ИЗМЫШЛИЗМЫ

ород? Это пустой звук. Звук бывает пустым. А голос? И город… Можно любить город. Ибо нелепо. Любовь quia absurdum - это любовь к Городу (к его телу). Поэтому жар отвесно падает на его асфальты. Не стекает, не капает - падает вертикально, не давая проявиться кричащему одиночеству звуков (они бьются отчаянно, выгибают асфальты, но не могут их покорить и увлечь, они не соперники жару). Голос застывает горячим эстампом - так рождается Город. А любовь - это когда асфальты города раскалены, когда они всюду. И развалины-трущобы, и высокие белые здания - асфальтовые. Но эти асфальты не тверды. Они не хранят верность, но изменяют голосу с каждым падающим лучом (как можно отказать лучу, такому жаркому и прямому, как можно не променять на него волнистый, размытый слезами несуществующих дождей голос?), и поэтому каждый шаг по ним - с дрожью (волнистый голос раскачивает, темный - укачивает, а пронзительного здесь нет).

С дрожью, потому что, ступив на них, сам теряешь верность и сквозишь размыто в искривленных зноем пространствах города. Нахохливаешься, обрастаешь трущобами, а поверх головы летят ночным кошмаром белые монстры - высокие здания (здания-обелиски, потому что о них разбиваются голоса и их там же хоронят, превращая в слепые окна).

Город расплывчатый и распахнутый. Лучи отвесно падают в него. Но ни света, ни наслаждения на его аморфной поверхности (у него нет глубины, только поверхность, а наслаждение - только из глубин). Пальцы нервно дергаются (можно же проткнуть этот безобразный пузырь, чтобы давить, давить, пока не вылезет оттуда вся гадость знойных миражей и не засочится чистая, холодная кровь?). Под рукой только одно ледяное лезвие (оно становится ледяным от прикосновения) - голос? Может, и так... Его надо теребить, наматывать на пальцы, но держать крепко, чтобы он не выродился в слова, которые вылетят, обретя очертания в толчках языка, пойдут кружить, расплываться, разбивать свои очертания. И обрастать шерстью, щупальцами, мерзкими улыбками. И кружить, кружить, кру…

Только одно: в самый центр лабиринта знойных миражей, он горячий, черный, он печет босые ладони и норовит добраться до голоса. (А голос начинает играть желтоватыми бликами, блистать зубастыми ромбами улыбок, откуда у голоса хищные углы? Он боится! Боится?) Надо сворачивать знойный мираж города, сворачивать, сворачивать, пока не превратится он в черную, горячую щель. Для чего открывается черная щель? Только для одного - для голоса. Она-то не изменит ему. Вот ее желание: пространство города схлопнулось (беззвучно), стало воронкой, потянуло в себя (там все захлебывается, тонет, исчезает навсегда, и главное - тонет город, вздыбленный асфальтами). Что можно кинуть в этот зев, воткнуть в него, заткнуть? Голос. Одним резким движением - р-р-раз.

И все. Осталось несколько раз повернуть его в черной щели замочной скважины. А дальше все получится само собой - открыть дверь, войти и раствориться в прохладе родного дома.