Кино в мешке. Что продавала Украина за каннским прилавком

Пиар-отчеты в телевизоре и на страницах желтых газет (поддержанные ТМ, производящей замечательную водяру) об «украинском следе» на Каннском фестивале возбудили несколько важных государственных вопросов. Каким «искусством» наши деятели на этот раз наследили на набережной Круазетт? Какое «новое кино» под сенью пальм в популярной палатке мы «им» предложили? И соответствует ли это кино статусу главного кинофестиваля?

Автор этих строк обнаружил две ленты (вовремя скрытые от праведных глаз украинского народа), продававшиеся в Канне. «Однажды я проснусь» режиссера Марины Кондратьевой и «День побежденных» режиссера Валерия Ямбурского. После унылых просмотров (под занавес Канн) совместно с гражданской позицией дружно заявляем: это не то кино, которым стоило бы гордиться на первом фестивале Земли! Это лишь скромное ученичество, продукция «для домашнего пользования». «Для домашнього вогнища», как сказал бы И.Франко.

«Я жил в пустоте. В огромном городе среди тысяч людей. Я был одинок и никому не нужен. Месяц мне снились кошмары. Они приходили в полночь, пили мой кофе. И даже чашки за собой не мыли».

С оптимистического пролога и начинается фильм Кондратьевой. Бездельник-самец, некий кинодеятель (неизвестный мне артист Е.Пронин), «однажды» просыпается. Чтобы впоследствии, почти два часа экранного времени, рефлексировать, ныть и без дела слоняться на качественной пленке. Этот герой предлагает бизнесменам свой выстраданный (сам-то думает, что гениальный) сценарий. Те не клюют. А в это время о чем-то мурлычет божья коровка да жители-призраки монотонно снуют по «огромному» городу (Киеву), логову змиеву. Все ищут счастья. И только психиатр (Александр Адабашьян) знает, где оно зарыто. На любимой работе!

Вы все поняли?

В основе этой картины-«нудьги» заложена чудесная мораль: не каждый сценарий должен увидеть свет экранный, даже если он нравится «Анне Павловне». Потому что «Однажды…» — блистательный образец картины, которая «ни для кого». Ни для ума, ни для сердца. Ни для зрителя, ни для кассы, ни для ТВ-прайма (на ТВ-муви не тянет).

И, естественно, не для фестивалей категории «А» (в Бердянск можно). Калькированная вторичность (во всем) и откровенная инфантильность (предъявленного дебютного кинопочерка) в этой ленте поначалу угнетают, затем откровенно возмущают. Оказывается, на «Амели» равнялись (если верить сторонникам). У «Амели» — если она для кого образец — выстраивается подробная история взаимоотношений между людьми (!), но не между инфузориями. Там каждый поворот истории, если помните, держал в восторженно-сентиментальном напряжении общественность. Город-сказка был ирреальным фоном, а люди — все-таки людьми. Пусть и со сказочными странностями.

В этом же «амелированном» опыте нашему режиссеру интересны отнюдь не человеческие отношения (не врач, даже не кинотворец), а город-призрак, в котором и существуют амебы. Город — как клиповая урбанистическая территория. Все красивенько и все безжизненно. Изысканные черно-белые панорамы вдруг обретают цвет (привет Штирлицу). Дома-дома-дома, вроде уцелевшие после атомной аварии: все целехонько, но кислорода — нет. Нет здесь ухабов на трассах, не встретишь и уродов на каждом углу. Не отыщешь даже пьяниц в подземном переходе (режиссеры, а махните-ка на Святошин, в подземку, вот где полное собрание невымороченных сочинений — круглосуточно!).

В картине Кондратьевой откровенно угнетает и раздражает этот надуманный город-иллюзия, город-сон, который снится одновременно двум режиссерам — реальному (девушке Марине) и вымышленному (слоняющемуся оболтусу). И по сути это не съемка даже, а визуальная липоксация. Все подчищено, подтерто. Все люди — знаки, сюжет — чепуха. Никаких эмоциональных проявлений. Даже тексты напоминают плохую публицистику о проблемах кино.

Впрочем, простите, двух-трех живчиков на весь рассказ можно выудить. Первый — скандальный Засеев-Руденко, изображающий (мне на потеху) аса блокбастерного «жанра» (сам-то сколько копеек собрал после проката «Запорожца»?). Второй — тоже реальный и на экране абсолютно всем довольный директор довженковской студии Игорь Леонидович Ставчанский (камео такое). Он и ответствует гениальному киномытцю: мол, народу нужны иные сюжеты и жанры, а не твоя мура!

В жизни, кстати, тоже мог бы сказать: «Мы не так богаты, чтобы обеднять госказну бессмысленными и бесполезными кинопроектами! Вот!»

К сожалению, не «оживляет» мертвечину даже выписанный из Москвы Адабашьян в роли психотерапевта. Надо думать, уже никой маститый доктор «не излечит» этих аморфных, ленивых, бездарных и совершенно бессмысленных статистов, населивших фильм, бюджет которого…

***

Второй продукт — с каннской ярмарки счастья — «День побежденных» режиссера Ямбурского. Эмбриональный вариант названия — «Криза». Так как в основе — роман Владимира Яворивского. Этот деятель-писатель продолжил линию партийных кинопоисков отцов-мудрецов родного БЮТа (вспомним «Иллюзию страха» от А.Турчинова).

Оригинального названия («Криза») на последнем этапе испугались. Поскольку словечко нынче зловещее, затасканное. И занялись перефразированием. День Победы — День побежденных… Проблема в одном: кто кого побеждает? Исходя из канвы истории — победили-то сами себя.

«Сельский» фильм В.Ямбурс­кого, в отличие от кошмарного «городского» киносна Кондратьевой, все же отражает некие особенности индивидуального режиссерского почерка. Очевидно, что этот молодой человек (выпускник Одесского инженерно-строительного института) не бездарен. У него есть вкус, есть нюх — на подлинность «фактуры». Наконец, есть чувство юмора, что в профессии режиссера не последняя вещь. Кажется, он не увлекается прокисшими идеями, а желает «зреть в корень». В самый корень жизни нации, народа. И расстилает ради этого перед зрителями пестрое «рядно» жития-бытия среднестистического украинского села Текливка. Обыкновенное село, где соседи грызутся, где жена ест поедом мужа. Где похороны сменяются пьяной попойкой, а председатель колхоза поочередно спит то с женой, то с идеологической тещей.

Сельские улочки там разбиты бездорожьем и бесхозяйственностью. А уходящая натура (бабки-сплетницы на лавочках), кажется, скоро уйдет окончательно — во веки веков. (И заколосится тогда на полях исключительный рапс — для немецкого потребителя.)

Режиссер склеивает разрозненные сельские истории из разных-пестрых —истинных и слегка надуманных — анекдотичных лоскутков. Только общий узор на картине (вид сверху) выглядит оборванным, выдавая в режиссуре отсутствие каких-либо умений внятной композиционной «кройки».

И искусственность актерского существования в этом сельском фильме в пух и прах растирает (и при этом результативно побеждает) подлинность земная, народная. Байки про пьяниц, разыгранные киевскими артистами, тут же меркнут, когда видишь стайку сельских бабок, которые узким похоронным ручейком текут друг за дружкой, ковыляют за гробом своей подруги, основательницы местного колхоза.

Жители села Колинцы, Иванковского района Киевщины, образуют «фильм в фильме». Это — подлинник. Остальное — липа. Хорошие артисты (Михаил Голубович, Елена Стефанская, Евгений Паперный, Лариса Руснак — последняя порадовала возрастным перевоплощением) кажутся посреди этого села представителями залетной антрепризы, нагрянувшей срубить деньгу.

Честнее и художественнее (наверное) было бы избрать первый путь… Как пошел по нему когда-то режиссер Геннадий Сидоров, снявший потрясающих «Старух» — не актрис.

Уверен, и украинские старухи, и другие сельские «чудики» не подкачали бы, вызубрив нехитрый текст Яворивского. Тогда да, это хоть какой-то ход — даже для привередливых Канн.

Но есть другая беда (кроме сельских дорог) у этого режиссера. За сюжетными частностями он не может (или не хочет) видеть целостность своей же темы. Все время соскальзывает в трюизмы, в мелочи… На обочину столбовой дороги. Только заданная им проблематика — для всех нас — совсем не безразлична. Куда (и надолго ли) уходит эта натура? Почему грязь и бездорожье вечно побеждают желанную гармонию жизни?

Много вопросов, много…

Нашему парню словно силенок не достает воспарить белой птицей (с черной отметиной) над тем селом да над его горемычными жителями — и прокурлыкать им (и нам) что-то важное, недосказанное. То, что заболталось за анекдотами. Это то «послание», которое чаще всего и вписывается в общее представление о режиссуре (не только ремесле).

Помнится еще киноклассики говаривали, что настоящий фильм (не поделка) и рождается лишь тогда, когда он прежде… снится режиссеру — покадрово, по эпизодам. Юноше, видно, не приснился. И «полотно» получилось скомканным. А девушке, которая «однажды…», пригрезились липоксированные кошмары. Они и вылезли на пленку.

А вообще, ребята, сколько можно спать? Почему ваше «новое» кино столь аморфно, асоциально, лениво и удивительно трусливо? Кого боитесь?

Пассивным созерцателем снует оно (это кино) по нашим «мертвым» городам да полувымершим селам, в упор не замечая кровоточащих (живых) историй, которые регулярно и с драматургической тщательностью моделирует наш главный сценарист — Родина-мать.

Где сто сценарных заявок о социальной пропасти, разделившей несколько украинских поколений? Где сценарии-упреждения о призраке коричневой гадины, мало-помалу обволакивающей страну? Где выстраданные трагедии о взорванных шахтах и заваленных судьбах «детей подземелья»? Где драмы о крымском «водоразделе» или галицких страстях?

В Румынии, в мирной стране, вдруг участился кинопульс, когда стали снимать не о мнимом, а о настоящем — о жизни, которая не во сне, а под носом.

И нашим, этим «вечно молодым и вечно пьяным», пора опохмелиться. И не плясать в темноте, не дрыхнуть в пустоте, а… «однажды» проснуться. И… ужаснуться.

Разговор о «новом кино», естественно, не может быть исчерпан лишь двумя слабыми картинами. Есть, кстати, за последнее время и качественные примеры — «Мамай» О.Санина, «У реки» Е.Нейман. Интересно работают некоторые молодые в «коротком метре». Определенные надежды на будущее связаны с именами Виктории Мельниковой, Елены Бойко, Тараса Ткаченко, Игоря Стрембицкого, Леси Мацко, Надежды Кошман, Натальи Ковалевой, Артема Сухарева, Анастасии Харченко, многих других. Так что… разговор можно и нужно продолжать. Жалуйтесь.