«Кинофронт»: на передовой. Лесь Санин: «Некоторые российские дистрибьюторы рассказывают о невыгодности украинского рынка»

На этой неделе режиссер Лесь Санин (постановщик фильма «Мамай», в свое время выдвигавшегося от Украины на «Оскар») отбыл за океан для завершения некоторых документальных проектов. А также с целью продолжить переговоры относительно «Кобзарей». Напомню, этот проект (пока что он в стадии разработки) — совместная работа украинской стороны и Голливуда. Ожидается масштабная художественная картина, которая охватит трагические украинские реалии 30-х годов ХХ века. Перед отлетом Санин оказался и на передовой нашей «дубляжной войны»: заседание в Минкульте, резонансные заявления. В продолжение этой темы в интервью «ЗН» Лесь говорил эмоционально. Даже немного провокационно (и не все, видимо, согласятся с некоторыми его взглядами).

«Язык — это отдельный рынок»

— Лесь, что вы можете рассказать о будущих «Кобзарях»? О кастинге? О бюджете? О продюсерской поддержке?

— Пока что ничего не могу подробно докладывать. Ведь это «гигиена кинопроцесса». Не подписаны некоторые соглашения. Еще не сделаны окончательные выводы по поводу этого проекта. Но оператором точно будет Сергей Михальчук. Он как раз сейчас на Крайнем Севере снимает документальный фильм. Как только завершит, мы вместе и поедем в Лос-Анджелес на еще одни переговоры.

— В СМИ уже были сообщения, что будущий фильм касается трагической темы Голодомора в Украине.

— Не совсем так. События фильма охватывают 1927—1934 годы. И, конечно, сюжет не может обойти и историю голода.

— У многих могут возникнуть очевидные ассоциации и с «Кобзарем» Шевченко. По крайней мере с его «мотивами».

— Да, с Шевченко могут быть ассоциации. В будущей ленте отображен исторический факт расстрела кобзарей в 1934 году в Харькове после их съезда. Их тогда собрали, переписали... и расстреляли. А собственно наша киноистория — уже вокруг мальчика-американца, который вместе с отцом приехал в Украину в начале 30-х. Отец должен был закупать для Америки зерно. Жил в Харькове, изображал из себя богатого американца-коммуниста, каким в конце концов и стал. Но его убили. И мальчик остался наедине с реалиями того времени... Он должен был попасть в детский приют. Однако вместе с другими беспризорниками убегает от милиции и случайно становится поводырем одного из кобзарей. Вместе со слепым музыкантом наш герой переживает тяжелые времена Голодомора и репрессий. В 1934-м он вернулся в Харьков — а там трагедия расстрела... Потом героя спасает британский журналист, прототипом которого является Гаррет Джонс (о его судьбе неоднократно писали и в вашей газете). Потом главный герой попадает в Швейцарию — в детский дом... и только спустя десятки лет его находят. Будущий фильм — вроде бы монолог уже пожилого человека, который много пережил, который смотрит на сегодняшний день, вспоминая то, что было прежде.

«Наши «протесты» — чисто индустриальные!»

— В последнее время вас часто видели в коридорах Минкульта. Вы довольно активно отстаивали позиции украинизации кинопроката.

— Вы хотите узнать мое мнение об этих событиях? Более двух лет назад меня позвали на заседание в кабинет вице-премьера по гуманитарным вопросам
г-на Кириленко. Тогда собрались прокатчики. И уже на том заседании прозвучало: «Согласно Конституции Украины, наши фильмы должны быть дублированы на украинский язык. Ныне же иностранные фильмы приходят с российского кинорынка. Мы заинтересованы в смене такого положения и в развитии отечественной киноиндустрии».

Я как режиссер кровно заинтересован в том, чтобы в Украине существовали мощности для производства современного кино. Конечно, камеру, записывающие устройства, специалистов можно привезти из-за рубежа. Либо самому уехать туда, где есть индустриальные возможности для работы. Но специалисты из других стран не могут полностью помочь сделать фильм. Возникают так называемые трудности перевода. Много говорили, «переоборудовали», но к тому моменту в Украине так и не появилось современной студии озвучения и дубляжа. Нужно было ехать за рубеж — то ли в Москву, то ли в Польшу. Потом было другое собрание, на котором прокатчики снова говорили: «Нам это мало нравится. Но мы понимаем, что страна называется Украина и рынок развивается. Только дайте нам время, и мы выстроим студии, научимся дублировать, заключим новые соглашения, ведь соглашения долго­срочные уже подписаны...» Они выпросили для себя квоты: через полгода 20% фильмов будет идти на украинском, потом — половина, а еще со временем — 70%. Был издан Указ Кабмина.

Я понимаю: часть людей, занимающихся прокатом, решила просто не тратить деньги на строительство производственных мощностей, а идти накатанным путем. Никто в стране не одолел подкуп и коррупцию...

К сожалению, купить судью или чиновника у нас дешевле, чем построить завод или заплатить налог. Легче сменить правительство, чем заставить людей соблюдать закон.

Позднее произошла неожиданная история. В суд на Кабмин подало предприятие, принадлежащее УТОСу — Днепропетровскому обществу слепых. Это было довольно неожиданно, ведь незрячие Днепропетровска выступили против Кабмина Украины. То есть против озвучения фильмов на государственным языке!

А на самом деле — это дело рук днепропетровского прокатчика, кстати — председателя общественной организации по поддержке украинского кино, через которого и был подан иск. И они выиграли дело. Ведь никто из Кабинета министров не пришел на судебное заседание, а судья автоматически признал правоту стороны истца.

Конечно, наш кинорынок развивается бурно. За это время вдвое увеличилось количество кинотеатров. Как вы считаете, разве это «невыгодный» бизнес?

Однако прокатчики обнародуют «свои» цифры. Говорят, что на одном фильме много не заработаешь. И что, мол, у них нет денег и возможностей дублировать зарубежные фильмы. Озвучка же фильма, по их оценкам, стоит от 20 до 50 тыс. долларов. А сборы от фильмов — 100—500 тыс. долларов. Это 2—10% бюджета от сборов картины. Зачем же терять даже эти деньги?

— Конечно, разве лишняя копейка помешает?

— Но есть позиция других дистрибьюторов. Это компания B&H Богдана Батруха, иностранца. Он поверил, что нужно соблюдать украинские законы. И завершает строительство студии озвучения и дублирования. Популярные «Тачки», «Пираты...» и десятки других фильмов заговорили по-украински — в переполненных кинозалах.

Ну а в 2006 году 60 депутатов подали заявление в Консти­туционный суд. И уже в конце прошлого года суд принял известное решение.

И вновь разразилась эдакая маленькая индустриальная «революция», которая, на мой взгляд, называется «пчелы против меда».

Но этот вопрос намного сложнее...

Если же разговор продолжать в русле чисто экономического фактора, то на сегодняшний день только у пяти дистрибьюторских компаний страны, флагманом которых является «Кинопалац», заключены прямые контракты с Голливудом. Остальные же просто берут приобретенное Россией.

Это как в начале 90-х, когда существовал так называемый челночный бизнес. Люди едут за рубеж, набирают товар, перевозят его (легально или нелегально) — и уже в Украине продают. И власти на это смотрели сквозь пальцы. Ведь люди должны что-то есть и во что-то одеваться.

— И власть тогда можно было понять — дефицит же был ужасный.

— Да, но дефицит — в прошлом. На рынке сотни предложений товаров, и правительства всех стран регулируют свои рынки в условиях свободной конкуренции. К сожалению, в этих условиях украинское кино, украинская книга, музыка и, наконец, язык оказались в совершенно неравных условиях развития на своей же собственной территории.

С другой стороны, даже тот, кто выступает против украинского языка и начинает провозглашать политические лозунги, опять-таки, понимает неоспоримый закон: язык — это отдельный рынок.

«Национальность» фильма определяется не по территории — где фильм снят, не по паспорту продюсера или прописке студии-производителя. А только по языку.

В процессе работы над своими проектами я несколько раз проводил переговоры с американскими дистрибьюторами. Еще когда было принято первое постановление правительства. И они радовались, что у них появляется еще один рынок — украинский.

Конечно, некоторые российские дистрибьюторы рассказывают им о невыгодности такого рынка... О том, что в Украине вообще нет государственного языка, и такого государства тоже нет на карте... А за дублирование же фильмов студий «Дисней» или «Пиксар» вообще платит не местный дистрибьютор, а студия-производитель. Это для них конвейер. А наши «протесты» предполагают конфликт чисто индустриальный. Это протест российских посредников-дистрибьюторов на территории Украины. Конечно, они не хотят выполнять закон, поскольку рассматривают Украину в качестве своего собственного рынка. Это так называемая система «РосУкркино»...

— По аналогии с «РосУкрЭнер­го»?

— Совершенно верно. Такой «дистрибьютор» хочет получить только готовое. Ему нужно только пленку из соседнего государства перевезти в кинотеатр, показать этот фильм, собрать деньги — и уехать на Канары. Затраты только на «почтовые услуги».

Есть еще одна специфическая особенность этого бизнеса. Много рассказывают, как кинотеатры зарабатывают на кино, но, поверьте, это не полная правда.

— Вы хотите сказать, что кинотеатры работают себе в убыток и демонстрируют фильмы ради «эстетического удовольствия»?

— Дело в том, что львиная доля их заработка — это попкорн, игровые автоматы, казино и т.п. А многие директора кинозаведений утверждают, что кино нужно только для того, чтобы зритель просто вошел в здание... А уже потом он в три раза больше денег потратит на сопутствующие товары.

Я когда-то был знаком с одним интересным человеком... Это дедушка, у которого около пяти тысяч кинозалов в США и Канаде. Он настоящий магнат. Но ходит в ковбойской шляпе, в клетчатой рубахе. У него под ногтями — земля, потому что любит копаться в саду. Так вот он и говорит: «Люди ходят в кинотеатры не только для просмотра кино! Просто фильм должен быть такого качества, чтобы зрители не требовали деньги обратно!» Мол, на блокбастерах он никогда ничего не зарабатывал. А всем посетителям вместе с билетом раздает бесплатно еще и конфеты. Зрителям, конечно же, хочется пить — и они прямо в зале покупают воду — вдесятеро дороже, чем в соседнем магазине!

…Получается, кинопрокат часто зарабатывает на воде и воздухе в кукурузе? Если же вернуться к нашей «дубляжной войне», то говорить, что в Украине нет студий дублирования, нет специалистов, с моей точки зрения, просто некорректно. Уже больше года работают четыре-пять высококлассных студий озвучения. Украинские звезды считают честью озвучить голливудского коллегу. А сколько раз в неделю телевидение демонстрирует кассовые фильмы на украинском языке! И на том же ТВ у «украиноязычных» Жерара Депардье, Сталлоне и Брюса Уиллиса огромные рейтинги. Независимо от того, где их демонстрируют и в каких регионах.

— Но ведь на востоке и юге страны кинозалы были полупусты, когда демонстрировали «Рэмбо» по-украински.

— А вы спросили прокатчиков, в какое время они показывали фильм? Мне, например, показывали статистику моего собственного фильма, который демонстрировали во вторник в час дня... Сколько в зале людей? А есть другая статистика. Когда фильм демонстрируется на разных территориях и определяется процент этого сбора от общего. Например, Киев — это 50% рынка (или даже больше). Потом Одесса — 10—15% , Днепропетровск — 10—12% и т.д.

Если на эту же «сетку» сегодня наложить «Орешек-4» на украинском или русском, то соотношение Киева и Одессы будет такое же.

Я считаю, что кинотеатры страдают от низкого качества фильмов, а не от их перевода. Здесь играет роль уже коммерческий аспект. Кому-то это надоело, кто-то такого уже насмотрелся. А может, фильм показали в неудобное время, когда на ТВ Путин выступал с речью? Никто и никогда во всем мире не может спрогнозировать успех того или иного фильма. По большому счету.

Печальная правда, что от художественного качества фильма никоим образом не зависят и кассовые сборы.

Бывало, лучшие, по мнению критиков, картины вообще не собирали кассы. И наоборот: проигрышные ленты давали огромные сборы. Никто не хотел давать денег, например Джеймсу Камерону на «Титаник». Ссорились и говорили, что на экраны уже вышло три проекта на эту тему и никто больше не будет смотреть на трупы в воде. Никто не мог вообразить, что фильм «Рокки» вообще что-то соберет. А он сделал почти революцию. И от «Храброго сердца» многие инвесторы в свое время отвернулись. Тогда сказали: «Гибсон, ты — парень классный, но какой ты шотландский воин?» А сколько раз отвечали отказом Спилбергу?

Кинорынок — это казино. И правда в том, что из года в год общие бюджеты индустрии возрастают. Была война, было наводнение, падали курсы акций. Что угодно. Но на кино каждый год зарабатывали больше, чем в предыдущий год.

В мире существуют два рынка, постоянно приносящие прибыль: киноиндустрия и банковский бизнес. Правда, в Голливуде уже нет ни одного продюсера, который по крайней мере трижды не разорился бы. Но только тогда и начинаешь по-настоящему понимать, что нужно зрителю, когда сам пережил и кризисы, и крах.

«Русского языка в кинотеатрах станет еще больше...»

— И все-таки вернемся к украинским кинозалам.

— Я вам вот что скажу: большинство украинских дистрибьюторов, учитывая «исторические обстоятельства», — несамостоятельны. Все за них решает Россия. Фильмы к дистрибьютору попадают пакетами. Чтобы получить в прокат блокбастер, — как говорит прокатчик — «самоход», — они, как в советском гастрономе, «в довесок» берут еще три-пять фильмов, безнадежных в плане прокатного успеха. То есть прибыльный фильм должен покрыть финансовые риски и убытки. Отказываться не приходится, потому что нечего будет крутить в кинотеатре между блокбастерами: ведь собственного производства, к сожалению, нет.

Сейчас, поскольку есть новый закон, нашим дистрибьюторам невыгодно вкладывать деньги в дублирование или субтитрирование проигрышных фильмов. Им не нужен формальный прокат. Они от «довеска» будут отказываться, будут брать более качественные фильмы.

А по поводу русского языка в кино... Его в кинотеатрах, из-за нового порядка, станет только больше. Россияне предвидят, что на место низкопробных голливудских фильмов попадут новые российские с украинскими субтитрами. Ведь у многих российских продюсеров нет проката их фильмов даже в России, поскольку там уже недостает кинотеатров.

— Знаковые украинские фильмы в разное время снимали люди разных национальностей — армяне Параджанов и Балаян, россияне Иванов («За двумя зайцами») и Пырьев («Богатая невеста»)... Кира Муратова — преимущественно режиссер русской культуры. Вам не кажется, что нынешняя «конфликтность» в этом вопросе только вызывает раздор в и без того неспокойной киносреде?

— Тогдашнее руководство СССР очень раздражал отказ Сергея Параджанова озвучить «Тени забытых предков» на русском языке, поскольку фильм утратил бы свою идентичность. То же самое касается и великих украинских режиссеров, о которых вы вспомнили. Герой фильма должен жить и говорить на своем родном языке. А еще лучше — на языке своей души. Спросите об этом лучше у Киры Муратовой... Она как раз снимает детскую украиноязычную картину. И разве она будет недовольна тем, что дети почувствуют украинский язык? Она это снимает, так как Кира Георгиевна — принципиальный художник. Она же не принуждает детей — героев своего фильма — разговаривать по-украински. Взрослые разговаривают на суржике и на южнорусском. Так сложилась история, так сложились судьбы людей. У детей Муратовой, как и у детей всей Украины, не было другой Родины, в отличие от нас с вами — взрослых.

Вот мой «Мамай» идет в оригинале на крымскотатарском языке, на котором вообще не разговаривают... Почему я это сделал? Потому что Украина — мультикультурное государство. Каждый имеет право услышать родной своему сердцу язык, язык своей мамы. Потому что у нас язык общения — это больше, чем просто слова. И об этом языке любви я рассказывал. И Депардье хочет, чтобы зрители всего мира слышали его живую интонацию на его родном французском. И последние события этому не противоречат. Кто не знает иностранного языка — прочтет субтитры.

Мой преподаватель и коллега Марк Харрис рассказывал мне: «Если завтра в любой стране, например в Лесото, людям скажут, что фильмы будут идти на языке матибу, на котором говорят 400 человек, то они полгода не будут знать, что происходит... Но через полгода эти люди уже будут сидеть в зале, смотреть фильмы на языке матибу, а потом — будут разговаривать и между собой. Более того: те, кто не будет его знать, будут считаться людьми малокультурными и необразованными».

Сегодня говорят, что запрещают русский язык... Между тем ситуация такова, что запрещают украинский! Русский язык не пропадет. Ничего с ним не случится ни в Луганске, ни в Ужгороде, ни в Донецке, ни в Киеве. Русский всегда будет бытовать в Украине! Мы соседи навсегда! У нас в государстве продолжается бессмысленный и почти абсурдный разговор. Мы говорим о кино?! При этом говорим об иностранных фильмах... А не об украинском кино как таковом. Мы сейчас решаем: морально или аморально поддерживать иностранное государство, зарабатывающее на нас деньги, насаждающее свою идеологию и свои вкусы? Могу сказать, что я — человек довольно космополитичный, но мой космополитизм — украинский. Например, как раз сейчас я вынужден был привозить специалиста из-за границы, чтобы должным образом записать звук. Снимаю фильмы на испанском и английском, готовлю немецкий кинопроект, а очень хочется украинский!

«Украинские политики стали деятелями шоу-бизнеса»

— Сейчас, кроме «Кобзарей», вы работаете и над документальными кинопроектами?

— Да, делаю два фильма. Один проект — американский, совместно с лауреатом трех «Оскаров» Марком Джонатаном Харрисом (там я еще и исполнительный продюсер). Как раз собираюсь в Голливуд на завершение монтажа. Думаю, после нескольких фестивалей будет премьера в Украине. Это история о сыне очень известного на Западе диссидента, бывшего советского дипломата Владимира Кравченко, который в конце
30-х годов отказался возвращаться в СССР и написал книгу «Я выбираю свободу». В ней он раскрыл преступления сталинского режима. СССР подал на него в международный суд. Вообразите, Кравченко выиграл суд против СССР, что было тогда абсолютно уникально. Но его нашли и убили. У него же остался сын, который видел своего отца, но не знал, кто на самом деле был этот мамин гость. И теперь впервые за всю жизнь он приезжал сюда, шел по этим дорогам... Фильм абсолютно американский. Также своими силами готовлю два украинских проекта для международного рынка. Сначала переживал, что слишком много работы беру на себя одновременно. Но мои коллеги в Штатах и Европе говорят: «Если у режиссера один проект, то это значит, что завтра он будет безработным!» Это как любовь — ты любишь тот фильм, который сейчас снимаешь, но никто ведь не запрещает смотреть на других женщин.

— После оранжевых событий вы сняли документальный фильм «День седьмой». Прошло немало времени. Создали ли бы вы такой же фильм в данное время? Или, может, те события вы бы показали под другим углом?

— Знаете, я бы ничего не переснимал. Фильм документальный, жесткий. Огромный репортаж. Конечно, там есть обобщения, метафоры. Ведь сама история оранжевой революции — фестиваль, где все происходило достаточно театрально. Люди приходили на Майдан, как на шоу, так как «тебя покажут по телевидению». Они ночами рисовали плакаты «Іванівка» или «Бердичів», чтобы с этим реквизитом выйти в прямой эфир революции. Эта история изменила ощущение нации. Родилось чувство демократии.

Но, с другой стороны, у нас появились политики, фактически ставшие деятелями шоу-бизнеса. Раньше жили себе люди и ничего не знали... А теперь все знают о внутренних переделах имущества, кто на какой машине ездит. У кого какого «бренда» белье. Какое он имел право купить еще один «Мерседес»? А чего его сын с таким дорогим мобильным телефоном?

Кажется, украинские политики работают именно в сфере шоу-бизнеса. Они появляются в максимально желтой прессе. Выясняют, у кого какие ботинки. Они дают прямые репортажи со своих брачных церемоний. Деятели же шоу-бизнеса, наоборот, стали политиками — спортсмены, певцы, артисты. А тем временем происходит полный дерибан страны — распределение имущества.

— Говорят, что после выдвижения «Мамая» на «Оскар» вам сразу же предложили должность первого секретаря Союза кинематографистов Украины.

— Это неправда. Да я бы и не согласился. Я — человек иного склада. На «допросе» все сдам! Шутка, конечно... Сам недолго был председателем молодежного Союза кинематографистов, и мы тогда пытались как-то реформировать Союз изнутри. Но нашу деятельность прикрыли. У молодежи ведь нет таких проблем, как у старших коллег: бесплатное лечение, дотации... Мы кормим наши семьи, снимая рекламу, музыкальное видео, когда нет доступа к большому экрану. Климат резко похолодел, динозавры вымирают, а мы — теплокровные — носимся где можем.

Произошла смена поколений. Индустриальная смена в мире кино. Те преподаватели, которые рассказывали о технологическом производстве фильма, сегодня уже ничего не могут сказать. И в понятии киноэстетики тоже сместились акценты. Мы начали ездить по миру на фестивали. Говорить на равных с коллегами. Раньше ведь только один раз в год была такая «пилюля» в Киеве, в специально отведенном на неделю месте. То есть раньше внутри нашей тюрьмы снимай все, что хочешь, но ведь небо будет всегда в клеточку! Свобода имеет две стороны: делай, что хочешь, но за это тебя никто не будет кормить.

«Я — не апологет украинского поэтического кино»

— Неоднократно приходилось слышать мнение, что в современном украинском киноискусстве отсутствует социальная «оптимизация». То есть на первом плане — только драматические темы. Быть может, есть исторические этапы, которые стоит достойно пройти, чтобы потом уверенно двигаться дальше?

— Все ныне происходящее — метаморфозы остатков советской истории. Я не сторонник депрессивной истории. И мой фильм «Кобзари» — не о Голодоморе. Могу повторить это трижды. Это история о том, почему люди выжили... Это фильм не о каннибализме, не о том, как несчастна украинская нация... Ведь очень часто пересказывают миф, а не саму историю. Перепечатывают одни и те же фотографии, одни и те же исследования, а не занимаются духовной составляющей истории.

А ведь пока немцы не покаялись за фашизм «внутри» себя, они не смогли дальше двигаться как великая нация.

В Украине политики придумали разделить народ на Восток и Запад. Поэтому каждый и борется за свой электорат. Вот вы знали пять лет назад такой термин, как «донецкие» или «закарпатские»? Это специально придуманная политическая провокация. Нет в Украине человека, который бы не смотрел фильмы на украинском языке. Они могут не говорить, но — понимают. Нет в Украине университета, в котором бы не было украинского языка. Разве среднестатистический украинец из Одессы или Луганска будет запрещать своему ребенку учить украинский язык в школе, чтобы тот невеждой вырос? Была аналогичная история среди украинской диаспоры в конце 40-х годов. Они создали в Америке украинские школы, села, дома. И жили внутри этого «украинского гетто». Никто из них не стал американцем. Они остались, в лучшем случае, таксистами, слесарями, фабричными разнорабочими... Людьми, которым не нужно знать чужой язык, которые не интегрированы в культуру. У меня есть один знакомый таксист, который уехал из Одессы еще в 80-х и живет в Нью-Йорке. Я спрашиваю: «Как вам Америка?» А он говорит: «А мы туда не ездим...» И кто обращает внимание на этих людей? Это гетто. Страна в стране.

Сегодня и у нас смена вектора координат. Нужно в том же Крыму проводить культурную экспансию через любовь и интерес к украинскому, чтобы люди полюбили культуру своего государства, полюбили украинцев, которые должны стать для них примером для подражания. Образцом успеха. Это — основная задача государства.

— Чем для вас ныне является украинское поэтическое кино? Собственный опыт с «Мамаем» что-то помог вам открыть?

— Вспоминаю одну историю... Однажды меня привезли в модный изысканный французский ресторан. Познакомили с поваром и говорят: «Он уже 25 лет работает в этом ресторане, и только недавно смог купить роллс-ройс. А его двоюродный брат — директор фаст-фуда — уже через два года купил такое же авто».

Выходит, что и тот, и другой кормит, но один из них занимается искусством, а второй скармливает человечеству в больших количествах то, что его родственник рассматривает в качестве яда. Но, конечно, чтобы прийти в ресторан к изысканному повару, нужно хотя бы на минуту стать гурманом. То есть человеком, для которого важен именно вкус.

Я делал фильм «Мамай» в традиции украинского поэтического кино. Это была дипломная работа. Мастер — Леонид Осыка. А с другой стороны оппонировал мой диплом Юрий Ильенко. Это были мои первые зрители. Никто не предполагал, что этот фильм выйдет на экраны, окажется вне студенческих стен. Никто не предполагал, что он станет претендентом на «Оскар» и у него будут призы на крупных фестивалях.

Но сам я не являюсь апологетом школы украинского поэтического кино. Это был эксперимент и дань Большой школе.

А будущие «Кобзари» — кино для массового зрителя и не «претензия» на авторское кино.

— В некоторых интервью вы говорили, что «кино — это грубое искусство». Но разве «грубое» искусство у Феллини или Параджанова?

— Настаиваю: именно грубое искусство... Ведь это индустрия развлечений. Прежде всего. В кино только некоторые произведения становятся искусством. Творит ли искусство дирижер, являющийся таким же режиссером? Он сам не играет, он смотрит в ноты и машет палочкой. Были эксперименты, когда оркестр оставляли без дирижера, тогда его функции принимала на себя первая скрипка. И если этот дирижер бездарен, то музыки нет. Так же и режиссер. Он может только передать свои чувства через посредников. Но в кино это сложнее, чем в оркестре. Ведь многие люди его не видят и не слышат. Кино — грубое искусство еще и потому, что ты не можешь контролировать всех швей, делающих костюмы. Никому в мире еще не удалось на сто процентов сделать фильм так, как он хотел, представлял и видел. И только тот, кто приблизится в воплощении фильма к своему идеалу, услышит гимн в собственную честь. И на небе, и на земле.