Лететь с одним «Орлом». Украинскую художницу Эмму Беглярову, удостоенную «российского Оскара», дома в Киеве дворники изгоняют из мастерской

Кинопремия «Золотой Орел» на пятом году своего существования обрела престиж и лоск. Ее даже называют «российским Оскаром». Тем отрадней, что среди двух иностранцев, которые недавно были этим «Орлом» награждены, оказались «человек мира» Роман Полански и известная украинская художница Эмма Беглярова. Свою статуэтку она получила в номинации «лучший художник по костюмам» за фильм «Далеко от Сан-Сет бульвара», повествующий об интимных и производственных проблемах киноидолов сталинской эпохи (в сюжете очевидно прочитываются биографические мотивы Любови Орловой и Григория Александрова). Картина режиссера Игоря Минаева неоднозначна. Когда она выйдет на экраны, должно быть, возникнут и зрительские споры, и критические баталии. Но сейчас не о ленте. А о художнице, которая блистательно «одела» героев этого фильма, придав ему особый аромат далекого времени. Не парадокс ли? Вернувшись из Москвы с победным трофеем, Эмма в интервью «ЗН» больше говорила не о творческих поисках, а о вопиющих текущих перипетиях. Художницу в прямом смысле выталкивают на улицу из ее мастерской (где хранятся уникальные работы), поскольку эта артстудия хоть и в полуподвале, но в центре Киева — на улице Десятинной. А так как в центре столицы, кроме бутиков, ресторанов и игровых автоматов, скоро уже, очевидно, больше ничего и не останется, то поневоле посочувствуешь нашим бедным художникам, на которых устраивают настоящую охоту даже засланные «дворники» из ЖЭКов… Беглярова взывает о помощи к Городскому управлению культуры. Но письма туда, видимо, не доходят. Она пишет даже Катерине Чумаченко, с соответствующими реверансами «я ведь не только картины рисую, но и декоративное искусство люблю». И оттуда — тишина. Никита Михалков во время церемонии «Золотого Орла», узнав о «квартирном вопросе» киевской художницы, написал уже свое письмо поддержки в украинский Минкульт с просьбой — помогите ей, поддержите, пусть не выгоняют… Да вот неизвестно, дошел ли на улицу Франко тот почтальон?

— Для вас, Эмма, «Золотой Орел», видимо, оказался полной неожиданностью? Сугубо российская избранная кинотусовка, гламур-глянец — и вдруг украинская художница приглашается на подиум крупнейшего павильона «Мосфильма» за «рашн-Оскаром»…

— Режиссер картины «Далеко от Сан-Сет бульвара» Игорь Минаев позвонил мне в тот момент, когда я открывала выставку в Киеве, сообщив, что я в тройке «Орла» за «лучшие костюмы». Потом оказалось, что премия и вовсе юбилейная.

— Вы давно работаете в кино?

— На киностудию я попала случайно — в 1984 году. Меня привела туда хорошая знакомая — Лидия Тихоновна Байкова. Это была легендарная женщина, лишенная возрастной тяжести и понятия быта. Костюмы художницы стали украшением многих выдающихся фильмов, в том числе и «Теней забытых предков». Она когда-то была в команде режиссера Марка Донского. Он привез Лидию Тихоновну с собой из Москвы, а она осталась в Киеве на студии Довженко. Недавно отмечали ее столетие в Доме кино. Пришло человек семь... Рядом в ресторане гремел какой-то банкет киношников, но оттуда никто не заглянул. Николай Мащенко недавно сказал, что Лидия Тихоновна была удостоена двух кинонаград даже в Америке. Ему их даже показали в Голливуде. А художница об этом так и не узнала. Она умерла в нищете в Подмосковье.

— Прежде чем попасть на киноплощадку, чем вы занимались?

— Я работала художником-монументалистом в худфонде. Но если художник не ленив, он может себя проявить в разных ипостасях.

— В вашем послужном списке работы в фильмах Романа Балаяна, Вячеслава Криштофовича, Николая Рашеева. А как возник Минаев?

— С Игорем я работаю почти во всех его фильмах. Он сотрудничает с родственными ему людьми, со своей командой. Он человек тонкий, и к выбору костюма относится так же трепетно, как и я. С ним можно советоваться, как с равным. Мы с ним ценим натуральные вещи, настоящие, сделанные во времени. Стараемся их находить. Они дают ощущения фактуры. К примеру, в предыдущем фильме «Наводнение», гардероб для Изабель Юппер мы собирали буквально по крохам, на блошином рынке в том числе.

— А как к этим ветхим платьям отнеслась сама Юппер?

— Она профессионал. Хотя поначалу и колебалась, стоит ли ей вообще соглашаться на роль жены истопника в голодной России. Боялась, что будет выглядеть некрасивой. Я приехала к ней в Париж. Мы встретились. Я показала ей недошитое пальто ее героини. Элементы нарядов того времени — настоящие шали и ручные кружева. Пообещала, что она будет трогательно красивой. Работая с ней, я не ходила на цыпочках и руки у меня не тряслись. Ведь в соприкосновении с актером существует некая интимность. Нужно уловить индивидуальность.

— Как вы «реставрировали» модную эпоху 30-х ХХ века для минаевского «Сан-Сет бульвара»? Любовь Орлова и Григорий Александров, чьи жизненные перипетии недвусмысленно прочитываются в образах Лидии и Константина, слыли в свое время законодателями мод в сталинской Москве?

— Работа над фильмом «Недалеко от Сан-Сет бульвара» — благодатная тема для любого художника. Это 30-е годы. «Красный Голливуд», так называли тогда «Мосфильм». Созвездие великолепных режиссеров и актеров. Элитная кинематографическая среда. Сначала я поехала в Париж. И с режиссером нашли бутик, владельцем которого оказалась испанка, художник по костюмам. Она собирала одежду 30—40-х годов. У нее мы и купили вещи, которые вошли в основу картины. Настоящие модели сохраняют силуэт, а он сразу заявляет о себе. Мне эти тонкости сразу видны. Художник по костюмам, по сути — стилист фильма. Он видит и создает картинку. От того, как выглядит герой, выстраивается кадр. Это важная профессия. Но, увы, она сейчас в полной мере не нужна! То, что сегодня происходит в кино… Меня порой приглашают продюсеры, когда у «мыла» уже известен оператор (это пока по-прежнему важно), но еще не известен режиссер! Когда мне говорят, что объявлен кастинг на режиссера, я сразу ухожу из проекта! Понимаю, что случайному режиссеру мои рекомендации не потребуются. Ему будет странно, если я стану что-то предлагать, отнимать его время… Они спокойно возьмут себе в проект любого мальчика или девочку, а тот побежит в магазин и купит одежду. В крайнем случае, актеры будут сниматься в своей одежде.

— Получается, что профессиональные художники по костюмам не очень-то и нужны современным кинорежиссерам и продюсерам?

— Лично я от этого не страдаю. В Украине есть два-три замечательных художника по костюмам. Но к ним сейчас нет того внимания, что было раньше. Впрочем, как и к самим костюмам. А на «Мосфильме» сохранился прекрасный склад. У нас никто за этим не следит, наряды ветшают, их некому реставрировать. Раньше их даже сжигали целыми тюками. Существует положение: ветошь необходимо списывать и сжигать при людях. Помню, когда только пришла на студию, тихонько вытаскивала из этих мешков какие-то уникальные вещи. Не понимала: как это можно сжечь ручную работу средневековья, если она сохранилась даже после революции? Я вообще живу неправильно. Мне всегда жалко продавать свои картины. Думаю, лучше пойду в кинопроект и заработаю там какие-то деньги. Два года позанималась кино, а потом чувствую: осточертело! Обещаю сама себе: «Все, теперь буду только рисовать!». Тут я замечаю: пока я отдавалась кино, потеряла две галереи, а галерейщик должен постоянно напоминать о себе.

Это на Западе у художника есть привязка к галерее. Она делает ему имя, продвигает. Бывает такая рабская форма отношений, при которых контракты можно заключать только через эту галерею, а поскольку я на Западе не живу и свободолюбие преобладает во мне над здравым смыслом, у меня нет контрактов, следовательно, и обязательств.

— Но вы часто бываете за границей?

— Недавно была в Италии, во Франции. Обошла не одну галерею. Там продается то, что подолгу стоит у нас на Андреевском. В Европе — расцвет дизайна. Отсюда и предназначение картины — она является всего лишь пятном к интерьеру. И пятно — доступно по цене. Искусство подвинулось к дизайну. Оно существует на потребу. Я такое не рисую.

В то же время я не стремлюсь сделать себе карьеру. Художник, который стремится ее сделать, едет в Америку. Это денежная страна. Там можно узнать себе цену, но это не значит, что ее не занизят, когда он вернется на родину. Десять лет назад к моим работам проявил интерес посол Италии. Это была очень интеллигентная эмоциональная пара. Когда они с женой обошли наши музеи и увидели подлинные шедевры искусства, влюбились в Украину. Им захотелось поделиться этим со своими соотечественниками. Они стали зазывать своих искусствоведов. Выпустили огромный каталог «Дух Украины». Но весь тираж до сих пор лежит на монетном дворе в Риме. Готовились реализовать грандиозный проект «Дни культуры Украины в Италии». Договорились даже с Музеем украинского искусства. И должны были повезти наши сокровища в Ватикан. Там даже залы были оговорены на определенное время. Но не сложилось… Никто не взялся довезти наше золото до нашей же границы, поскольку у нас настолько криминальная ситуация в стране, что страховка тянула на миллионы. Так до сих пор никто и не решился на подобную затею. Говорю об этом с сожалением, поскольку из современных художников тогда отобрали только мои работы и Яблонской.

— Правда, что вам предлагали мастерскую в Париже? Почему вы не согласились?

— Мастерская в Париже мне бы стоила столько же, сколько и здесь. Но это была бы не моя мастерская. Я там гость на время. Мало того, что нужно платить за мастерскую, так нужно еще суметь жить по парижским ценам. Для нас 1000 долларов в месяц — немало. Имеет смысл, когда ты рисуешь этюды Парижа, но я их не рисую. Мне это не интересно.

Еще недавно мы все сидели за железным занавесом. Никуда не ездили, мало что видели. И вот занавес приоткрылся. Люди стали ездить за границу. Увидели что почем. Многие решились оформить контракты, но для раскрутки нужно оставаться в выбранном месте, иначе кто с тобой будет работать? Я предпочла остаться в Украине.

Единственное, что государство мне предоставило — это мастерскую. Так и ту хотят забрать. У чиновников есть рабочие места, они сидят в теплых кабинетах. У меня сырой, темный полуподвал, за который плачу огромную сумму. Договор мне заключают на год, и каждый год пугают, что в следующем не продлят. За этот год заплатила сумму, которая в десять раз больше, чем та, которая указана в методичке на подобные помещения. Если начинаю задавать вопросы, отвечают: «Не нравится, подавайте в суд!». Проблема мастерской усугубляется тем, что она находится в центре Киева, на Десятинной. Последний раз я вышла из управления нежилого фонда в слезах. Сказали, что договор не продлят. Представила себе, как коллекцию костюмов, которую собирала в течение двадцати лет и реставрировала, выбрасывают во двор. А картины? Где их хранить?

— Чем обосновывают такие маневры?

— Забирают мастерскую под дворницкую. ЖЭКу, оказывается, негде хранить свои метлы! А дворнику, наверное, негде жить? Когда я об этом после вручения «Орла» рассказала Владлену Арсеньеву и Никите Михалкову, то они поначалу не поверили. Решили написать нашему министру культуры, поддержать меня. Эту мастерскую знают многие посольства, атташе по культуре разных стран. В ней гостили известнейшие актеры и режиссеры. Там снимались даже фильмы. Это некое пространство, которое всегда согреваешь и преображаешь творчеством. Даже в такие «холода», как сейчас…

«Обидеть художника
все равно что убить пересмешника»

Ситуация с художественными мастерскими — особо острая тема последних лет. И случай Эммы Бегляровой, к сожалению, не единичный. Увы, это становится тенденцией. У Алексея Роготченко, искусствоведа, первого заместителя председателя киевской организации Национального союза художников Украины, свой взгляд на эту проблему.

— Ситуация с мастерской Бегляровой примечательна тем, что в ней переплетаются нравственный, политический и экономические аспекты, — признался «ЗН» г-н Роготченко. — Как бы художница ни была хороша в своем творчестве, чиновникам невозможно устоять перед лакомым куском, коим является ее мастерская. Она расположена в исторической части Киева, в одном из самых дорогих районов. Стоимость за один метр, которую выплачивает Беглярова в разные структуры, а их несколько, ничтожно мала в сравнении с тем, что могли бы получать те же структуры, если бы сдали эту площадь какой-нибудь брокерской конторе или под бутик.

Эмма является такой лакмусовой бумажкой, потому, что она художник с именем известным не только в Украине, но и Европе. Ее история не может остаться незамеченной. Другие, те, кто не достиг ее уровня, поплачут и успокаиваются.

В Союзе художников существует специальный отдел, правда, он состоит из одного человека. Союз борется в каждом отдельном случае, но жизнь такова, что встречаются изначально безнадежные случаи. К примеру, если дом идет на капитальный ремонт, мастерскую отбирают. Так, ни за что ни про что недавно отобрали мастерскую у доктора искусствоведения Кара Васильевой. Никто не считался, какого ранга она специалист. Жилой фонд в центре города старый, коммуникации давно требуют ремонта. После реконструкций, понятно, никто художнику не предложит вернуться. Таким образом, большей частью и вымываются мастерские из центра. Совсем недавно за Союзом числилось более 600 мастерских в нежилом фонде. Сегодня их осталось чуть более двухсот. Как это ни парадоксально, этот «процесс пошел» с момента провозглашения независимой Украины. 90% мастерских находилось в старой части города. Если у художника в плохое советское время в связи с капремонтом здания мастерская отбиралась, он тут же получал другую. В хорошее независимое ничего взамен не предлагается. В советские времена по законодательству только член Союза имел право получить мастерскую из нежилого фонда. Еще реже их получали фотографы и архитекторы. Союз художников давал свои рекомендации, заключал договора с районами. Не будем обсуждать другие стороны советской власти, но с провозглашением независимости фиксированную льготу стоимости одного метра для Союза сняли. Понятно, почему: на помещения в нежилом фонде стали претендовать коммерческие структуры. ЖЭКу стало невыгодно отдавать полуподвалы художнику.

А для творческой работы нужна мастерская! На кухне метр на метр полотно не создашь. Пострадали в первую очередь пожилые люди. Обидеть художника все равно, что убить пересмешника. Если бог открыл ему третий глаз и дал возможность воссоздать себе подобных в глине или на холсте, нужно относиться к нему как к большому ребенку. В Киеве живет пять миллионов человек, а художников всего 2000. Что получается: плохо одетый высокообразованный человек раздражает начальника ЖЭКа. Проблема не в подвале, а в отношении государства к интеллигенции. Если мы не создадим условия для своих художников, то придет субкультура американская или очень неинтересная европейская. Мы сейчас попросту уничтожаем культурную прослойку нации.