СТРАНА УТВЕРЖДАЕТСЯ, А МУЗЫ ДОКУМЕНТАЛЬНОГО КИНО — МОЛЧАТ

Больше века назад кино началось с документа. Знаменитый приход поезда братьев Люмьер сегодня не знает разве что человек, который никогда не видел кино. Все кинематографические поиски, все находки берут свое начало в документальном кино. Благодаря ему остались в архивах пленки с великим Львом Толстым и празднованием 300-летия дома Романовых, размытые кадры Первой мировой войны и события 17-го, гражданская и знаменитые стройки, преступления против человечества и великие человеческие победы.

Украинская документалистика внесла свой вклад в мировой кинематограф не только россыпью самых престижных наград, полученных на международных кинофорумах, ее операторы и режиссеры всегда находились в самых горячих точках, даря зрителю свое видение мира, а архивам — бесценные документы времени, так быстро становящегося историей.

Сегодня, когда весь мир переживает невероятный «документальный бум», украинская кинодокументалистика, равно как и другие виды киноискусства, переживает тяжелый период анабиоза.

Вступив во второе десятилетие своей независимости, Украина в политико-экономических разборках, при бесконечных разговорах о духовности напрочь выплеснула за ненадобностью дитя под названием «культура», в частности кино. А если конкретизировать — кино документальное. Конечно, номинально существуют студии хроникально-документальных и научно-популярных фильмов, растасканные по кусочкам на непонятные фирмы и фирмочки, в лучшем случае — на аудитории для полубездомного кинофакультета. Да, есть студия «Кинематографист», студия «Контакт», возглавляемая неутомимой Ларисой Роднянской и не благодаря, а вопреки создающая около двух десятков картин в год. Но, с другой стороны, кто видит эти картины? И кто, кроме специалистов, знает о том, что, попадая волею случая на фестивали, наше документальное кино без наград не возвращается?

Именно документалисты совместно с редакцией «Зеркала недели» решили собраться, чтобы обсудить (каждый из присутствующих на «круглом столе» понимал, что решить проблемы невозможно), поговорить о наболевшем и, может быть, попытаться выработать какую-то общую стратегию.

Среди присутствующих были продюсер Лариса Роднянская (студия «Контакт»), режиссеры Виктор Шкурин (народный артист Украины), Тимур Золоев (заслуженный деятель искусств Украины), Мурат Мамедов, Роман Ширман, Юрий Терещенко (оба — руководители творческих курсов Национального университета культуры), Ростислав Плахов-Модестов, сценаристы и кинокритики Владлен Кузнецов (секретарь СКУ), Сергей Тримбач, Александр Рожен, Елена Завгородняя (главный редактор студии хроникально-документальных фильмов), Андрей Халпахчи (генеральный директор МКФ «Молодость») и начальник Главного управления культуры Киевгорадминистрации Александр Быструшкин.

В связи с тем, что на встрече представителей Министерства культуры не было, а присутствующие достаточно часто апеллировали именно к этому государственному органу, те же вопросы, что обсуждались на «круглом столе», были поставлены заместителю государственного секретаря министерства Анне Чмиль.

Начался разговор с того, что же происходит с документальным кино в Украине сегодня и насколько оно востребовано зрителем.

Юрий Терещенко: За десять лет независимости потерялся интерес к документальному кино. Хотя в мире оно модно. Телевизионные каналы имеют департаменты, отделы, где занимаются, планируют и показывают документальное кино. На любом московском телевизионном канале есть такой департамент. На РТР, его возглавляет Виталий Манский, 26 режиссеров снимают 26 фильмов под общим слоганом «В этой стране жить можно». Делается сериал о пожарных, об армии, о Петербурге — это политическая позиция. Документальное кино в России, как джаз во всем мире — не массово, как попса, но всегда у него есть свой интеллигентный слушатель или зритель, потому что документальное кино может быть только авторским. А на авторское кино никогда нельзя найти спонсорских денег.

Сергей Тримбач: Следует сказать несколько слов о той эволюции, которая характеризует отечественное неигровое кино в последние десять-двенадцать лет. Первое, на что обращаешь внимание, — полное исчезновение публицистики. Она была у нас всегда — при тоталитаризме, потеплении, в перестроечные времена, когда вспыхнула особенно ярко. Тогда, в конце 80-х, она притянула к себе новые имена — Сергея Буковского (незабываемый фильм «Завтра праздник»), Александра Роднянского («Усталые города», «Прощай, СССР!»), Владимира Оселедчика... А картины, сделанные на чернобыльском материале, — Владимира Шевченко, Георгия Шкляревского, Роллана Сергиенко... Едва ли не каждая из них становилась событием общественной жизни. Где это все, куда подевалось?

Хотя тут как раз ответ достаточно прост: публицистика переместилась на телевидение, собственно в журналистику. А вот в фильмовом варианте ее практически нет. Как нет и научно-популярного кино, даже само понятие испарилось. Наука ушла из фокуса, и началось это на рубеже 80—90-х, когда вошли в моду всякие оккультные мистицизмы. Это не только у нас и отражает нынешнее пренебрежение наукой, интеллигенцией в целом. Александр Рожен точно говорил о том, что в период расцвета «Киевнаучфильма» (а тогда студия была общемировым лидером в своей области) кинематографисты — тот же Феликс Соболев — опирались на определенные научные школы в Украине, в том числе философско-мировоззренческие. Теперь подобного сращения нет, происходящее в науке, получается так, неинтересно обществу.

Андрей Халпахчи: Все гордятся, что у нас в Украине открыли канал «Культура». Я посмотрел днем — это катастрофа. Нужно, в первую очередь, думать, каким репертуаром насытить эфир и экраны кинотеатров. Мы с ностальгией вспоминаем 70-е годы — период возрождения документального кино. Сегодня крупные международные фестивали стали включать в программу полнометражные документальные картины, которые имеют колоссальный успех. И «Коломбина», и «Птицы». На «Молодости» мы не можем полноценно представить документальное кино. Хотим предложить институту сделать отдельный блок студенческих работ. Но это ничего не решает.

Ю.Т.: Телевидение можно заинтересовать только социальным аспектом, к примеру, портреты людей, биографические циклы. Но ни один канал в этом не заинтересован. Слово «режиссер» на телевидении ругательное. А если говорить о кинопленке, которую финансирует Министерство культуры, я сделал две картины. Последняя — «Вечный крест» — отпечатана в двух копиях. Первая — контрольная, невыверенная. Вторая — слегка приближенная к требованиям, но за нее еще не рассчитались с копирфабрикой, а прошло уже пять месяцев. Картину мы делали практически год, хотя снимали ровно неделю, а монтировал я четыре-пять дней — вот производственные рамки. Показали один раз в Доме кино. Отправить на международный фестиваль я не в состоянии, нет возможности субтитровать копию на английский язык. Сделал субтитры на «Бетакаме», а это значит — наши фестивали «Золотой витязь» и Екатеринбург. Вот и пропадает интерес к нашему документальному кино.

Его будущее — телевизионные экраны, специальные департаменты, государственная политика, которая будет формировать идеологию зрителя. Никому на сегодняшний день, к сожалению, до этого дела нет. Нацрада этим не занимается, а все каналы коммерциализированы.

Лариса Роднянская: Дело в том, что я с этим очень связана. Например, канал «Культура», которым руководит Олег Бийма. Никогда в жизни г-н Бийма не обратился к киностудии «Контакт», которая делает по 15 фильмов в год, где работают профессионалы. Канал показывает только работы «Укртелефильма». Отсюда и уровень этого телеканала. Должен был появиться новый канал «Культура». Теперь выясняется, что его не будет, так как нет денег и, самое главное, нет места на телевидении, где можно показывать эти фильмы. В Европе на кинодокументалистике можно заработать деньги, можно иметь обратную связь. Но самое страшное — ментальность тех людей, которые должны давать деньги на документальное кино. Я с этим встречаюсь ежедневно.

Документальное кино — это то, что будет жить после нас и останется для поколений. За фильм о Щербицком я не получила ни копейки. Но дело не в этом. Количество писем и факсов, посланных в Министерство культуры, превышает количество дней в году. У нас нет меценатов, нет законов о них. Нам необходимо ездить на фестивали, общаться. Ведь изменился характер документального кино, изменился менталитет. Больно смотреть, во что превратилась сегодня студия хроникально-документальных фильмов. Это моя боль. Чтобы получить для картины 27 тыс. гривен, проходишь столько унижений, что лучше не работать. Если власть к нам хотя бы чуть-чуть повернется, будем лучше жить. Мы боремся за выживание. Если наша студия делает 15 фильмов в год, то, поверьте, все делается вопреки.

Анна Чмиль: В Украине была и пока еще сохранилась школа документального, научно-популярного и анимационного кино. В советские времена государство ставило свои условия, работало на «свой» интерес. Выходило какое-то постановление Компартии, сразу же ставилась задача — снимать фильм на эту тематику. Умный директор умел сопоставлять тематику с этими постановлениями. То есть формально все выполнялось. Что касается студии документального кино, это действительно была очень мощная студия, выполнявшая любой заказ, любое указание ЦК. С распадом системы вместе с водой выплеснули очень много ценного. Важно, что кинематографическая школа существует только тогда, когда есть мастера и снимается большое количество фильмов. Но объемов государственного заказа, который был во времена тоталитарной эпохи, на сегодняшний день нет и в обозримом будущем не будет.

Роман Ширман: Есть странный парадокс, который не дает мне покоя. Вот мы сейчас справедливо бросали обвинения, что с менталитетом наших властей не все в порядке. Это бесспорно. Но у меня большие подозрения, что с нашим менталитетом тоже не все в порядке. Я имею в виду тех, кто делает неигровое кино. У нас, по-моему, огромная проблема. Количество фильмов, которые выпускаются сегодня, несмотря на весь кошмар экономической ситуации, не меньше, а может быть, и больше, чем при советской власти. Только киностудия «Контакт» выпускает 15 картин в год. В лучшие годы «Киевнаучфильм» выпускал 15 фильмов для массового экрана, все остальное — бодяга. Давайте посчитаем фильмы студии «Контакт», добавим несколько фильмов студии «Кинематографист», на «1+1» сериал делается. На телеканалах это называется «спецпроект» или «журналистское расследование», а в принципе — это очень похоже на документальное кино. Итак, продукции выходит побольше, чем в самые золотые наши дни при советской власти. Значит, фильмы снимаются. Но — фильмы есть, а процесса кинематографического нет. Ничего не могу понять. Фильмы делают талантливые люди, работа Терещенко не похожа на ленту Алендера, фильм Буковского — на картину Сомолевской, Плахова — на Мамедова, а Фролова — на Золоева. Я бы эту тему не поднимал, если бы не видел, что происходит в Москве. Наши фильмы там очень классно выглядят, но только мы — форварды-одиночки, какие-то блуждающие рыцари. А в Москве жизнь кинематографическая кипит. У документалистов есть свои «традиционалисты», «деревенщики», «модернисты», «националисты». Несколько лет назад ворвался продюсер и режиссер Манский со своей компанией и разбросал стариков. Можно по-разному оценивать его искусство и степень хамства, но все бурлит. И это не только борьба за деньги, это борьба за идею, за стиль, за манеру — там все живое.

У нас ничего этого нет. Мы не в силах даже завидовать друг другу. А ведь это не от Министерства культуры зависит. Как сказал когда-то Иосиф Бродский, по другому, правда, поводу, «Рябь есть, а ветра — нет». Считаю, что очень большую роль может сыграть Союз кинематографистов. Но не в том виде как сейчас. Единственное, что у нас общего с режиссером, работающим на киностудии Довженко, — мы оба считаем, что два крупных плана одного и того же человека плохо монтируются. У нас разные проблемы. Созрела потребность создания Гильдии неигрового кино. Это организм, который будет развиваться. Ведь картина, сделанная на украинском языке, доступна узкому кругу зрителей. А картина на русском не финансируется Министерством культуры.

Мурат Мамедов: Мы, документалисты, потеряли зрителя. Здесь большую роль сыграло телевидение. Хочу привести один пример. «Если гора не идет к Магомету…», ну не идет к нам зритель, тогда давайте сами пойдем. В те добрые времена, когда у нас был зритель в кинотеатрах. Укркинохроника и студия Довженко поехали в сельхозакадемию. Как было принято, вначале показали документальное кино, после показа вышли люди на сцену и сказали: «Приносим свои извинения киностудии Довженко, но после этого фильма мы не хотим смотреть игровое кино». И началось обсуждение. К чему этот пример? Ну давайте пойдем со своими фильмами в ту же сельхозакадемию, в тот же университет, КПИ и приучим зрителя, что есть в Украине документальное кино.

Когда документальное кино носило больше идеологический характер, людей заставляли идти в кинотеатр. Наши фильмы большей частью информационные. Сегодня зрителю информация уже не нужна. Ему нужно смотреть кино, зрелище. Задача сценаристов — вернуться к образному кино.

С.Т.: Лариса Роднянская и Роман Ширман достаточно точно очертили одну из серьезнейших проблем нашей кинематографической жизни — отсутствие в ней ветра, движения, борьбы. Мы слишком мирные люди, лениво жующие харч повседневности.

Однако обратите внимание — звучавшие здесь предложения сводятся к сугубо организационным вопросам: возродим ассоциацию неигровиков, переставим по-другому стулья — и начнем жить по-новому. Не начнем: как друзья не садитесь, мелодия будет та же. «Ветра» нет по одной простой причине: за последнее десятилетие в неигровое кино не пришло новое поколение. И поэтому мы, старики, делаемся еще старее и инертнее. Чего суетиться — мы и так хороши, у нас и так все замечательно получается. Коли чего не хватает, так только грошей и харчей хороших.

Мне очень нравятся давние уже построения литературоведов Бориса Эйхенбаума и Юрия Тынянова: еще в 20-е годы они утверждали, что новое начинается на уровне литературного быта. Приходят молодые люди со свежими мозгами, ведут себя по-другому, сидят по-другому, пьют и расставляют стулья. Другой стиль, иные приемы общения с миром, способы задавать ему вопросы и получать ответы. Из этого-то варева потом продуцируются идеи, модерные художественные идеологии. Старики вступают в бой, новое им, понятно, не нравится, начинаются бои местного значения, шевеления и раздражения — начинается жизнь.

Вот же почти всем понравились на недавнем показе в Доме кино работы, сделанные студентами, учениками Романа Ширмана. Так их и надо бросать в бой. Иначе ничего не будет. Вот эти мальчишки и девчонки или уйдут в телевизионную журналистику, или уедут к ейной московской матери. И кто посмеет бросить в них камень?

А.Х.: Мы должны возродить среду. Ту среду, когда о кино говорили в кулуарах. Мы должны подумать, как это сделать. Нужно делать показы в Доме кино не для «внутреннего употребления», а приглашать зрителей. Делать показы, например, в университете, где когда-то существовал замечательный зал. И они придут потом в кинотеатры.

Александр Быструшкин: В Киеве, наконец, началась работа, о которой мы много говорили — приватизация кинотеатров и приведение их в соответствие с тем уровнем, на котором работает весь мир. А то ни кино, ни дохода в городской бюджет. Условия приватизации — без права перепрофилирования. Киевсовет, как представитель города, этого не допустит, будет принято решение на основании Закона о столице. Но в то же время мы оказались в ситуации, когда, например, попросила группа депутатов Киевсовета показать фильм «Мазепа». Обратились в один кинотеатр, в который вложены инвестиционные средства, в другой. Но директора нам сказали: «Извините, но у нас идет плановый показ фильмов». И я понял, что параллельно с приватизацией необходимо оставлять 6—7 базовых кинотеатров в больших районах. Поскольку когда мы обратились в государственный кинотеатр «Жовтень», то директор этого государственно-коммунального предприятия провела показ. Поэтому эти кинотеатры будут оставаться в подчинении Киевской городской госадминистрации, Киевсовета и соответствующего органа — Главного управления культуры. В кинотеатрах «Київ», «Україна» идут рекламные ролики, показы, приносящие доход, а мы будем обращаться в кинотеатры, чтобы выделили время для показа хроникально-документальных фильмов. Попытаемся вернуться к ситуации, которая была в советское время. Считаю, это будет идеологически правильно. Но есть еще одно предложение, с которым я «стучался во все двери», но, к сожалению, так и не встретил нигде поддержки. Базовым кинотеатром для показа научно-популярных и хроникально-документальных фильмов был кинотеатр «Орбита», расположенный в самом центре города. Много раз обращался, чтобы повлияли на коммунальное предприятие, которым руководит г-жа Горбунова, но никто не помог — ни Министерство культуры, ни Союз кинематографистов, ни сами студии, которые должны были более активно участвовать в этом процессе. Если бы приняли решение, чтобы вернуть этот кинозал для показа в режиме нон-стоп научно-популярных и хроникально-документальных фильмов, было бы правильно. Но для этого необходимо просчитать средства, которые получает кинотеатр «Орбита» от показа стерео, и учесть в Министерстве культуры 50% от этих средств из бюджета, другие 50% могло бы взять на себя Управление культуры. Это вопросы идеологии государства. История Украины не закончилась. Мы с каждым годом теряем то, что должны фиксировать.

А.Х.: Предложение Александра Павловича о кинотеатре документального кино лично я считаю очень перспективным. Другой вопрос, как и каким сделать этот зал, и каким репертуаром его наполнить. А вот предложение от студии «Контакт», мне кажется, сегодня стало жизненно необходимым — сделать фестиваль документального кино, где могут быть две секции: фильмы, сделанные на пленке, и на видео-носителях. И это не должно быть зациклено на украинском зрителе. Такие страны, как Норвегия, Финляндия, Исландия и т. д., производят поразительное количество не только игрового, но и документального кино, Финляндия производит порядка 30 полнометражных игровых картин, примерно восемь полнометражных документальных фильмов и невероятное количество короткометражных работ. Здесь еще вопрос, как представлять эти фильмы. Система, которую мы должны предложить Министерству культуры, — создать отдел, который будет целенаправленно заниматься продвижением. Я глубоко убежден, что украинский документальный фильм является конкурентоспособным на международном рынке. Но возникает вопрос, что невозможно перевести фильм на язык, сделать диалоговые листы, нормальные титры. Нельзя снимать кино, которое будет лежать на полке. И еще. Нужно «возвращать» документальное кино. Во Франции это было частью государственной политики. Сначала документальное кино было на дотации. А сегодня зрители с удовольствием ходят на продленные сеансы.

Тимур Золоев: К вопросу об обратной связи, о зрителе. Кино, которое мы делаем, интересно, возможно, какому-то небольшому кругу зрителей, широкому же — неинтересно. Вот недавно показывали студенческие работы. Их интересно смотреть, они о том самом главном, что волнует этих ребят. Им же не навязывают ничего. Не направляют: «Это снимай. Это не снимай». Они снимают то, что просит их душа.

А.Ч.: Полноценная общественная форма функционирования искусства является полноценной лишь тогда, когда она доступна зрителю. К сожалению, даже то, что снимается, ему практически недоступно. Фильмы делались в коротком метре, поскольку демонстрировались перед сеансами. А второй формой существования было телевидение. Сегодня ни первого, ни второго не существует. Кинотеатры переданы в коммунальную собственность, и они проходят сложный этап реорганизации и реструктуризации. Они переоборудуются на новые технологии. Кинодокументалистика в системе «Долби» не записывается. Мы должны действительно реанимировать кинопоказ. Тут есть несколько моментов. Первое, восстановить систему кинотеатрального показа не только через отдельные кинотеатры, но и через ныне существующую киносеть, киновидеопрокатные организации. Речь идет о создании полноценного учебного проката. Второй момент. Мы уже попытались продать картины научно-популярного кино на видеорынок. Пока это неудачная попытка, нет спроса, но я уверена, что завтра мы сможем это сделать. Третий — нам нужно урегулировать отношения с телевидением на предмет показа документального и научно-популярного кино.

Виктор Шкурин: Я хочу поддержать мысль, что рынок выпал из строя. Когда был спрос на документальное кино, оно делалось в большом количестве. Сегодня спроса нет. Те люди, которые могут дать деньги, не понимают, что им может дать документальное кино. Если сегодня показать по телевидению хорошее документальное кино, — у него будет зритель. Сегодня есть большой творческий потенциал и у старого поколения, и у молодого.

Л.Р.: Я наблюдала на фестивале «Молодость» — на всех абсолютно сеансах зал был переполнен молодыми людьми. Интерес был большой.

Мы сейчас подошли к вопросу, который называется «кадры». В институте ребята прагматичны. Они живут в таком мире. И все хотят сразу стать режиссерами. Как ни готовь прекрасно своих студентов, человек должен пройти разные ступени, чтобы стать режиссером.

Абсолютно аннулирована школа сценаристов. Вы все время говорите об институте с пиететом, как мы говорим о своих детях. Все это замечательно. Но пока эти мальчики и девочки серьезных картин снимать не могут. Они еще должны созреть, пройти практику, поработать на телевидении. Огромная проблема — режиссеры старшего поколения воспитаны в своем ключе. А молодые еще не подошли к этому рубежу. И между ними огромная яма.

Ю.Т.: Мне кажется, это абсолютно риторический вопрос. Невозможно обрекать себя на нищенское существование, идти в кино и знать, что ты не заработаешь там ничего. Значит, нужно идти на телевидение. Я не знаю ни одного режиссера, который мог бы прожить на кинопостановочные. Если бы я не преподавал, просто умер бы с голоду. Одна или две картины, которые сделал на Укрнаучфильме с постановочными в размере 100 долларов, не прокормят. Это становится для меня хобби.

А.Ч.: К сожалению, государство прекратило финансирование, и студии начали постепенно приходить в упадок. А самой большой бедой является творческий упадок. Прервана связь поколений. Творческие школы частично сохранились благодаря самим художникам, являющимся носителями этих школ. Но рассчитывать на полноценное существование подобной школы мы уже не можем. Речь идет лишь о частных явлениях и сохранении отдельных творческих личностей. И мы не можем говорить о наличии художественного критерия. Государство, отказавшись от тотального прессинга и от идеологем, перестало полноценно выполнять в секторе кинематографа свою функцию. Чем сегодня является это государство? Что оно продуцирует в мир? Какую цель перед собой ставит и чего желает достичь вместе со всеми субъектами? Безусловно, на некоторых этапах было невыгодно, чтобы документалистика фиксировала все моменты. Вся кинолетопись в перестроечные годы не состоялась. Нет киноархива. Постепенно мы начинаем это понимать. Государство на кинопроизводство выделяет очень маленькую сумму. В бюджете на 2003 год — 18,5 млн. грн. Все же мы с помощью Союза кинематографистов увеличили сумму поддержки неигровых студий. И тут оказалось, что у нас уже практически нет людей, способных это делать. То, что снимают сегодня на студии кинохроники, уже мало. Нужен очень свежий взгляд человека незаангажированного, без социальной практики, чтобы факт был представлен таким, каким он есть. А затем уже последующие поколения будут рассматривать факт в контексте общей истории.

Елена Завгородняя: Недавно я была на заседании Верховной Рады, где рассматривался вопрос о том, чтобы отправить наших ребят, наших воинов в Кувейт. Я была там в одиночестве. Не было ни кинооператора, ни звукорежиссера. А мы должны были там работать. И то, что нас там не было, просто преступление. И не только наше, но и нашего Министерства культуры. Накануне мы сдавали сюжеты о политическом моменте министерству. Главную скрипку играла г-жа Жанна Мельничук, экономист, кстати, не кинематографист. Просмотрев сюжеты, она вынесла вердикт: «нам этого не нужно». Я вам скажу, это не впервые, когда наши предложения для съемок, для кинолетописи рубятся на корню. Мы не снимаем сейчас важнейшие события, уже не говорю, чтобы снимать, скажем, поток жизни: как люди одеты, что едят, как ходят, что покупают. Мы уже потеряли историю Киева — ничего не снято, а ведь сколько всего за последние 10 лет сделано в Киеве.

С.Т.: На авансцену выдвинулся жанр исторического портрета. У нас теперь просто культ личности... Я и сам, в роли сценариста, приложил к этому руку. Почему так? У нас чем дальше, тем больше ощущается кризис идентификации. Для «пересічного» гражданина Украины как прошлое, так и настоящее почти сплошь составлено из лиц российской истории и культуры. Ничего удивительного — это насаживалось веками. Поэтому есть настоятельная потребность в таком портретировании. Одна программа студии «Контакт» говорит о том, насколько богато лицами наше прошлое. Тем не менее, эти фильмы почти никто не видит. Нужен, вправду нужен телеканал «Культура», который бы создавал не фрагментарный, а целостный образ нашего прошлого и нашего будущего. Нужно создавать ток времени, ощущение того, что мы живем в пространстве истории, а не в болоте, обитатели которого озабочены исключительно проблемами пропитания-выживания.

Ставить точку в «круглом столе» практически невозможно, даже когда обсуждаются менее конкретные проблемы, чем то наболевшее, о чем говорили наши ведущие документалисты. Да, есть очень серьезные наработки, есть мэтры и молодежь, которая хочет работать. Есть много отличных фильмов, которые сделаны для зрителя, в которых зритель, безусловно, нуждается, но не видит их. И есть государство, которому не нужен кинематограф, не нужен документ — видимо, белые пятна удобней. Так что вопрос остается открытым.