясняет эти процессы так, что они никого не интересуют. Нам дают какую-то ширмочку, а за ней не видно того, что надо обществу. Они говорят якобы правду, но это искаженная правда.