Первый в списке. Богдан Ступка - о Мыколайчуке, Иоселиани, «Бульбе» и будущих премьерах

Почти анекдот. «Богдан Сильвестрович, — обращается к великому актеру школьник, — скажите, пожалуйста, а почему почти все гетманы украинского кино на одно лицо — ваше лицо?» Не знаю, что бы ответил шутнику лицедей, а я по этому поводу замечу: «Потому что лицо слишком выразительное! Не только на гетманов, а еще и на гвардию генсеков хватит».

Первый в списке (от нашего театрально-кинематографического «блока») — «і крапка!», как сказал бы Виктор Андреевич.

Уже этой осенью Ступка появится перед общественностью в нашумевшей премьере «Сердце на ладони» (режиссер Кшиштоф Занусси), за которую актер получил престижный приз Марка Аврелия в Риме на международном кинофестивале. На днях актер уехал на съемки к грузинскому мастеру Отару Иоселиани ( «Шантрапа»).Зимой Александр Роднянский обещает ему роляку в «Белой гвардии», экранизации Булгакова. В свою очередь Константин Худяков приглашает в криминальную сагу «Однажды в Ростове».

«Мыколайчук для меня как Нострадамус»

— А между тем, Богдан Сильвестрович, на горизонте один интересный юбилей…

— Что вы имеете в виду?

— Ну как же, сорок лет старту вашей кинокарьеры. «Белая птица с черной отметиной» Юрия Ильенко. Лента, которую регулярно показывают накануне Дня независимости, хотя она и воспевает несколько другие светлые идеалы.

— Это тот фильм, который открыл мне дверь в мир кино. Ведь до того я почти не знал специфики киносъемок. И заприметил меня, именно лет сорок назад, один очень хороший человек…

— Кто же этот крестный отец?

— Представьте, Осыка. Леонид Михайлович увидел, как мы играли во Львове с актером Владимиром Глухим интермедии и загорелся желанием «обвенчать» меня с кино.

Впоследствии я общался на съемочной площадке с режиссером Ильенко, гениальным Иваном Мыколайчуком, который, кстати, написал сценарий «Птицы», в том числе и о своем крае, о своей семье (в картине — это семья Дзвонарей). И о времени – 30—40-е, в котором так много намешано.

А роль, которую сыграл я — Ореста, — он писал «на себя».

Но судьба в виде ЦК партии вмешалась в процесс. И Иван Васильевич в фильме играл брата Петра, который выбирает Красную армию. А я — Ореста, который уходит в лес в УПА.

—Почему ЦК партии не доверил Мыколайчуку образ «лесного брата»? Неужели коммунисты так боялись испортить положительную харизму Ивана Васильевича?

— У партии были свои параметры распределения на роли. К тому же, кому-то «наверху» не хотелось портить имидж Ивана Васильевича, который прежде играл Тараса Шевченко в «Сне» Владимира Денисенко.

Мой Орест — образ (на то время) с негативной окраской. Эдакий антисоветчик, который говорит: «Я — гуцул, я — хозяин в этих горах, и я решаю, кому в них жить!»

Так что в некоторой степени я даже благодарен ЦК, который доверил мне столь ответственную работу.

— С этим фильмом фатальная история: на съезде КПУ его поливают грязью; потом один из вождей партии Петр Шелест способствует попаданию «Птицы» на Московский международный кинофестиваль;, после международные награды и настороженное отношение в Украине. Почему?

— Страховались, наверное. На всякий случай.

— Вы часто общались с Мыколайчуком на съемках и после «Птицы»? И как бы вы — и для себя, и для нас, а лет ведь уже прошло ого-го сколько — его сейчас охарактеризовали?

— Что тебе сказать? Он ведь был для меня как Нострадамус. Сказал когда-то во время съемок «Птицы»: сыграешь Ореста и загремишь на весь Союз!

Почти каждый вечер мы общались. Беседовали об искусстве, о жизни. То были чудесные дни нашей молодости — на фоне природы.

А сами съемки на Буковине, в живописных местах! Одна интересная деталь, которую часто вспоминаю: режиссер Юрий Ильенко вместе с Ларисой Кадочниковой во время съемок обитал в доме, где жила семья Марии Матиос, сейчас известной писательницы, а тогда девятилетней девочки.

После «Птицы», судьба нас с Мыколайчуком, конечно, развела: у меня — театр во Львове, потом в Киеве, у него — киноэкспедиции в разные уголки.

Но мне кажется, что между нами всегда была духовная связь. Он для меня как наставник. Несмотря на то что мы ровесники, в одно лето родились – военное лето 41-го.

Помню день, когда Ивана Васильевича не стало. Мы с Костем Петровичем Степанковым были в Одессе на «озвучке» у режиссера Натальи Мотузко. Когда услышали страшную новость, в то же мгновением помчались в аэропорт. Билетов на самолет не было. Мы каким-то образом напросились на борт.

И вот — Киев, Байковое. Льет дождь, земля расходится под ногами… Что-то ужасное.

— Возможно, были другие роли, которые вы по разнарядке партии тоже вынужденно делили в украинском кино с Мыколайчуком?

— Да нет. Больше ничего не было, кроме «Птицы». Я, правда, иногда с грустью шучу: мол, поневоле отобрал у Ивана такую желанную для него роль…

— И это, очевидно, становится поводом для бульварных спекуляций, будто бы вы «перечеркнули» ему карьеру?

— Я глупости не комментирую. Знаю только то, что знаю.

— Почему люди сегодня так часто используют мертвых, чтобы запятнать живых, своих современников?

— Откуда же я знаю? Потому что глупые, наверное… Однажды осенью отдыхал в Конче-Заспе и встретился там с академиком Патоном. Гуляли с ним на свежем воздухе. А он спрашивает: «А уже начался отопительный сезон в городе, Богдан? Нет? Вот дураки...». Вот такой и мой вам ответ — «потому что дураки!».

«Снова согласен разгадать Мазепу»

— Тем не менее остаются бурные эмоции некоторых ваших коллег относительно того, что и Мазепу вы в свое время «перехватили». А желающих сыграть гетмана в конце 90-х тоже было немало?

— То был выбор режиссера — Юрия Ильенко. Хотя я сначала и не хотел играть Мазепу…

— Да неужели?

— Да. Потому что я тогда был министром. И понимал, что начнется: финансирование открывает на себя, роли себе выбирает.

Не хотелось этого слышать. Сыграть Мазепу меня убедили два человека: актер Дмитрий Миргородский, с которым мы снимались в фильме «Огнем и мечом», и Ежи Гофман.

Я понимал, что Мазепа — феноменальный, желанный для каждого актера образ. Но были и сомнения. А вот Миргородский настаивал: такие сценарии случаются очень редко, не проворонь!

Уже потом я пришел к Гофману: «О, мудрейший и умнейший! Меня ведь будут бить на каждом шагу и говорить, что дал деньги «на себя», если это сыграю». И режиссер ответил: «Даже если ты не сыграешь Мазепу, тебя все равно будут бить и ругать, потому что ты министр».

Вот и получилось так как получилось.

— У «Мазепы» Ильенко, как известно, детективная экранная судьба. Не все фильм видели. Говорят, пленка «отдыхает» где-то в сейфе продюсера Дидковского. Но образ Мазепы и в настоящее время привлекает. Вот вы бы еще раз ступили в ту же реку, но в новом кинопрочтении — возможно, менее метафоричном?

— Я?! Конечно, это интересно. Мазепа — загадка. Это тайная фигура, которую каждому актеру, режиссеру, сценаристу хочется разгадать.

Вспоминаю, как в свое время терзал себя великий художник Даниил Лидер, для которого, казалось, все тайны раскрыты в искусстве, потому что он был гений. Но говорил в свои последние годы: «Богдан, меня мучает Мавка. Хочу расшифровать тайнопись Леси Украинки».

— Богдан Сильвестрович, нынче у вас весьма неожиданная работа у Отара Иоселиани, культового кинорежиссера с активной гражданской позицией. Его фильм называется...

— ...«Шантрапа». Одну из главных ролей играет внук кинорежиссера. Это вообще авторская история. Есть параллели с личной и творческой судьбой Иоселиани.

Я там появился неожиданно. Продюсер Олег Кохан сказал режиссеру, что будет в творческой группе представитель от Украины. Им я и стал. Играю влиятельного чиновника Госкино…

— Некоего Тимофея Ермаша, которого обвиняли в борьбе с прогрессивным киноискусством?

— Наш чиновник становится в фильме послом Советского Союза во Франции… Я же приезжаю в Тбилиси на съемки: первые репетиции, первые дубли. И начинается что-то неожиданное. Иоселиани говорит мне: «Солнышко, Ступочка».

Что же это такое, думаю? Меня только в школе так называли — «Ступочка», добавляя определенные прилагательные.

Потом причина нежностей открылась. «Знаешь, — сказал режиссер, — я же ждал на площадке звезду и актера с требованиями, а, возможно, и с тщеславием, а ты… нормальный!» Так мы и поладили на одной волне. Как говорят во Львове, «так сі стало».

— Этой осенью украинский зритель увидит фильм «Сердце на ладони», за который вас отметили в Италии.

— Никто вообще не предвидел наград… Во время съемок я, правда, шутил: мол, неплохо было бы что-нибудь заработать за такой серьезный труд! И вот — большая честь и неожиданность, приз Марка Аврелия.

— Вы же, кстати, в этом фильме олигарха играете. С кого-то конкретного «списывали» героя?

— Да нет! Просто фантазировал. Видел себя в предложенных обстоятельствах. К тому же играл на польском. Язык знаю. Но не так блестяще, как польские актеры. И тогда я предложил Занусси — а он философ, мудрец — давай позволим нашему олигарху разговаривать очень медленно. Чтобы я успел еще и перевести с украинского на польский! Да и олигархи — и наши, и чужие — они ведь никуда не торопятся. Потому что у них столько миллиардов, что каждое слово на вес золота…

— И все же наверняка вы наблюдали за Абрамовичем или Пинчуком, которые действительно знают цену слову — в частности, в медиа?..

— Да говорю же, нет! Между тем, я вспоминаю время этих съемок еще и в связи с почти фатальным для меня случаем…

Как-то после работы отдыхаю в гостинице. А по польскому ТВ идет передача, посвященная знаменитому актеру Густаву Голубеку. Он играл, если помните, в фильме «Все на продажу». Показывают его интервью, размышления. И вот одна фраза, после которой меня буквально подбрасывает. «В театре и в кино можно идти на любой эксперимент. Но когда в том эксперименте нет любви к человеку — это большое хамство». Я наедине с телевизором… Эта его светлая мысль, оказывается, всегда во мне сидела, но я не мог четко ее сформулировать. А он взял — и выразил!

— На кого этой мыслью намекаете? Может, на Жолдака?

— Говорю же я: так сі стало! Уже неоднократно рассказывал и о прекрасном приеме ленты Занусси. В частности, в Риме. Когда аудитория смеялась, плакала, аплодировала. Вообще не скрывала эмоции…

— Никто, как известно, не скрывал эмоций и по поводу вашего «Бульбы». Столько шумихи.

— «Много шума из ничего» Уильям Шекспир.

«В «Бульбе» пафоса многовато»

— А Бортко, кстати, в одном из интервью опять-таки довольно эмоционально рассказывал, как вы дискутировали с ним во время съемок на идеологические темы. Он якобы убеждал вас, что Русь Святая у Гоголя — это и Украина, и Россия «в одном флаконе». А вы, мол, отрицали в стиле Кучмы: «Украина — не Россия!»

— Он что, так сказал?

— Да.

— И все же мы об этом на съемках не говорили. Другое дело — я об этом думал. Но обсуждений не было.

— Тогда зачем режиссер выносит такие вещи на публику?

— Не знаю. Во время съемок Владимир Владимирович говорил по-украински. А съемки, как известно, проходили в Запорожье, Каменце-Подольском. Но каких-либо публичных диспутов — нет, этого не было.

Это уже когда вышел фильм… Собственно, у него же есть своя личная позиция.

— Прошло несколько месяцев со дня премьеры «Бульбы». У картины рекордные сборы, несколько наград на фестивалях, жаркая критика. Впереди — телеверсия… Вопрос очевидный: главный недостаток этого фильма (по вашему мнению)?

— Может, пафоса многовато?.. И возможно, в некоторых сценах — в частности, с женой Бульбы — чересчур фантазии?

— «Бульба» Бортко останется вне времени? Или же все-таки станет знаком только определенного времени, нашего противоречивого хронотопа?

— Думаю, фильм выдержит испытание… Выдержит. Вот как красиво сказал наш художник Сергей Якутович: «Я бы поблагодарил Россию, что она все-таки сделала такой фильм — и именно об Украине!»

Мы ведь только хотели. Но не смогли. И Депардье хотели, и многих других известных актеров. Но, очевидно, так карта легла, «так сі стало» — и сыграл я. Хотя даже не думал об этой роли! Как вообще я мог думать о Бульбе, о герое Гоголя, который и по фактуре далек от меня? Двадцать пудов. А пуд — 16 килограммов. Это же 320 килограммов! Конечно, здесь и гоголевская гипербола. Но все равно огромная ответственность. Поэтому и благодарен Владимиру Владимировичу Бортко, который не побоялся ответственности и предложил мне такой образ.

— Какая сцена в фильме оказалась самой сложной?

— Каждая сцена по-своему сложная. Особенно на лошадях. Или монологи. Или «Чую, сынку».

— Вмешивались ли вы как авторитетный актер, в особенности сугубо режиссерской концепции?

— Не очень сильно вмешивался. Хотя решение некоторых сцен предлагал. Например, эпизод с трубкой. Ведь он хочет умереть именно в бою, и словно преднамеренно теряет трубку. Наклоняясь, говорит что-то своему коню… Режиссер к моим предложениям прислушивался.

— В России вас лучше стали воспринимать после громкого успеха «Бульбы» именно у соседей?

— Ко мне там всегда хорошо относились.

— Знаю, была идея — уже в театре — поставить «на вас» опять-таки гоголевского «Тараса».

— Это витало в воздухе. Но другой киевский театр начал работу над пьесой, которая предусматривалась для нас. И мы решили не соревноваться.

Хотя режиссер Дмитрий Черепюк придумал тогда интересный фокус: на экране — кадры из фильма, батальные эпизоды, а затем уже на сцене — сам Бульба, словно из другого мира. Той идеей все и закончилось. А Дмитрий уже выпустил «У неділю рано зілля копала» по мотивам Ольги Кобылянской — в нашем же театре.

«Новая сцена театру необходима позарез»

— Тогда переходим к любви… К вашему театру, который начал 90-й
сезон. И в связи с «юбилейным»: чем существенным и знаковым выделился украинский театр начала ХХІ века, опять же — с вашей точки зрения?

— Ну, это глобальный вопрос. Если бы я был Занусси, я бы вам сказал!

В отношении всего украинского театра говорить не буду. Скажу только о нашем. Я рад, что за эти непростые годы удалось сохранить франковскую труппу. Никого не уволили. Никого не выставили за порог. Более того: пополнили труппу интересными творческими личностями — режиссерами, актерами. Эти имена вам известны. Эти люди работают из сезона в сезон.

И главное: не предали зрителя, который ищет, а может и находит в нашем театре ответы на вечные вопросы, которые и сегодня волнуют в произведениях Софокла, Шевченко, Достоевского, Гоголя, Бомарше, Марло… А это наш, франковский, репертуар.

Юбилейные планы известны. Уже вышла осенняя премьера по произведению Кобылянской. Впереди — Джон Бойнтон Пристли, выдающийся английский драматург и прозаик, над его комедией работает Юрий Одинокий. Дальше — один из лучших современных драматургов Европы — Эрик Эммануель Шмитт (его пьеса «Бульвар преступлений»). Последующие наши планы связаны с произведениями Булгакова, Шекспира.

— Кто-то въедливый, возможно, дернет вас за рукав: а современные авторы?

— А из современных авторов — Сергей Жадан, от которого ждем пьесу. Его творчеством увлечен Одинокий. А когда он увлекается, то знает произведение наизусть.

Одинокий — интересный режиссер. Вы только представьте, что «Братья Карамазовы», чрезвычайно сложный роман, этот режиссер не просто перенес на нашу сцену, а сделал зрителя своим искренним союзником в большом спектакле.

В настоящий момент Юрий открывает для театра нового автора — Люко Дашвара. Это псевдоним Ирины Черновой, возможно, кто-то читал ее талантливые произведения «Молоко с кровью», «Райцентр». Хотели бы стать первооткрывателями ее произведений — на сцене. Возможно, не только на основной сцене.

— Вы не теряете надежды, что откроется и новая сцена, о которой мечтал еще Сергей Владимирович Данченко?

— Наш театр включен в реестр культурных объектов к Евро-2012. Возможно, в 2012 году такая сцена и пригласит зрителей? Новая сцена театру необходима! Там бы могли творчески сосуществовать и мастера, и актеры-студийцы. А впоследствии, даст бог, эта сцена с залом на 200 мест станет и автономной художественной площадкой? Дождаться бы. Я, кстати, мечтаю и о третьей сцене! Мечтать ведь никто не мешает. Но что мечты, если реальность — иная. К сожалению.

— В чем же тогда проявляются основные гримасы этой сценической реальности? В том, что украинский театр в большей степени сейчас нужен только «себе самому»? В том, что обострилась борьба между «бульваром» и «высокими истинами», а также между творчеством и аморальными «высокими инстанциями»? В том ли, возможно, что профессиональный уровень театральной смены — это чаще уровень ПТУ, а не солидных институций? В чем же, Богдан Сильвестрович?

—Я так отвечу о гримасах. Летом мы были с большими гастролями в Севастополе. Часто туда ездим. Там всегда франковцев благосклонно принимают. Но последний раз — что-то невероятное! Даже для меня неожиданно. Русскоязычный регион, сложная ситуация (о которой мы читаем в СМИ) — и такой восторженный прием, постоянные аншлаги именно на спектаклях украинского театра. И почему? Потому что мы нигде ни словом не обмолвились о политике. Просто делали свое дело. Искренне делали. И так должно быть везде. В государстве, в театре. Как говорил один чеховский герой: «Дело нужно делать, господа…» Тогда и разговоров будет меньше о неурядицах, гримасах.

— Кстати, ту фразу сказал чеховский профессор Серебряков — не лучший представитель интеллигенции… И все же — когда ждать вашу новую роль именно на франковской сцене? Ближе к юбилею, возможно?

— Я бы не хотел загадывать заранее. Хотя есть мечта, которую я уже недавно озвучил. Мечтаю сыграть немого!

— Это как?

— Роль — без слов!

— Вам не хватает времени учить «гектары текстов» в классической драматургии?

— Мне хочется создать художественный образ без слов. Через движение, пластику, через крупный план, что возможно также и на сцене. Теперь ищу пьесу. И, представляете, об этом узнали. И уже даже предложили — Горбатого в пьесе Славомира Мрожека.

—А если все-таки со словами?

— Тогда, возможно, будет комедия. Во Львове у меня были комедийные роли. На сцене франковцев чаще драмы, трагедии. Иногда думаю о шекспировском Шейлоке. А почему нет? Иногда — о мольеровских героях…

— С определенным «грузом» прошлого, должно быть, хотите расстаться с улыбкой?

— А чего плакать? Какие наши годы…