Наталия Королевская: «Любое государство в мире поддерживает именно государственный энергосектор»

Пикетирование на прошлой неделе Кабмина шахтерами частных угледобывающих предприятий еще раз напомнило о том, что мировой кризис продолжается и падение производства электроэнергии — его прямое следствие, бьющее, в первую очередь, по горнякам. Поэтому парламентский комитет по промышленной и регуляторной политике и предпринимательству предлагает пошаговое реформирование энергосектора страны. Глава этого комитета Наталия Королевская (БЮТ) рассказала о том, в каком направлении должны реформироваться энергорынки страны и что для этого нужно сделать. На интервью с «ЗН» она пришла сразу после встречи шахтеров с председателем Верховной Рады Владимиром Литвином.

— Вам наконец-то удалось найти общий язык с представителями частных шахт?

— Переговоры крайне сложные. Тем более что с 1 июня частные теплоэлектростанции перестали закупать государственный уголь. И сегодня профицит угля, добываемого на госшахтах, ежемесячно составляет 500 тыс. тонн. Одна из рекомендаций, которые мы неоднократно давали частным операторам углепрома, — создать «угольную биржу», то есть прозрачный конкурентный рынок и по марочному, и по качественному составу предлагаемого товара. А Ка­бинету министров мы рекомендуем создать реестр частных угледобывающих предприятий, ввести лицензирование торговли углем, ограничить импорт угля, создать вертикально интегрированный госхолдинг.

— Согласно Конституции в нашей стране все формы собственности равны, потому требования частников закономерны.

— Это так. Никто не планирует ограничивать рыночные возможности ни государственных, ни частных угледобывающих предприятий. Но ситуация на рынке весьма спорная, поскольку предложение угля на нем в несколько раз превышает спрос. А любое государство в мире поддерживает именно государственный энергосектор. Поэтому и было принято решение о том, что государственные энергетические предприятия должны закупать уголь именно у государственных шахт, через НАК «Энерге­тическая компания Украины» (НАК «ЭКУ»).

Не стоит сталкивать частный и государственный сектора. Нужно договариваться с частными ТЭС. Более того, собственник должен не под Кабмином сидеть, а искать новые рынки сбыта. Иначе создается прецедент.

— Какой?

— Да такой, что завтра придут, например, производители пиломатериалов или пирожков и потребуют у правительства выкупать их продукцию! И зачем нам тогда искать средства для наполнения госбюджета, если все будет потрачено на попытки спасти неэффективных собственников? Я всегда была на стороне шахтеров и никогда не делила и не буду делить их в зависимости от того, на какой шахте они работают — на частной или государственной. Потому что шахтер — это очень тяжелая, очень опасная профессия.

Частным собственникам же хочу напомнить, как в прошлом году государство чуть ли не на коленях перед ними стояло с просьбой продать уголь. И что? Откликнулась одна шахта, а остальным тем временем было очень хорошо. Почему же сегодня они вдруг вспоминают о контрактах? С ними за все рассчитались, пока эти контракты действовали, и государство им ничего не должно. Если они не согласны, пусть поступают так, как принято во всем мире, — идут в суд. Но ни в коем случае не шантажируют шахтеров.

— Какие в данном контексте решения принял возглавляемый вами комитет?

— Начну с того, что падение производства электроэнергии в стране с начала года составило 16,3%. Мы заслушали на комитете представителей государственных шахт, и они приняли решение тоже снизить добычу угля на 15%. А избыток, как и решило пра­вительство, направляется в госрезерв — в нем уже аккумулированы 3 млн. тонн угля. Кроме того, перед шахте­рами, работающими на госпредприятиях, погашены все задолженности по заработной плате. Даже сформировавшиеся в предыдущие годы.

— В качестве аналога, вероятно, предлагается взять государственный Оптовый рынок угля (ОРУ), созданный в свое время по типу Оптового рынка электроэнергии?

— Да, конечно. Ведь у нас колоссальный рынок нелегального угля — копанки и терриконы. И когда заработал ОРУ, этот товар уже не нашел своего покупателя на госпредприятиях. Я знаю, что частные ТЭС тоже хотят покупать уголь с предсказуемым качеством, а не кота в мешке.

Впрочем, проблема намного глубже — это недостаточная урегулированность рынка. Наш комитет начал разработку законопроекта о лицензировании торговли углем, а также сертификации импортного угля на предмет его соответствия потребностям отечественных промышленных предприятий. Полагаю, здесь уместен государственный протекционизм.

— И как этот протекционизм согласуется с требованиями ВТО?

— Вполне согласуется. Например, весь отечественный рынок коксующегося угля занимают россияне. А Россия не является членом ВТО. У нас есть договор о свободной торговле, предполагающий протекционистские меры в отношении различных групп товаров. И россияне периодически используют эту норму в отношении нашего металлопроката, сельхозпродукции.

Уверена, что сейчас российские компании и корпорации занимаются целенаправленным захватом нашего рынка, откровенно демпингуя. А отечественные коксохимики пошли у них на поводу. Но пройдет полгода-год — и рынок восстановится, а мы к тому времени уже потеряем подушку безопасности в виде рынка внутренней добычи кок­сующегося угля. То же касается и наших металлургов, и коксохи­миков, которые к тому же нарушают меморандум с правительст­вом в части формирования цены на уголь с привязкой к цене на металлопродукцию и обязательств по объемам потребления и срокам оплаты.

— Но все равно ключевым потребителем продукции углепрома остаются энергетические предприятия, а производство электроэнергии, как вы сами признали, продолжает падать — по вполне объективным причинам. Как быть с этой тенденцией?

— В последние месяцы доля атомной электроэнергии в энергетическом балансе страны выросла, а тепловой — снизилась. В Минтоп­энерго это объясняют политикой ценообразования, тем, что атомная энергия дешевле. Но за счет атомной энергии мы не добьемся снижения энергозависимости, а тепловая генерация, расширение использования угля обеспечивает решение этой стратегически важной задачи. К тому же тепловая генерация более стабильна и была такой всегда, особенно в осенне-зимний период! Впрочем, здесь — системная проблема тарифов и цены на уголь.

— Против повышения которых одно время выступала и премьер Юлия Тимошенко, но одновременно увеличения тарифов для населения требует МВФ…

— Тарифы для населения не менялись с 2006 года, а для промышленных предприятий — с 2008 года. Да, пересмотр тарифов и их увеличение — мера непопулярная. Но мы должны отдавать себе отчет, что на одной чаше весов лежат тарифы, а на другой — будущее углепрома и всей тепловой генерации, а по большому счету — будущее всей страны. И многие шахты являются градообразующими предприятиями, особенно в Луганской, Донецкой, Львовской областях, на Волыни и Днепропетровщине. Увы, многие реформы, проводившиеся в углепроме в 2000-е годы, оказались совершенно неэффективными — шахты закрыли, а ничего стоящего взамен не создали. И только прошлый год стал в некоторой степени успешным.

— Вы имеете в виду угольные аукционы?

— Именно. Продажа коксующегося угля на аукционах позволила увеличить его стоимость почти в три раза — статистику просто зашкаливало. И это коснулось не только внутреннего, но и внешнего рынка, на котором до этого на каждой тонне теряли десятки долларов. Министерство угольной промышленности провело аудит более 140 государственных угледобывающих предприятий, оптимизировало те из них, где показатели были критически низкими. Можно также критиковать закон о престижности шахтерского труда, но он позволил обеспечить своевременную выплату всех зарплат, пенсий и социальных пособий.

— Но уголь, продаваемый частниками, на сегодняшний день дешевле почти в два раза!

— Это вопрос формулы ценообразования. Ни один частник не закладывает в стоимость своей продукции социальную нагрузку, потому и получается, что у него тонна стоит, условно говоря, 300 грн., а на государственной шахте — более 600. Но если правильно посчитать, что я регулярно рекомендую шахтерам во время встреч, то получится, что уголь, добываемый на госшахтах, дешевле. А экономить на социальной составляющей — это, если хотите, почти преступление. Тем более во время кризиса. Именно такая экономия доводит до бунтов.

И именно из-за дефицита социального обеспечения и защиты шахтеры становятся заложниками политических торгов — перед выборами кандидаты в депутаты обещают им золотые горы, а после выборов, став депутатами, дружно о своих обещаниях забывают. А ведь горняков более 400 тысяч человек, это, считайте, вторая армия. Армия шахтеров, требующая государственного протекционизма.

— Однако социальная составляющая из формулы ценообразования все равно никуда не уйдет. Это касается любой группы товаров, в том числе электроэнергии, которую мы продаем до сих пор в страны Евросоюза лишь благодаря долгосрочным контрактам — цена нашего товара уже неконкурентна на рынках Венгрии, Чехии.

— Честно? Давайте отделять котлеты от мух. При экспорте товара не работает стандартная рыночная логика. У нас же все равно избыток электроэнергии, верно? И мы должны продавать ее даже себе в убыток, чтобы не уйти с европейских рынков. Ведь сегодня присутствие на рынке, владение некоторой его долей — это единственный критерий капитализации компании (хоть частной, хоть государственной), который принимается во внимание инвестором. По этому поводу я даже недавно разговаривала с министром топлива и энергетики…

— И что сказал Юрий Продан?

— Он сказал: «Ну как же, мы же не можем продавать себе в убыток». Но мы все сегодня убыточны — и энергетики, и химики, и металлурги! И нельзя терять такие рынки, как европейские. Но меня, похоже, не услышали. Или не захотели услышать.

— Вас знают как человека, ратующего за максимальное саморегулирование рынка и невмешательство государства. И вдруг такое лоббирование именно госрегулирования в углепроме? Это кризис так повлиял на ваше мировоззрение?

— Я по-прежнему считаю, что мы не сбалансируем государственные и частные интересы, пока не приватизируем все, что следует приватизировать в нашей стране, или же пока не заработает механизм государственно-частного партнерства. Но кризис, увы, заставляет принимать нестандартные решения. Впрочем, если бы я видела, что государственный сегмент углепотребления составляет 90%, а рыночный — 10, а угледобыча распределяется с точностью до наоборот, то я никогда бы не начала разговор о необходимости госрегулирования. А когда распределение добычи и потребления — приблизительно 50 на 50, то я не понимаю, почему мы должны игнорировать госрегулирование? Тем более что не совсем точно говорить, что я лоббирую государственный протекционизм во всех его сферах.

Если быть точным, я выступаю за создание государственного вертикально интегрированного холдинга. Его аналог в частной структуре — «Донбасская топливно-энергетическая компания» (ДТЭК). Вдумайтесь, одно это предприятие производит почти столько же электроэнергии и добывает угля, сколько весь госсектор. И никаких тебе коррупционных скандалов, никаких разделов сфер влияния, которые начинает каждый топливный или энергетический министр, вступая на должность. Тем более что такая борьба обычно заканчивается ничем — и продолжается бесконечный бег по кругу в поисках виновного.

— Надо так понимать, вы считаете существование двух министерств — угольной промышленности и топлива и энергетики — нелогичным?

— Существование двух идентичных министерств нелогично в принципе. Создание государственного вертикально интегрированного холдинга повысит капитализацию нашего топливно-энергетического комплекса, привлечет в него стратегических инвесторов.

— На основании каких гарантий? Ведь то, что вы сейчас предложили, может привести к созданию такого же монстра, как НАК «Нафтогаз Украины», а в него инвесторы не особо вкладывают средства.

— Основанием для такого сотрудничества должен стать закон о государственно-частном партнерстве, проголосованный в первом чтении Верховной Радой. Сейчас он готов ко второму чтению. Это, по сути, концессия в ее европейском смысле. Давайте применять успешный опыт, а не изобретать велосипед.

— Получается, вы не сторонник продажи угольных предприятий по одному или лотами?

— Для начала необходимо создать единый госреестр частных и государственных угледобывающих компаний. Кстати, в нем должны быть заинтересованы также владельцы мет- и энергетических предприятий, поскольку на его основании они смогут четко видеть: что и какого качества покупают. А не так, как сейчас, когда им нет-нет да и подсунут малоликвидный товар, добытый на соседнем терриконе.

В плане точечной приватизации мы не имели права потерять 2008 год. Но даже последняя программа правительства по продаже 99 шахт заблокирована президентом Виктором Ющенко, который почему-то продолжает упрекать Кабмин в неспособности провести приватизацию угольного сектора.

Но здесь я скажу следующее, что крайне важно для понимания нереальности эффективной точечной приватизации в угольной отрасли. Я общалась со многими системными компаниями. И ни «Ин­дустриальный союз Донбасса», ни СКМ Рината Ахметова, ни структуры Константина Жеваго не горят желанием покупать шахты. А ГЧП, я думаю, их заинтересует. Если уж что-то продавать, то продавать те объекты, которые являются товаром, а не обузой. Обузу готовы взять на себя отдельные энтузиасты, чтобы попробовать. Но угольная отрасль — не тот сегмент рынка, где можно попробовать и бросить! Впрочем… Если бы мы сохранили ценовую политику и динамику 2008 года, то этот год стал бы для углепрома первым бездотационным.

— И можно было бы не закладывать в госбюджет те самые пресловутые 4—5 млрд. грн. на поддержку угольной промышленности?

— Да. Более того, у нас в Донецкой области есть предприятия, поглощающие до 70% этой дотации и производящие при этом всего 10% от добываемого на госшахтах угля. Эти шахты — сугубо социальные проекты. Но все то, что там пытались делать до сих пор, приводило к катастрофам. Да, если бы у государственных деятелей за последние пять лет хватило политической воли не размазывать дотации тонким слоем, а вложить их в развитие, то государственный углепром вышел бы на уровень самоокупаемости.

— Вернемся с идее вертикально интегрированного госхолдинга. Идея смелая, масштабная и требующая реальных полномочий, в первую очередь — в исполнительной власти. Это правда, что в правительстве произошли некоторые смещения и пост вице-премьер-министра по ТЭК, который до сих пор де-факто числился за Виталием Гайдуком, предлагают вам?

— Не хочу комментировать какие-либо кадровые решения. Еще полтора года назад я говорила, что парламентский комитет, который я возглавляю, позволяет мне убеждать людей работать на принципах свободного рынка, а также влиять на чиновников на местах, часто берущих инвестора в заложники. Что же касается госхолдинга, то нам нужно для его создания отдельное соглашение между всеми политическими силами. Дабы они делегировали в этот холдинг своих энергетических гуру и прекратили политизировать вопросы реформирования энергорынка. Человек, который возглавит этот процесс, должен быть предельно аполитичным и руководствоваться в своих дейст­виях исключительно государст­венной целесообразностью.

— В Партии регионов вас поддерживают?

— Повторюсь: здесь решение должно быть принято не на уровне личных контактов или политических симпатий. Это должна быть принципиально новая госпрограмма, максимально дистанцированная от политики. А поскольку наша политика сегодня строится по принципу: «Око за око, зуб за зуб», то при таком подходе не то что госхолдинг, даже крохотный частный бизнес при участии двух партнеров не построишь.