Я піду в далекі гори. Маричка Миколайчук: «Когда Иван болел, я не могла выступать… Чувствовала, что песня рвется наружу, а выхода — нет»

Имя Марички Миколайчук неразрывно связано с именем ее знаменитого мужа — актера-символа украинского поэтического кино Ивана Миколайчука. Судьба повенчала их давно и наверное уже навсегда. Недавно Маричка Миколайчук собрала уникальные песни своего края и соединила их в одном музыкальном альбоме «Буковина». Так случилось, что выход этого альбома почти совпадает с юбилеем Марички, который она, кажется, не собирается громко праздновать…

Народная артистка Украины, маленькая, хрупкая буковинка Маричка Миколайчук много лет пела в составе легендарного хора Веревки, причем в самом начале ей посчастливилось поработать с самим Григорием Гурьевичем. В начале 1970-х Маричка и две ее коллеги по хору — Нина Матвиенко и Валентина Ковальская — основали трио «Золоті ключи», которое успешно выступает и по сей день. Еще пани Миколайчук — солистка-вокалистка творческого объединения «Музыка» национальной радиокомпании Украины. В «золотой фонд» радио она записала не одну сотню песен. Сегодня Маричка планирует создать фонд Ивана Миколайчука и организовать при нем Центр народной украинской песни. Эта песня, к слову, — следующая после Ивана огромная любовь ее жизни. Не так давно Маричка выпустила сольный альбом, куда вошли песни буковинского фольклора. Диск «Буковина», записанный на черновицкой студии «Интервал», возглавляемой Виктором Пилипчуком, — второй в дискографии Марички. А первый — «Прощаюсь, Ангеле, з тобою» — был, естественно, посвящен Ивану…

— Пани Маричка, расскажите, как возникла идея альбома «Буковина».

— Однажды у нас с Иваном был в гостях Володя Ивасюк, приехавший в Киев по делам. Он привез записи буковинских народных песен, которые собирал и сам Володя, и его отец со своим братом. Володя планировал куда-то их относить. А я подумала: «Как же так, я — буковинка и не знаю этих песен!» Стала просить: «Володя, умоляю, дай мне их переписать!». Он говорит: «Ладно. Но могу оставить только до утра». Я попросила сестру Ивана, Иванку, и мы с ней за ночь, от руки, переписали 64 песни. Для меня это было такое богатство! Я их все записала для радиофонда. Члены худсовета каждый раз, принимая эти песни, были очарованы: ведь эту музыку практически негде услышать. Я так благодарна Володе!.. Потом я долго мечтала выпустить диск с этими песнями. И сразу решила — запишу его только с буковинскими музыкантами. Они прекрасно чувствуют эти мелодии и умеют на ходу импровизировать. Со временем я такой диск записала. Но свой первый альбом, акапельный, «Прощаюсь, Ангеле, з тобою», записала к 60-летию Ивана. Это моя дань ему… Все время, пока Иван болел, я не могла петь. И в концертах перестала участвовать. Чувствовала, что песня рвется наружу — но выхода не находит… Мне тогда было не до песен. А душа словно болела от того, что не могла выпустить музыку… Может, и хорошо, что я пережила подобный момент: после этого стала относиться к песне совершенно по-иному... Когда Ивана не стало, девчата, Нина Матвиенко и Валя Ковальская, взяли меня в оборот и начали таскать по концертам. Я стала выступать не только в составе нашего трио, но и сольно: у меня появилась такая жажда к пению!.. Как-то у меня был эфир на радио «Эра». Я рассказывала, что мечтаю записать цикл буковинских песен. И напела кое-что. Сразу же после эфира позвонил Виктор Пилипчук: «Я сам 25 лет мечтаю записать эти песни, но не могу найти исполнителя — ни в буковинских коллективах, ни среди солистов. Никто не ощущает этот музыкальный колорит». И предложил мне записать. Я отвечаю: «Я не против, но только с местными музыкантами». Он сказал: «Найдем. Вы кого-нибудь знаете?»

— Неужели никому из музыкантов, кроме буковинских, эта музыка не подвластна?

— Я попыталась сначала записывать с оркестром народных инструментов в Киеве. Но потом поняла: человек, который делал обработку, не чувствует буковинский мелос. Он, собственно, и не обязан был его чувствовать, поскольку родился в других краях. Но дело в том, что в буковинских мелодиях очень сложные переходы — их могут уловить только местные музыканты. Мне надо было, чтобы они, «идя» за мной, когда я пою, на ходу импровизировали, как бы подстраивались под меня. Я знала таких музыкантов. Они родом из села Глинивцы, музыкальное мастерство там передается из поколения в поколение. Глинивицкие музыканты снимались в «Белой птице с черной отметиной» —- вот я мечтала о таких же… Я знакома с Юрием Юрьевичем Блищуком, руководителем оркестра народных инструментов в Черновцах. Мы обратились к нему — и вместе с его коллективом за четыре дня записали «Буковину». Во время работы мы понимали друг друга с полуслова, музыканты мне очень помогали. Сейчас мы с Виктором Пилипчуком думаем выпустить еще несколько песен из буковинского собрания Ивасюка. И этот диск я посвящу Володе.

— Как образовалось ваше трио «Золоті ключі»?

— Я дружила с Ниной и Валей еще во время нашей работы в хоре Веревки. Девочки знали, что мой муж — известный актер, и все время просили познакомить с ним. Я сказала Ивану, он говорит: «Ну, приглашай уже своих девчат». Когда Нина с Валей пришли, у нас в гостях как раз были Иван Гаврилюк, Боря Брондуков и Кость Степанков. Сели за стол. Потом Иван попросил нас спеть. А мы до этого никогда втроем не пели. Я начала, девочки подхватили. Мы стали переглядываться — удивились, насколько у нас сливались голоса: пошли обертоны, а это значит — появилась гармония. Когда закончили, Иван говорит: «Ну, все — вы должны, просто обязаны петь втроем. Сами же слышите, что происходит».

— У него был хороший музыкальный слух?

— Конечно! Он учился в музучилище, играл на баяне. Слух у Ивана был утонченный: он тонко улавливал гармонию. У них вся семья хорошо пела. Как-то наш хор был на гастролях на Буковине, мы проезжали мимо села Ивана. А он как раз был дома, в отпуске, собрал своих родственников: «Будем встречать гостей». Авдиевский, услышав, как поет их семья, впоследствии часто повторял: «Вы себе не представляете, какая гармония, какая чистота звука! Вам надо ехать учиться петь у Миколайчуков».

— Как же получилось, что ваше трио стало выступать самостоятельно?

— Сначала нас приглашали на разные молодежные концерты. Мы с девочками репетировали там же, где и весь хор. Авдиевский как-то услышал нас и поинтересовался: «Кто это так поет?». Зашел, начал подсказывать, что нужно сделать, чтобы лучше звучало. Потом уже во время гастролей выпускал наше трио отдельно от хора. Более того, мы открывали концерты. Затем получилось так, что я покинула хор. После моего ухода к девочкам сразу подошли: «Маричка ушла, может, я вместо нее буду с вами петь?» Но Нина и Валя ответили: «Нет, наше трио осталось по-прежнему, и вместо Марички никто петь не будет». Это был где-то 1973 год. Нину и Валю в тот период не выпускали за границу. Валю — из-за одного какого-то «неверно» сказанного слова, а Нина была невесткой Ивана Гончара — художника-«националиста». Да и я тогда оказалась не совсем угодной — из-за Ивана, который уже стал впадать в немилость у «высокого начальства». Однажды, когда хор уехал на зарубежные гастроли, а мы втроем остались в Киеве, мы решили записать диск народных песен на фирме «Мелодия». Пластинка имела большой резонанс: было выпущено несколько тиражей, много экземпляров ушло за границу. А когда хор Веревки записывал на «Мелодии» свой диск, Авдиевский, чтобы сделать его «золотым», приплюсовал всю нашу пластинку. Но нам было приятно: значит, нас признали… Тем не менее мы по сегодняшний день «ничьи», то есть нигде не числимся. Когда надо представлять украинскую культуру за границей, Минкульт нас приглашает в поездки. Мы были на Днях культуры Украины в Польше, во Франции. Вот в таких случаях о нас вспоминают. Но чтобы наш коллектив постоянно куда-то прикрепить, скажем, к «Укрконцерту», этого нет. В концерты мы попадаем только в тех случаях, когда нам звонят напрямую: «Девчата, выступите?». Если бы у нас был импресарио или продюсер, нам бы, конечно, было намного проще. Хотя мы все равно много объездили. В прошлом году проехали всю Украину — с туром в поддержку Ющенко. Правда, пели на улицах — и в холод, и в мороз, и в снег, и в дождь. В залы нас не пускали: там выступали те, кто поддерживал Януковича. Я в итоге заболела воспалением легких. Но не жалею, потому что мы делали доброе дело и нас услышала вся Украина.

— После загадочной смерти Владимира Ивасюка в жизни украинской песни наступил тяжелый период — ее массовое звучание свели к минимуму. Многие музыканты сегодня вспоминают, как им запрещали исполнять украинский репертуар. У вашего трио были подобные случаи?

— Наше трио всегда исполняло то, что хотело. То есть именно украинские песни. Поэтому много раз происходили такие ситуации: идет концерт, мы ожидаем, когда нас вызовут на сцену. Ждем-ждем, потом — раз, концерт окончен, а нас так и не вызвали. Как-то Борис Шарварко пригласил нас в концерт, посвященный Дню советской милиции. Поинтересовался: «Что будете петь?». Мы говорим: «Песню «Іду до тебе». Как раз вышел фильм Николая Мащенко с таким названием, посвященный Лесе Украинке, и мы сказали, что наша песня тоже о Лесе Украинке. На самом деле композиция называлась «Тернова ружа» и была посвящена Вячеславу Чорновилу, которого в ту пору засадили в лагерь. Музыку «Ружи» написала Галина Менкуш, а автор текста, поэт Владимир Иванишин, совершенно странным образом попал под поезд… Песня потрясающая, эмоции в ней идут по нарастающей, через все произведение проходит образ Украины и мысль о том, что когда-нибудь народный гнев прорвется… Когда мы исполнили «Ружу» во Дворце «Украина», воцарилась тишина. Потом зал взорвался аплодисментами. Нас вызвали на бис, и мы снова исполнили эту песню полностью. А потом — опять на бис! — и в третий раз. За кулисами Шарварко нас вежливо поблагодарил, но больше в концерты уже не приглашал.

— Вы рассказывали, что тур в поддержку Ющенко проходил у вас чуть ли не с риском для жизни.

— Да, мы в этой поездке буквально ходили на грани. В Харьковской и Луганской областях нашей машине прокалывали колеса, разбивали радиатор, били стекла. Милиция говорила: да-да, мол, мы вам все починим. Но никто, конечно, ничего не чинил. Более того, мы узнали, что всем мастерским отдано распоряжение: такой-то автомобиль в ремонт не брать! Активность, с которой нам устраивали различные препятствия, объяснялась еще и тем, что в нашей машине была установлена телетарелка — благодаря ей мы могли показывать людям новости и репортажи «5 канала»: в тех регионах, как известно, информация подавалась однобоко. И вот в тот день, когда мы должны были в Харькове показывать митинг на Европейской площади столицы, — это было первое публичное выступление Ющенко после отравления, — нам разбили машину. С нами был племянник Виктора Андреевича, Ярослав Ющенко, который делал все возможное, чтобы ее отремонтировать: мы должны были успеть к началу трансляции... Наконец-то починили, собираемся выезжать из гостиничного двора, вдруг видим — едет Камаз, полный мешков. Куда едет, непонятно, потому что во дворе — тупик. Ехали-то понятно куда — перегородить нам дорогу. Мы чудом успели выскочить. Они так растерялись… Мы выехали, и те милиционеры, которые нам якобы все это время помогали, сели в машины и стали блокировать дорогу. С нами, к счастью, было несколько народных депутатов. Они буквально руками и ногами отталкивали эти машины. Депутаты спрашивали милиционеров: «Что вы хотите?». А те молчат… Едем. И вдруг откуда-то взялся автобус с детьми. Дети сидят перепуганные… И этот автобус поставили поперек дороги. Представляете, даже детей не пожалели. Наши водители оказались виртуозами — еле выкрутились. Пару раз так задели столбы, что искры летели. Не знаю, как не разбились. Но к началу трансляции мы все-таки успели. Когда же увидели Ющенко… Мы так плакали! После его выступления Нила Крюкова вышла на сцену и говорит собравшимся харьковчанам: «Вы все видели, все слышали. Давайте помолимся за него». Нила произносила молитву, и вся площадь за ней повторяла.

— А вы что, без охраны ездили?

— С охраной. Но к одному нашему охраннику однажды подошли с ломиком: «Жить хочешь?». Другой охранник уснул в машине — его сонным и связали. Этим занимались «беркутовцы», переодетые в гражданскую одежду. Ходили с ломами, прокалывали нам колеса. В Луганской области мы должны были выступать возле стадиона. Там напоили шахтеров, а нам сказали: «Сейчас они выйдут с футбольного матча, пьяные. Бегите отсюда, пока вы еще живы». Действительно, выходят шахтеры после матча — кто поет, кто матом ругается. Мы когда увидели… Стало очень страшно. И вдруг Нина Матвиенко начала танцевать прямо возле машины. Мы включили музыку и тоже стали танцевать — чтобы они видели: мы их не боимся. Позже мы этот танец назвали танцем смерти (смеется)… Потом шахтеры начали бросать камни в наш экран. Мы стали закрывать экран платками… Мы ведь во время своих выступлений не вели агитацию. Просто говорили людям: голосуйте за кого хотите, но до вас не доходит полностью информация, и потому вы не знаете, что происходит в стране. А нам отвечали: «Вы купленные!». На Нину Матвиенко сначала говорили: «А-а, это не певица, а подставная проститутка». Когда же услышали, как она поет, устроили проверку: мол, если ты Нина Матвиенко, спой «Дикі гуси». Нина спела. И один шахтер, он, конечно, был пьяный, но все-таки начал плакать: «Я потерял отца, его завалило в шахте, я совсем один… Мне сказали, что вас сейчас приедут агитировать, не верьте им»… Нина подошла к нему с цветами, которые ей подарили: «Отнесите их на могилу своего отца». Он тогда вообще как ребенок расплакался: «Вот вам всем говорили, что они такие-сякие, но кто из вас сказал мне: «Отнеси цветы на могилу своего отца»? А она сказала. Посмотрите на этих людей — разве они могут быть такими, как о них говорили?». Многие люди там были очень запуганы. Они рассказывали: «Нам сказали — если придем на митинг, нас с работы уволят». И во время наших выступлений бывало так: сначала на площади никого нет, потом смотришь — там за деревом люди стоят, там стоят. Они приходили и прятались, чтобы никто не видел, что они были на площади. И вот так масса народу пряталась… Впереди у нас новые выборы. Хотелось бы, чтобы они были честными, чтобы больше наших людей никто не запугивал, не принуждал голосовать силой и страхом.