ЗЕМЛЯ НОВГОРОД-СИВЕРСКАЯ В ИНТРОСПЕКЦИИ ПОЛОВЦА

«Только в нас и нигде более, - уверял Новалис, - существует вечность со своими мирами, только в нас живёт прошлое, настоящее и будущее».

В камерном пространстве галереи «Ирэна» подобно тихой исповеди прозвучала графика Владимира Половца. Без эпатажа и шоу, она затронула глубинные проблемы, что-то сущностное, непоказное... Наблюдение за собственными внутренними психическими явлениями и осознание истоков универсальной традиции - две главные темы работ. Существуют они нераздельно, два потока сливаются в одну реку, и сквозь её прозрачность солнечные блики падают на камни дна, выхватывая из глубины первопамять. Воспоминание, без него мы погрузились бы в ничтожность суетного.

Ощущение автохтонной культуры дарует корни, через которые энергия земли питает наше тело-дух. К традиции не приобщаются, в ней рождаются. Владимир Половец родился в Новгород-Сиверском, юность прошла в Чернигове, Киеве. Он ощущает в себе неразрывную связь с наследием, оставленном в их пространственной среде. Культура Древней Руси проросла здесь в толще земли, в стеблях трав, в вольном просторе неба над речной далью. Плоть земли сама стала плотью культуры.

Место играет столь важную роль в мирочувствии, в нашем сознательном и подсознательном ощущении событий прошлого (так в строках А.Ахматовой Царское Село воскрешает прогулки Пушкина: «Здесь лежала его треуголка И растрёпанный том Парни»). По земле Новгород-Сиверского ступал некогда князь Игорь, сын черниговского князя Святослава Олеговича, герой «Слова о полку Игореве» XII века.

Это он повёл «храбрые полки на землю Половецкую за землю Русскую». Где же его следы, может быть, они спрессованы, как время, в самом ландшафте? Мартин Хайдеггер писал: «Попробуем прислушаться к языку. О чём он говорит в слове «пространство»? В этом слове говорит простирание. (...) Простор, продуманный до его собственного существа, есть высвобождение мест, где судьбы поселяющегося тут человека повёртываются или к целительности родины, или к гибельной безродности, или уже к равнодушию перед лицом обеих». Симптоматична многомерность ландшафта в кинематографии, где так много времени уделяется созерцанию места - в фильмах А.Тарковского, А.Таннера, П.Годара, В.Вендерса. В этой своеобразной «материалистичности» проступает поэтизация или ритуализация места.

Традиция - это что-то живое, она сама вступает с человеком во взаимоотношение, взаимодействие. О наследии можно говорить лишь там, где есть сознание этого наследия, признательность к его творцам. В своих графических работах Владимир Половец обращается к древнерусским миниатюрам, переводит их в линогравюру, повторяет как идеограмму, множит следы древней культуры, заклиная песок истории. Красный оттиск миниатюры словно киноварь рукописных книг, словно алая кровь на фоне земли. Магнетизм земли проступает цветом охры, пульсирующей в уплотнениях и островах. Художник окружает оттиск линогравюры изображением фрагментов дорогих окладов древних книг. Миниатюры, изображения драгоценных камней, золотых и серебряных пластин автор превращает в единое полифоничное звучание абстрактной композиции.

При первом знакомстве на отдалённом расстоянии работы покоряют как чистое свечение. Золото и серебро уводят взгляд в беспредметный мир, находящийся на другом уровне, нежели мир чувственно данных форм. Приближаясь к работе, мы читаем миниатюры, детали, фактуры. Художник создаёт на поверхности бумаги невысокий рельеф из бронзовой краски подобно оправе для камня-цвета, он провоцирует желание зрителя прикоснуться рукой к этой выпуклости, воскрешает осязательный инстинкт ребёнка или язычество. Пластический язык его произведений проявляет себя как самодостаточное, самостоятельное бытие.

Поиск биокультурной идентичности неразрывно связан с процессом самопознания. Ощущение себя состоит не только из противопоставления «Я» и «не-Я», но из осознания их единства. На этом пути оживает древнее чувство сакральности бытия, поэтизация космоса, художник не теоретизирует, не усложняет формулировок, его влечёт состояние само по себе, пережитое до глубины. Так зябкое дыхание тумана поднимается от Десны на предрассветные холмы, пронизывает тело, вливается вовнутрь вместе с колыханием дали, чернотой стволов, криком птицы. Огромный поток настоящего и прошлого растворяет в себе оболочку тела.

В графических композициях Владимира Половца события личной жизни персонажей происходят на фоне, сотканном из картин прошлого. Мир развёртывается, как ковёр, история проживается в повседневности определённого человека. Художник ставит акцент на проживании в себе, пропускании через себя. Не игра мысли, но адекватность чувства. Постмодернизм породил новое умственное зрение, позволяющее пересмотреть все предшествующие культуры. Неизбежна цитатность, реминисценция. Но как и во все времена существует выбор - путь анатомирования либо любви. Белый лист бумаги в графике Владимира Половца вмещает множество миров. Распахивается тонкая преграда, и взгляд скользит по реке против течения волн. Рядом, совсем близко, дымчатая синева воды преобразуется в бронзовое дыхание холмов. Цвет повисает паутиной над белизной далёких пространств, кристаллизуется в геометрии города, наполняет тонкие трубочки. Нити-трубочки связуют миры, людей, земное со звёздным воздухом.

Многомерность в ощущении внутреннего «Я», окружения, культуры. Видение, сотканное из кусочков, но каждый фрагмент говорит о целостном, словно космос, отражённый в капле росы. Затягивает взгляд улитка-спираль древним прачувством структуры Вселенной. Сакральной тканью ложится орнамент из плотно сомкнутых чёрных и белых крестов - яркая вспышка-воспоминание об иконе, об одеяньях святых.

В произведениях Владимира Половца нет симбиоза, в котором бы мы не различали границ различных существований, наоборот, мы всё время чувствуем противоречивость пространственной и временной форм, как прикасание к коже на каждом стыке. Воспринимая действительность, мы последовательно меняем установки на восприятие. Произведение раскрывает себя как становящийся поток ассоциаций, как процесс, как сумма отношений. Оно порождает потенциальную бесконечность смыслового движения.