Несколько человек, два диктатора и один город: оборона Львова в 1939-м

Пролог

Пятница 1 сентября оказалась удивительно солнечным ласковым днем. Ночь накануне была ветреная, поэтому улочки города Льва покрывала сорванная с деревьев листва, а кое-где - зеленые ежики каштанов. Собственно, они едва не стали причиной опоздания 15-летнего Михайлыка Яворского на уроки - невозможно было пройти мимо колючих шариков и не попробовать погонять их ногами. Обошлось - хотя и пришел последним, но все равно раньше учительницы. Несмотря на несколько напряженную ситуацию в городе из-за слухов о возможной войне, уроки в Первой государственной гимназии Львова проходили по расписанию, по крайней мере до полудня.

…Лишь до полудня удалось поработать и бухгалтеру большого магазина Jan Stadnik Остапу Тарнавскому. Остап не представлял своей жизни без литературы или хотя бы публицистики, но хозяин платил сноровистому юноше 150 злотых в месяц - втрое больше, чем заработал бы молодой репортер любой львовской газеты. Пятница была напряженная - на следующий день должно было состояться открытие ХІХ Международной выставки "Восточные торги" (как это ни удивительно, она все же открылась), и Тарнавский настроился работать допоздна.

1 сентября застало 17-летнего Станислава Чурука в крохотном городке Долинанеподалеку от Стрыя. Перед завтраком, довольно поздним, он вместе с приятелем вышел прогуляться по лесу. Там ребята столкнулись со стайкой сельских сорванцов-украинцев, швырявших камнями в доску с изображением польского герба. Проказников удалось прогнать, но настроение испортилось. Станислав вернулся домой, чтобы послушать радио - кто его знает, почему украинцы это делали.

…Майору Людвику Домоню, блестящему офицеру и баловню судьбы, и так все было ясно.
1 сентября он, наконец, получил мобилизационную карточку и назначение на должность начштаба 12-й пехотной дивизии под Краковом. Добраться до исторической польской столицы он должен был по железной дороге, потому неизбежно оказался в самом центре событий.

Около полудня и наши герои, и все другие жители Львова уже не сомневались - началась война. В 11.30 самолеты Люфтваффе сбросили на город первые бомбы. Остап Тарнавский, услышав взрывы, вышел на улицу, посмотрел в сторону Городецкой, где находился главный львовский вокзал, и увидел поднимавшиеся в небо клубы дыма. "Что, снова пробный самолетный налет?" - спросил у какого-то мужчины. Тот прямо накинулся на Остапа: "Пробный? Там трупы, а вы насмехаетесь!". Действительно, через несколько часов уже ехали грузовики, везя на открытых платформах брошенные, словно дрова, окровавленные тела.

Львовский вокзал после бомбардировки нацистской авиации в сентябре 1939 г.

Бомбы падали на аллее Фоша (сейчас ул. Черновицкая), около вокзала. Там погибло шестеро и было ранено 11 чел. На улице Вярусув (ул. Смелых) от разрыва бомбы погибли два человека, на улице Лещинского (ул. братьев Михновских) ранено и убито около 40 человек. В целом в первый день войны от налетов немецкой авиации погибло 83 и было ранено около 100 львовян. Михайлик Яворский о начале войны узнал из выкриков продавцов газет: "Экстренный выпуск! Война! Германия атакует Польшу!". Стасик Чурук - из радионовостей.

Призабытая история

Оборона Львова в сентябре 1939-го - не весьма популярная тема. Советская пропаганда не спешила объяснять, как так могло случиться, что Львов с запада окружили немцы, а с востока - красноармейцы. В исторической памяти современных украинцев также немного ассоциаций, связанных с теми событиями. Хотя Львов считался центром украинства в Польше, потомков Данила Галицкого в городе насчитывалось только 16,2%, евреев - почти треть (31,9%), и больше всего было поляков (50,8%). Поэтому отечественная историография все еще ждет "украинского взгляда" на сентябрь 1939-го, а мы пока воспользуемся польскими источниками.

Красноармейцы во Львове, сентябрь 1939 г.

К войне Львов не готовился, польский оперативный план "Запад" не предполагал боевых действий в Галичине, и в этом нет ничего удивительного - город был далеко от немецкой границы. С 23 по 30 августа в рамках мобилизационных мероприятий несколько частей, преимущественно авиационных и артиллерийских, оставили город. Во Львове постоянно находилось только командование 6-го корпуса и некоторые тыловые службы.

Немецкий налет был неожиданным и привел к значительным потерям, поскольку некому было защищать небо над Львовом - ни авиации, ни противовоздушной обороны. На протяжении трех последующих недель немцы сделали традицией бомбардировки аэродрома в Скнылове и железнодорожного вокзала.

5 сентября в Варшаву отправился 40-й пехотный полк "Дети Львова", на треть состоявший из украинцев, а уже 7 сентября тогдашний командующий обороной генерал Владислав Лянгнер приказал возводить оборонительные сооружения на далеких подступах к городу. Отдав все силы армии, Львов остался почти без обороны.

Доброволец и гуляка

2 сентября Чурук записался в постовую службу. Поручик на вербовочном пункте на улице Яблоновских, спросил, не боится ли он. Стасик, конечно, отрицательно покачал головой. "Потому что дурак", - грустно улыбнулся военный. В тот же день новоиспеченный часовой получил шлем и карабин.

А Михайлик Яворский должен был снова пойти в школу. Учеников собрали в спортивном зале, где директор сообщил, что в школе отныне будут размещаться военные и занятий не будет. Зал взорвался аплодисментами. Но они тотчас смолкли, когда директор презрительно глянул на детей, как генерал на смотре новоприбывших рекрутов. "Не волнуйтесь, - сказал он, - война будет короткая, немцев разобьют, и вы вернемся в школу. Сейчас же не ленитесь, выполняйте домашнюю работу".

Конечно, никто никакой работы не делал. Украинские школьники разошлись по домам и как бы со стороны наблюдали за развитием войны. Зато патриотичные польские юноши готовились участвовать в той войне.

Мечты и реальность

В то, что война началась на самом деле, поверили не сразу. Например Dziennik pоlski не нашел ничего лучшего, как назвать вторжение вермахта польско-немецкой "войной нервов". Не отставала и Gazeta lwowska, сообщая, что "реляции с поля битвы каждый раз лучше", и это 7 сентября!

Польское радио также передавало хорошие новости. На юге, говорили дикторы, наступление врага остановили под Краковом. На севере польская кавалерия прорвалась сквозь вражескую линию и перешла польско-немецкую границу на пути к Берлину. Трудно сказать, насколько этим новостям доверяли поляки, украинцы же почти не верили.

В действительности немцам удалось практически беспрепятственно сбить польские армии с пограничных позиций. Существенное преимущество в живой силе, танках и самолетах, а еще более существенное - в тактике глубоких окружений, позволили вермахту держать инициативу почти в течение всей войны. 3 сентября Британия и Франция объявили войну Рейху. Во Львове перед консульствами западных стран прошли многолюдные митинги, но это была буря в стакане воды. Союзники так и не ударили по немцам с запада, поэтому Польша и в дальнейшем могла рассчитывать только на собственные силы...

9 сентября началась битва на реке Бзуре - первая и последняя попытка поляков перехватить инициативу. Закончилась она провалом и окружением 16 сентября двух польских армий под Варшавой. С того времени организованное сопротивление прекратилось, и вермахту оставалось только добивать разрозненные группировки Войска Польского.

Польские армии "Краков" и "Карпаты" отступали на юго-восток, в направлении румынской границы, немцы решили любой ценой перехватить их, а поскольку ключевые коммуникации в регионе проходили через Львов, битвы за город было не избежать.

Бомбы и бомбоубежища

К защите от налетов авиации город Льва был совершенно непригоден. Особенности почвы и планировка улиц не позволяли строить полноценные бомбоубежища, поэтому от бомб жители должны были спасаться в пивных - цокольных помещениях с довольно толстыми стенами.

Для писательницы Наталии Зибенко-Пироговой (псевдо - Наталья Яхненко) было совершенно очевидно, что пивные не выдерживают никакой критики как бомбоубежища, но они были просторные и сухие, и всем казалось, что вместе легче пережить опасность. Собиралось там разное общество - украинцы и поляки, часто с различными взглядами на ситуацию и перспективы, но по молчаливому согласию никто не начинал дискуссий на эти темы, просто играли в карты.

Возможно, стены пивной спасали от осколков бомб и снарядов, разрывавшихся на улице, но на большее нечего было и надеяться. 3 сентября Стасик Чурук стал свидетелем того, как польская зенитка сбила "хейнкель" над Личаковским кладбищем. Падая, он еще успел отбомбиться по улице Пилсудского. Одна из бомб попала в пивную, где как раз собрались все жители того дома и многие - из соседних. Все погибли.

Этот самолет разрушил газо- и водопровод. Теперь львовяне должны были привыкать к огромным очередям возле уличных насосов. Михаил Яворский помнит, как люди бились за воду.

Национальный вопрос

Как бы уважаемое общество за бокалом пива ни пыталось избегать неприятных разговоров, общая ситуация в городе от этого не улучшалась. На улицах Михаил рядом со старыми надписями "Бей жида!" увидел новые - "Бей немцев!". Как-то он не встал во время исполнения по радио польского гимна, и хозяин помещения дал ему тумака.

Но польско-украинское отчуждение проявлялось не только в бытовых мелочах. 5 сентября Чурук участвовал в задержании двух украинских диверсантов, переодетых в сельских женщин и пытавшихся тайно подключиться к телефонной сети. Случаи саботажа учащались, и в их совершении поляки небезосновательно обвиняли украинцев, а точнее - ОУН. По городу ходили слухи, что польские боевики разыскивают украинских активистов, издеваются над ними и убивают. Даже если это было не так, гармонии межнациональных отношений такие разговоры не содействовали.

С каждым новым днем все больше львовян, не принадлежавших к титульной нации, задавались вопросом - их ли эта война? Наиболее взвешенную позицию занял митрополит Андрей Шептицкий. Он по просьбе Лянгнера подготовил воззвание, в котором подчеркивал, что немцы - это общие враги для поляков и украинцев. Позже было напечатано совместное обращение митрополита и главы Украинского национал-демократического объединения Василия Мудрого: "Украинцы являются верными призыву своего руководства и представителей правительства и здравому инстинкту самосохранения. В то время как действуют исключительно законы войны, на протяжении всего периода войны и в эти дни во Львове они ведут себя спокойно и правильно, с достоинством воспринимают исторические события, решение которых находится в руках армий враждующих государств".

Неизвестно, сколько людей разделяли такую позицию.

Первые бои

Дивизии, в которой должен был служить Домонь, не создали, и майор сначала перешел в распоряжение штаба армии "Карпаты", а 8 сентября вернулся во Львов, стал служить у Лянгнера как офицер по особым поручениям. Через несколько дней ему пришлось выполнять самые сложные из всех возможных тогда задач.

Людвик Домонь (на балконе первый слева) с офицерами Львовского гарнизона на именинах генерала Михала Токажевского-Карашевича. Фото 1937 г.

К 11 сентября Львов разделили на секторы обороны, пришло подкрепление из Стрыя, фортификацию западных пригородов почти закончили. В центре города расположилась 35-я пехотная дивизия, на главном направлении сосредоточились силы 48-го и 205-го пехотных полков, на севере город прикрывал 207-й полк, на востоке - 206-й и 40-й, а южные рубежи обороняли батальоны Обороны Народовой. Командующий немецкого 98-го горно-егерского полка Фердинанд Шернер подготовил механизированную группу, которая должна была с ходу захватить Львов.

Ночью Михайлик Яворский столкнулся с польским дезертиром, у которого разжился револьвером. Из этого эпизода было трудно судить, сколько именно солдат покинули Львов перед началом осады, но местные жители убегали из города активно, и, возможно, кто-то из солдат также пошел с ними.

Во второй половине дня немцы появились с запада и атаковали позиции 48-го полка. Около 17.00 польская оборона была прорвана, и по улице Городецкой группа Шернера ворвалась в пригород Львова. К счаwстью для защитников, они успели своевременно подтянуть резервы, поэтому немцы вынуждены были отступить за город и перейти к планомерной осаде. Эта задача возлагалась на 1-ю горно-егерскую дивизию Людвига Кюблера. Командование непосредственно гарнизоном Львова осталось за Лянгнером, общее руководство всеми войсками в городе и пригородах осуществлял генерал Франц Сикорский.

13 сентября подразделения немецких полков захватили высоту 374 в парке "Кортумовая гора" - чрезвычайно важную позицию в линии обороны, откуда можно было беспрепятственно обстреливать Львов. Дважды поляки пытались отбить гору, но безуспешно. В тот день защитники города потеряли железнодорожный вокзал, а нападавшие окружили город еще и с севера.

Польская, а за ней и другие Википедии подают сведения о немецкой группе "Утз", действовашей якобы на окраинах Львова 13-14 сентября под руководством Виллибальда Утза, командира 100-го горнострелецкого полка. Хочу всех разочаровать: весьма известный генерал Утз возглавлял 100-ю егерскую дивизию (на немецком "горные стрельцы" и "егери - легкая пехота" пишутся одинаково. - Авт.). И было это несколькими годами позже. Оперативная группа называлась "Кресс" - по имени командира 99-го полка.

На следующий день польские войска безуспешно пытались отбить вокзал, а немцы тем временем окружили город с юга. Ночью поляки согнали немцев с северных позиций, а южные вермахт оставил сам.

15 сентября удалось еще немного потеснить вермахт на север, а вот третья попытка отразить Кортумовую гору вновь провалилась.

16 сентября принесло полякам успех - снова на севере удалось пробить коридор в немецких позициях и соединиться с 10-м кавалерийским корпусом, расположенным неподалеку. Благодаря этому во Львов попало много боеприпасов. Немцы же расширили зону контроля вокруг Кортумовой горы.

Город или люди?

Начало войны вызвало большой ажиотаж в продовольственных магазинах. Члены правительства и журналисты сначала убеждали львовян в бесполезности очередей за сахаром и солью, а потом власть была вынуждена ввести фиксированные цены на хлеб. В маленьких лавках месячные запасы расходились за день, и потому многие торговцы подняли цены.

14 сентября к Лянгнеру пришла делегация разгневанных горожан, требуя прекратить бои во Львове и передислоцироваться к окраинам, чтобы, дескать, не разрушать город - 100 тысяч беженцев с окрестных сел и разбитая электростанция не добавляли львовским депутатам оптимизма. Неизвестно, как и что говорил комендант, но польские войска своих позиций не оставили.

Совершенно другой пример подали словаки. Связанные военным союзом с Гитлером, они предоставили вермахту возможность атаковать со своей территории, а также сами участвовали в войне против Польши, в частности бомбардировали Львов. Бомбардировали, однако, странным способом. 16 сентября Станислав Чурук вместе с товарищами попал на Горном Лычакове под атаку двух словацких "рам", а когда вылезли с окопов, то вместо бомб увидели на земле... яблоки. Так Словакия выполнила план воздушной атаки на Львов и умудрилась помочь защитникам.

Удар в спину

Утром 17 сентября поляки повторили удар на севере и захватили стратегическую высоту 324, утраченную четыре дня назад. Станислав Чурук подавал снаряды в противотанковую пушку, расчет которой составляли четверо его старших коллег. Им удалось подбить один немецкий танк, однако второй точным выстрелом уничтожил польскую позицию. Чурук был контужен, но чудом уцелел. Расчет пушки не подавал признаков жизни.

Как только был достигнут тактический успех, защитников города ошеломила новость о стратегической катастрофе - советские войска без объявления войны пересекли восточную границу и быстро продвигаются ко Львову. Лянгнер совершенно не знал, как действовать в такой
ситуации, поэтому для майора Домоня наступило звездное время - он разыскал польского главнокомандующего Эдварда Ридз-Смиглы, передвигавшегося вместе с членами правительства по Галичине в направлении румынской границы. От сноровки посланника зависела дальнейшая стратегия обороны города.

Задача оказалась непростой. До 6 сентября руководство находилось в Варшаве, с 7 по 11 сентября - в Бресте. После потери войском управляемости главнокомандование перемещалось по стране настолько хаотично, что отдельные штабы часто не знали, куда обращаться за распоряжением. 12-13 сентября члены правительства руководили страной с Владимира-Волынского, 14-го - с Млынова под Луцком, 15-16-го - из Коломыи, а на 17-й день войны заняли Косов. Домонь этого не знал, поэтому направился в Станислав (Ивано-Франковск), где, разумеется, никого не нашел. Из Косова правительство и главнокомандующий добрались до городка Куты, и того же 17 сентября Ридз-Смиглы издал приказ не сопротивляться советским войскам. Через несколько часов государственное руководство было уже в Румынии, где высоких должностных лиц интернировали.

Людвик Домонь

Дороги тем временем простреливали немцы, вооруженные выступления украинцев также стали реальностью, и потому Домоня отговаривали возвращаться во Львов. Но майор, вооружившись гранатами, осуществил смелый прорыв. По пути он потерял авто и едва не стрелял в своих, поэтому добрался до города только 19 сентября.

Михаил Яворский узнал о вступлении в войну СССР по радио, как и подавляющее большинство жителей города. Когда это сообщение услышал поляк - сосед Натальи Зибенко, он страшно побледнел и еле слышно прошептал: "Это конец". Но когда его слова, наконец, дошли до сознания самой Натальи, ее реакция была иной. Да, подумала она, это конец для поляков, а для украинцев? О разном мнении среди непольского населения вспоминал и Остап Тарнавский, но самые важные свидетельства оставил отец доктор Гавриил Костельник:

"Немецкая осада Львова, продолжавшаяся с 11 до 22 сентября 1939 г., крайне надоела львовянам в последние дни. Особенно нам, украинцам, потому что мы ясно видели бесперспективность
польского сопротивления, а польское войско и польское население относились к нам все хуже. В последние дни уже не было ни воды из водопроводов, ни электрики... Из радио мы знали, что большевики занимают украинские и белорусские земли, принадлежавшие Польше, но мы утешали себя, что немцы не отдадут Львов большевикам, ведь это они его захватили, а не большевики! Стоя перед выбором между большевиками и немцами, большинство желало, конечно же, прихода немцев".

К 17 сентября украинцы Львова разделились на три группы: оптимисты ждали прихода освободителей - красных, но все-таки украинцев; пессимисты - большей частью эмигранты после освободительной борьбы 1917-1921 гг. - паковали вещи, хорошо понимая, что их ждет при большевиках; аморфное большинство просто выжидало, не желая оставлять свои дома и менять обычный образ жизни.

После обеда Лянгнер получил все же приказ главнокомандования не оказывать сопротивление советским частям, сосредоточившись на удержании Львова перед немецким штурмом. Приблизительно в то же время над городом появились первые советские самолеты, заставив зенитчиков растеряться - стрелять или не стрелять? Но вместо бомб на город полетели листовки с призывом к солдатам бросать оружие и убивать протестующих офицеров. Укреплению боевого духа защитников это не содействовало.

Львов борется

Война неотвратимо приходила на украинские земли. 11 сентября немцы, наступавшие с юго-западного направления, овладели Самбором, а на следующий день приблизились ко Львову - главной цели в регионе. 13-14 сентября уже оборонялся Перемышль: героическая цитадель Первой мировой войны во время Второй капитулировала за два дня. Под Яворовым 15-16 сентября польские и украинские солдаты перешли в контрнаступление и смогли нанести поражение одному из полков 2-й танковой дивизии СС "Дас Райх", хотя этот тактический успех мало на что повлиял. В результате боев 19-20 сентября вермахт захватил Раву-Русскую.

Другая угроза надвигалась с востока. Уже 17 сентября советские сапоги прошли по мостовой Тернополя и Ровного, 18-го - Луцка и Станислава. До 24-го по всей Западной Украине Красная армия выбивала из городов остатки почти не сопротивлявшегося Войска Польского. В завершение коммунисты помогли нацистам под Замостьем и Брестом, в последнем 28 сентября даже состоялся общий красно-коричневый марш.

Как бы там ни было, но капитулировать даже в таких условиях Лянгнер не собирался. В ночь на 18 сентября поляки выбили немцев из пяти окрестных сел. Утром во Львов прибыли два бронепоезда, благодаря которым удалось немного подвинуть немцев на юге, не столько разбив их, как просто обезопасив это направление.

В тот же день нацисты и коммунисты определились со своим планом захвата города: для окружения его еще и с востока (с трех сторон уже были полки 1-й горно-егерской дивизии) командование вермахта направило на Львов часть 2-й горно-егерской дивизии. Из состава 6-й советской армии с той же целью были выделены 5-я кавалерийская дивизия и 24-й танковый батальон.

19 сентября должно было стать решающим днем для защитников города. С севера ко Львову подступила группа генерала Казимира Соснковского, состоявшая из уцелевших подразделений армии "Карпаты". Она должна была пробить себе путь в город. Командование гарнизона выслало ей навстречу два бронепоезда и два полка пехоты. И вечером первые солдаты Соснковского вошли во Львов. Произошел инцидент с красноармейцами в районе Лычакова - в два часа ночи советские танки продвинулись к самому центру, но там нарвались на огонь с городских баррикад и были вынуждены отойти. После этого начались первые неудачные переговоры о сдаче Львова Красной армии.

Переговори немецких и польских офицеров на Лычаковской рогатке (бывшее предместье Львова)

Но в тот же день около Винников немецкие части 2-й дивизии орудиями перегородили путь советскому разведывательному батальону, и командир вынужден был идти на прорыв. Немцы, выполняя план полного окружения Львова, приняли советские танки и бронемашины за польские, как результат - произошел бой. На протяжении последующих двух дней на том направлении вермахт и Красная армия осторожно маневрировали, не штурмуя Львов, чтобы избежать огня со стороны "заклятых друзей".

20 сентября встречные бои на севере продолжались, еще нескольким подразделениям группы Соснковского удалось пробиться в город, но сам генерал с большинством солдат остался за пределами Львова. Была отражена немецкая танковая атака на западе, а в направлении Скнылова даже удалось организовать контрнаступление, и через несколько часов завладеть аэродромом. Впрочем, это был последний успех.

Последний день
и капитуляция

Вечером 20 сентября немцы прекратили наступательные операции и начали готовиться к тому, чтобы оставить свои позиции, как это было определено договоренностями Молотова и Риббентропа. Дабы замаскировать запланированный отход, вермахт провел усиленный артобстрел, а также прислал парламентария - в последний раз предложить сдать Львов немцам, а не СССР. Целый день 21 сентября на Лычакове продолжались переговоры с командованием красноармейцев, а тем временем немцы оставили пригороды Львова. В штабе обороны вспыхнула дискуссия - стрелять в советских солдат и
продолжать оборону или идти на прорыв в Румынию.

Наконец все завершилось резким разговором коменданта с президентом (мэром) города Станиславом Островским, который сказал, что ни у него, ни у городского совета нет желания отдавать Львов кому-либо. "Я не могу идти против танков с пустыми руками", - бросил ему Лянгнер.

Ни к чему не договорившись с другими офицерами, комендант сдал город. Утром 22 сентября был подписан протокол о сдаче Львова Красной армии. Вот его условия.

К 14.00 22 сентября 1939 г. польские войска должны сложить оружие в определенных местах и под руководством разоруженных офицеров выйти из города к заранее указанным секторам.

Офицерский состав от капитана и выше движется на автомобилях к штабу армии.

Госпитали остаются на местах и продолжают работу.

Склады всех видов передаются советскому командованию.

Офицерскому составу предоставляется личная свобода и неприкосновенность движимого имущества. При желании выехать в другую страну вопрос решается дипломатическим путем.

Как можно догадаться, советская сторона коварно нарушила условия. Большинство высших польских офицеров прямо с процедуры подписания попали в плен, а оттуда - в братские могилы Катыни и харьковских Пятихаток (весной 1940 г.). Две группы жандармов красноармейцы расстреляли без промедления - прямо на улицах Львова, и до самого вечера не утихали перестрелки с поляками, у которых не было намерения сдаваться победителям.

Встреча "освободителей"

Предоставим слово непосредственным очевидцам.

Остап Тарнавский: "Население принимало советскую армию по-разному: одни смотрели на воинов в рыжем обмундировании с пренебрежением, другие - с недоверием, хотя были и такие, что радовались... Среди воинов было много украинцев, разговаривавших на украинском языке, даже старшин. Это, очевидно, была запланированная показуха, дескать, братьев освобождают родные братья-украинцы. Армия вошла в город в больших танках, хотя и открытых, так как не было необходимости их закрывать, никто не планировал ни единого выстрела. Вспоминаю, как на улицы вышли львовяне, в основном украинцы, потому что поляки все еще не знали, как им поступать, и какая судьба ожидает их, из танков выходили старшины и разговаривали со всеми желающими".

Михаил Яворский: "Они быстро шагали в три шеренги, бежали, словно хотели догнать заходящее солнце. Незнакомые униформы темно-коричневого и бледно-оливкового цветов свидетельствовали, что это ни немцы, ни поляки. Если бы не оружие, я подумал бы, что это какие-то проходящие мимо монахи. Их обветренные лица были такими же красными, как пятиконечные звезды на их зеленых касках. Глаза были узкие и раскосые. Заболоченные ботинки, за плечами - ружья, на груди - пояс с патронами, над касками - острия штыков, казалось, они только что сошли с экранов фильмов о Первой мировой войне".

Гавриил Костельник: "Солнечный день, полдень. "Доблестная" красная армия въезжала во Львов с Лычаковской рогатки. Мы несмело выглядывали сквозь окна домов святого Юра на Городецкую улицу. Несмело потому, что красноармейцы держали в руках готовые к выстрелу ружья с ощетинившимися штыками, направленные на дома... Ехали небольшие танки и машины с солдатами. На некоторых авто около красноармейцев сидели местные подростки с красными кокардами".

Станислав Чурук: "На Академической площади увидели броневик, а на улице Батория - пехоту на марше. Страшное впечатление - черные шапки с красной звездой. Большинство состояло из косоглазых азиатов".

Осип Назарук: "Через какое-то время проехал целый ряд советских танков с большим звяканьем и грохотом. Эти танки были большие и малые, разного вида, но все покрашенные одинаковой краской, какой-то бурой. Одни были плотно закрыты, на других видны были красноармейцы. Они держали ружья в руках и смотрели в окна, очевидно, опасаясь, что в них будут стрелять. Одежда их была хуже одежды польских жолнеров, а с немецкой ее даже сравнивать было нельзя. На вид советские жолнеры были преимущественно истощены и совершенно не напоминали хорошо выглядевших рослых солдат бывшей царской армии. Красноармейцы занимали Львов молча: не было слышно никакого пения, и даже не видно было, чтобы они разговаривали между собой или смеялись".

Советская тяжелая артиллерия на улицах Львова

Вместо эпилога

Что было дальше? "Золотой сентябрь" обернулся двухлетним террором, сначала относительно поляков, затем - украинцев. Более полутора миллиона людей не по собственной воле оставили Западную Украину, чтобы почувствовать всю глубину сибирских приисков. Львов стремительно превращался в типичный советский город с доминирующим красным цветом, повсеместными Марксом и Лениным, постоянной ложью и сфальсифицированными выборами. А еще советские псевдоосвободители, помогшие Гитлеру победить Польшу, всего через два года накликали войну и на свои головы, и вновь на улицы города Льва.

Михаил Яворский остался во Львове, стал членом ОУН и занимался пропагандой независимости на востоке Украины. Покинул родной город в конце войны, в 1950-м эмигрировал в США, в 1960-1970-х участвовал в студенческих протестах, впоследствии стал доктором философии в Нью-Йорке.

Остап Тарнавский в "немецком" Львове работал журналистом, после войны - служащим в Германии. В 1949-м эмигрировал в США, стал литературоведом, писал стихи. Умер в 1992 г.

Станислав Чурук попал в руки НКВД, пережил заключение и ссылку на Колыму, вернулся в Польшу только в 1956-м. Работал на административных должностях, умер в 2007 г.

Людвик Домонь был интернирован советскими спецслужбами и отправлен в лагеря. Большевики должны были его расстрелять весной 1940-го, но он чудом спасся от Катыни, а позднее вместе с Польской армией Андерса через Иран и Палестину покинул СССР; воевал в Италии. После войны эмигрировал в Англию, затем в Аргентину и через 15 лет одиссеи вернулся в Польшу. Львов Домонь больше не увидел ни разу.

Наталья Яхненко (Зибенко-Пирогова) воспользовалась возможностью и оставила осажденный Львов, но в 1940 г. была арестована советскими силами безопасности. С началом нацистского вторжения в СССР выехала в Германию, а в 1949-м эмигрировала в Новую Зеландию. Работала в литературных альманахах, умерла в 1995 г. в Австралии.

Общественно-политический деятель и публицист Осип Назарук оставил Львов перед наступлением советских войск и переехал в Краков, где умер в 1940 г.

Львов за 1800 дней пережил три волны войны. Он выстоял и уцелел. Как и 75 лет назад, на его улицах погожими сентябрьскими днями дети вновь играют в футбол зелеными ежиками каштанов. Как и 75 лет назад, их родители тревожно прислушиваются к сообщениям новостей.