МУДРЕЦЫ НА ОШИБКАХ УЧАТСЯ, ОСТАЛЬНЫЕ — ИЗУЧАЮТ

В год Быка Украина вошла с фразой, вполне соответствующей нраву этого животного: «Мы стоим на рубеже, за которым отечественная экономика будет работать не благодаря, а вопреки государству». Донесенная до народных избранников нашим премьер-министром, она звучит достаточно веско в свете корриды вокруг дворца «Украина» накануне Дня Независимости и станции столичного метро «Лукьяновская» накануне Нового года. На фоне метаний правительства от «организатора и вдохновителя всех наших побед» до «ночного сторожа» и обратно кажется вполне естественным рассмотрение примера несколько иного подхода к трансформации экономики.

Китайско-украинские параллели

Китайский экономический рывок последних двух десятилетий продолжает вызывать в мире самые противоречивые суждения. Некоторые из западных советников постсоветских правительств, в частности Джеффри Сакс, постоянно убеждают своих клиентов: следовать по пути Китая невозможно, следование же идеям шоковой терапии, в числе прочего, поможет привлечению значительных иностранных инвестиций. Но как тогда быть со специальным приложением на 20 страницах к газете «Уолл Стрит Джорнэл» от 13 декабря 1993 года, озаглавленном «Вламывайтесь в китайский рынок»? Или с цитатой из журнала «Тайм» от 10 мая 1994 года: «В списке действующих в Китае фирм - вся мировая промышленная аристократия»? Выходит, не все столь однозначно в Поднебесном «доме Облонских», хотя там действительно многое смешалось.

Исходная особенность экономических реформ в Китае - они являются прямым и вынужденным следствием «культурной революции». Как отмечал их «отец» - Дэн Сяопин, без десятилетней смуты не было бы ни реформ, ни открытой политики. При этом, как и в случае горбачевской перестройки, инициатором и движущей силой китайской «революции сверху» выступила высшая бюрократия. Она получила поддержку общества, измученного коммунистическими экспериментами и готового к любым переменам, способным облегчить жизнь. В отличие, однако, от северных соседей китайским реформаторам приходилось не столько заталкивать страну в рынок, сколько придавать постепенность и планомерность идущим снизу мощным рыночным импульсам. Шли последние от сформировавшихся еще в досоциалистический период нескольких поколений китайцев с традиционной коммерческой жилкой. В том же направлении действовала значительная помощь многочисленной и богатой китайской диаспоры.

Существовал и еще ряд экономических реалий, составлявших китайскую специфику. Прежде всего, в получавшем значительные субсидии госсекторе были заняты лишь 19 % рабочей силы, тогда как в бездотационном сельхозпроизводстве - 71 %. За 17 лет реформ, по данным Всемирного банка, 95 % работников госпредприятий предпочли сохранить за собой свое привилегированное положение в виде хоть и низкой, но регулярной зарплаты и соцзащиты, включая пенсии, жилье, медобслуживание, дошкольные учреждения, отдых (постсоветская рабочая сила согласилась даже на символическое сохранение этих «привилегий»).

Зато крестьяне не преминули воспользоваться возможностью перейти на более высокооплачиваемую работу в негосударственном секторе в городе и селе, а также в знаменитых специальных экономических зонах, расположенных в прибрежных провинциях. В результате занятость в агросекторе сократилась до 57 %, а в сфере услуг возросла с 14 до 25 %, в промышленности - с 15 до 18 %.

В Украине, где 2/3 населения проживает в городах и более 90 % работающих были заняты в госсекторе, изменения в структуре занятости носили как бы зеркальный характер. За пять лет реформ промышленный персонал сократился примерно на 20 %, из которых 1 % перешел в сельхозпроизводство, а остальные - в сферу услуг. Фактическое сохранение числа сельхозпроизводителей в условиях спада было обусловлено и неразвитостью сферы услуг на селе, а также продолжением бюджетного субсидирования агросектора.

Такое изменение структуры украинских «трудящихся» вкупе с двукратным падением производительности труда как раз и объясняет, почему среднее годовое падение ВВП в 1991-95 гг. составило 13,5 %. В Китае же, во многом благодаря переходу деревни на семейный подряд и постепенному подключению значительных масс крестьянства к более производительному городскому труду, за годы реформ ВВП рос в среднем на 10 % в год. При этом относительно малый размер госсектора позволял китайскому правительству многократно вытаскивать убыточные предприятия из тяжелого положения, не нарушая макроэкономическую стабильность, и сохранять определенный контроль над предприятиями, что во многом объясняет отсутствие там до сих пор масштабной приватизации.

Наконец, последствия «культурной революции» настолько политически ослабили партийно-хозяйственный аппарат и дискредитировали систему централизованного планирования, что пришедшему в 1978 г. к власти Дэн Сяопину не составило особого труда осуществить децентрализацию управления народным хозяйством. Этому также способствовало то обстоятельство, что системой планирования в Китае было охвачено лишь 1200 наименований товаров, тогда как в Советском Союзе - 25 млн. Да и развал распределительной системы в годы маоистских кампаний заставлял местные власти удовлетворять спрос населения путем поддержки малых и средних предприятий. В Украине же окрепшая в период «застоя» республиканская номенклатура, обретя желанную независимость от центра, панически боится передать существенную долю власти на места. Отсюда - столь ожесточенные споры вокруг закона о местном самоуправлении, отсюда - нежелание даже слышать о возможной федерализации Украины.

Таким образом, исходные условия китайских реформ во многом отличались от украинских. В первом случае решалась классическая задача капиталистического развития - переместить избыточное, низкопроизводительное аграрное население в промышленность и сферу услуг, во втором - существенно более трудная и конфликтная задача создания побудительных мотивов перехода рабочей силы из неконкурентноспособных, технологически и организационно отсталых промышленных предприятий в новые, эффективно работающие структуры. Легче также реформировать основанное на ручном труде сельское хозяйство, чем механизированные колхозы и совхозы. Да и крестьяне сталкиваются с меньшим риском при рыночной трансформации внешней среды.

Рыночная колея параллельно плановой

В ситуации, когда соответствующий мировой опыт отсутствует, особую ценность представляет стратегия градуализма, т.е. поэтапность реформирования, как антитеза «шоковой терапии». Сердцевиной китайского градуализма стал двухколейный подход, при котором рыночная колея строилась параллельно плановой. Его первая стадия включала либерализацию цен на агропродукцию, но объемы госпоставок по низким директивным ценам не изменялись (в 1984 г. этот подход был распространен на промтовары). Сельхозкоммуны были распущены путем раздачи земли в долгосрочную аренду и обеспечения возможности свободно ею торговать, а закупочные госцены повышены и часть продукции разрешалось продавать по рыночным ценам. На второй стадии происходило постепенное сближение директивных и рыночных цен при снижающихся квотах поставок по плановым ценам, так что к 1993 г. объем таких поставок снизился до 5 %.

Приняв на вооружение стратегию «перехода через ручей, дотягиваясь до следующего камня», китайское руководство как бы показывало, что оно не знает конечного пункта следования, но уверено в выбранном направлении. Так, «ощупью» были найдены модель с использованием семейного фермерства и оптимальный срок аренды земли, легализованы семейные предприятия в области торговли, транспорта, маркетинга и т.д.

Иными словами, квинтэссенция китайского пути к рынку - создание самоподдерживающегося процесса, при котором малые реформы, направленные на решение относительно легких проблем, вели к их экономической экспансии, что, в свою очередь, обеспечивало более широкую политическую поддержку дальнейшему ходу преобразований. Тем самым в каждый данный момент ограничивался объем перемен, с которым приходилось сталкиваться населению, что являлось важнейшим психологическим фактором. При этом постепенно развивались социальная и институциональная поддержка рыночной экономики в виде служб занятости, коммерческого права, бухучета, финансовых рынков и пр., которые в одночасье не рождаются.

Несмотря на большие достижения, сложившаяся за годы реформ комбинация из командного и рыночного механизмов хозяйствования отличалась внутренней противоречивостью и неустойчивостью. Ведь качественно разнородные части посылали в экономику зачастую взаимоисключающие сигналы, искажали результаты деятельности хозсубъектов, создавали между ними диспропорции и порой неразрешимые противоречия. Но самое главное, на стыке двух хозяйственных механизмов возникла идеальная среда для коррупции чиновничьего аппарата. Последняя приобрела массовые масштабы, дестабилизировала социальное положение, став одной из основных причин тяньаньмэньских событий 1989 г.

Поскольку внедрялась лишь стимулирующая часть рыночного механизма, а ограничители не задействовались, он то и дело срывался в «перегрев». Тот же эффект давала усеченная децентрализация. В этих условиях роль интегратора и стабилизатора играл авторитарный политический режим, который активно вмешивался в экономические процессы. Он позволил провести реформы в различных отраслях и провинциях со значительным разрывом во времени, наделять льготами избранных хозсубъектов, создавать замкнутые экономические анклавы с особым режимом, быстро перебрасывать ресурсы в зоны хозяйственных прорывов, перекачивать средства в неприбыльные сферы, включая социальную. В частности, он предотвратил наиболее политически опасную массовую безработицу в городах, то разрешая, то запрещая миграцию крестьян в город, запрещая увольнение избыточной городской рабсилы и принимая эффективные меры по созданию новых рабочих мест.

В результате дифференцированное по отраслям, укладам и территориям осуществление реформ привело к значительному разрыву в уровне их развития и материальном положении различных групп населения. Ускоренная же децентрализация управления в сочетании с запаздыванием формирования общекитайского рынка обернулась заметным усилением местнических тенденций. Порой они выливались в региональные торговые войны, создание таможенных застав на административных границах, взаимную конкуренцию на внешних рынках, что в совокупности очень напоминало последние годы существования СССР.

В начале 90-х стало очевидно, что командно-рыночный симбиоз исчерпал свой позитивный потенциал, и в 1992 г. был провозглашен курс на переход к рыночной экономике. Лозунг Дэн Сяопина «Капитализма не стоит бояться» был истолкован как верховное повеление снять последние запреты на личное обогащение. И «широкие массы» не преминули «нырнуть в море», т.е. заняться предпринимательской деятельностью. В итоге Китай - еще пять-шесть лет назад одна из самых безопасных стран мира - стал «богат» на разбойные нападения средь бела дня, убийства таксистов, потребление наркотиков. А мафиозные кланы Гонконга, Тайваня и Макао, проникнув на юг страны, сейчас движутся на север со скоростью, соответствующей темпам экономического роста.

Когда урок не впрок

Происходящие в Китае процессы позволяют предположить, что там, возможно, нащупали путь эволюционной и мирной трансформации общества социалистического по форме и полуфеодального по содержанию. То есть как раз такой общественной системы, которая существовала в большинстве республик бывшего Союза. При этом используемые китайцами меры в принципе общеизвестны и апробированы во многих странах мира с разной степенью успехов и неудач. Их успех в Китае объясняется прежде всего адаптацией к реалиям страны.

Конкретно это означает, что такие универсальные методы рыночной трансформации, как задание правил рыночной игры и обеспечение гарантий выполнения законных договорных обязательств между хозяйствующими субъектами, контроль за базовыми параметрами денежной системы, формирование экономической инфраструктуры, наконец, выработка и соблюдение национальных экономических интересов автоматически срабатывают только в условиях развитого правового государства. Там же, где права - пока предметы роскоши, ограничиться их простым декларированием - значит заранее обречь реформы на неудачу.

Так у нас и произошло. Мало того, что законодательные правила игры полны пробелов и противоречий - принятые законы не соблюдаются, в том числе государственными органами. В этих условиях гарантии выполнения договоров взял на себя в основном криминальный мир, а его экономические интересы в конечном счете подменили национальные. В итоге обнищание населения приобрело угрожающие размеры, хозяйственная инфраструктура продолжает разваливаться, а интеллектуальные силы общества и наличные ресурсы уходят на поддержание архаичных систем, на латание постоянно умножающихся дыр. Самое при этом смешное, что, стремясь заткнуть все дыры в огромном хозяйстве страны, правительство объективно препятствует развитию рынка, ведь для последнего эти самые «дыры» и есть главные точки роста.

Другими словами, украинские реформаторы как бы взяли из китайского опыта взаимоотношений государства и рынка самое худшее, а о главных его достоинствах то ли забыли, то ли так их и не уразумели. Это, во-первых, ориентированность публично заявленной идеологии рыночной трансформации на достаточно массовые социальные слои. Во-вторых, тщательно проработанные механизмы ее реализации на ближайший этап реформирования. В-третьих, государственная воля, дееспособные исполнительные органы и материальная поддержка реформ. Можно ли было в отсутствии всего этого и особенно богатой и коммерчески активной отечественной диаспоры приступать к «радикальным экономическим реформам»?