«Сталин Кирова убил в коридорчике…». 70 лет назад было совершено самое резонансное политическое убийство в советской истории

Название этому материалу дала строчка из частушки, которая родилась сразу же после того, как было сообщено об убийстве секретаря ЦК ВКП(б) и первого секретаря Ленинградского областного комитета партии Сергея Кирова:

Эх, огурчики-помидорчики,

Сталин Кирова убил

в коридорчике.

Сами понимаете, что (в смысле сколько) можно было получить за такую частушку. Тем не менее ее распространяли, сея сомнения по поводу официальной версии относительно того, кто же все-таки был подлинным убийцей Кирова.

Убийца

В официальной биографии Кирова, изданной в 1938 году, об убийце было сказано так: «1 декабря 1934 года, в тот самый час, когда ленинградские большевики собрались во дворце имени Урицкого на доклад Кирова о последнем пленуме ЦК партии, Киров у дверей своего кабинета в Смольном был сражен злодейской пулей подкравшегося сзади гнусного фашистского наемника, троцкистско-бухаринского бандита».

Тут практически все правда, кроме «фашистского наемника, троцкистско-бухаринского бандита». Ни наемником, ни бандитом Леонид Васильевич Николаев не был. Родился он в 1904 году, происходил из рабочей семьи и — вопреки распространенной в свое время версии — ни в гражданской войне, ни в рейдах продотрядов участия никогда не принимал. Последним местом его работы был Институт истории ВКП(б). Правда, характер у Николаева был отвратительный, неуживчивый, за что весной 1934-го руководство института пыталось «сбагрить» его по партийной мобилизации на транспорт. Он поднял скандал, за что его сначала исключили из партии, а потом после настойчивых апелляций восстановили, объявив «строгий выговор с занесением в личное дело».

Но Николаев не сдается. Он требует снятия взыскания и восстановления на работе. Обращается в разные инстанции и лично к Кирову. Пишет, что обидели несправедливо, а дома жена, двое детей, теща. Жить приходится на зарплату жены. Словом, попал человек в патовую ситуацию.

Ко всему этому добавились слухи о том, что жена Николаева, Мильда Драуле (латышка по происхождению) более чем близка к Кирову. Вот как об этом написал в своих воспоминаниях бывший генерал НКВД Павел Судоплатов: «От своей жены, которая в 1933—1935 годах работала в НКВД в секретном политическом отделе, занимавшемся вопросами идеологии и культуры (ее группа, в частности, курировала Большой театр и Ленинградский театр оперы и балета, впоследствии театр им. С.М.Кирова), я узнал, что Сергей Миронович очень любил женщин, и у него было много любовниц как в Большом театре, так и в Ленинградском. (После убийства Кирова отдел НКВД подробно выяснял интимные отношения Сергея Мироновича с артистками.) Мильда Драуле прислуживала на некоторых кировских вечеринках. Эта молодая привлекательная женщина также была одной из его «подружек».

По словам Судоплатова, «Мильда собиралась подать на развод, и ревнивый супруг убил «соперника», то есть в основе действий убийцы лежали сугубо бытовые мотивы.

Теперь прислушаемся к мнению авторитетной исследовательницы убийства Кирова Аллы Кирилиной. Она считает, что слухи о связи Драуле с лидером ленинградских большевиков, скорее, не соответствовали действительности. И рисует такой портрет Николаева: «Представьте себе человека с довольно приятным лицом, невысокого роста (150 см), узкоплечего, с короткими кривыми ногами, длинными руками, почти доходящими до колен. Человека крайне самолюбивого, эмоционального, честолюбивого, надменного, замкнутого и нервического. Это — Леонид Васильевич Николаев… Фанатик, решивший войти в историю путем теракта…»

Утверждения Кирилиной, в частности, базируются на том, как вел себя Николаев на допросах. Он бился в истерике и кричал: «Мой выстрел раздался на весь мир». Кроме того, на допросах и Мильда Драуле, и сестра убийцы утверждали, что Николаев очень болезненно переживал увольнение с работы, привлечение к партийной ответственности и при этом… нещадно, вполне антикоммунистически критиковал политику партии.

Сохранился дневник Николаева, в котором эта тема доведена до абсолюта. Он пишет, что «коммунизма и за 1000 лет не построить», о намерении отомстить «бездушным чиновникам», «бюрократам», более того — о намерении убить кого-либо, «лучше всего Кирова». В октябре 1934-го он записывает: «Я на все теперь буду готов, а предупредить этого никто не в силах. Я веду приготовление подобно Желябову».

На всех допросах 1—6 декабря Николаев утверждал, что совершил индивидуальный террористический акт. 2 декабря его допрашивал приехавший со свитой в Ленинград Сталин. Об этом допросе писали многие авторы, утверждая, что Николаев указывал на ленинградских чекистов, говорил, что это они научили его, как убить Кирова. На самом деле ничего подобного просто не было. А вот одно любопытное реальное свидетельство чекиста, охранявшего убийцу в камере, сохранилось. Вернувшись с допроса, Николаев, сказал: «Сталин обещал мне жизнь, какая чепуха, кто поверит диктатору. Он обещает мне жизнь, если я выдам соучастников. Нет у меня соучастников». Жизнь Николаеву, конечно, не сохранили, а соучастники у него вскоре нашлись. Да еще какие.

«Соучастники»

Совершенно ясно, что первой жертвой выстрелов Николаева в Смольном пал Киров. 2 декабря 1934-го об этом говорилось в правительственном сообщении, опубликованном в газетах. В нем, в частности, указывалось, что Киров погиб «от руки убийцы, подосланного врагами рабочего класса». Сообщалось также, что для организации похорон образована правительственная комиссия и что похороны состоятся 6 декабря в 15.00 в Москве, на Красной площади.

Не сообщалось о том, что уже через два часа после убийства Сталин, глава правительства СССР Вячеслав Молотов, нарком обороны Клим Ворошилов, нарком внутренних дел Генрих Ягода и (будущий нарком) заместитель председателя Комиссии партконтроля при ЦК ВКП(б) Николай Ежов, прокурор РСФСР Андрей Вышинский, а также еще несколько высокопоставленных лиц специальным поездом выехали в Ленинград. По приезде, прямо на вокзале Сталин (обычно сдержанный на людях) матерно обругал встречавших, а начальника Ленинградского управления НКВД Филиппа Медведя ударил по лицу.

Теперь самое время еще раз вспомнить то, что писал упомянутый уже Судоплатов. По его мнению, «официальные версии убийства, опубликованные в прессе, представляют собой вымысел от начала до конца». Сталинская версия заключалась в том, что Николаеву помогали руководители ленинградского НКВД Медведь и Запорожец (его вообще в момент убийства не было в Ленинграде) по приказу Троцкого и Зиновьева.

После смерти Сталина родилась еще одна версия, которую отстаивал Хрущев: Кирова убил Николаев с помощью Медведя и Запорожца, но по приказу Сталина. Хрущев, подчеркивая тот факт, что многие партийные руководители упрашивали Кирова выставить свою кандидатуру на пост Генерального секретаря на XVII съезде партии, обвинял Сталина в том, что, узнав о существующей оппозиции, решил ликвидировать Кирова. Хрущеву подобная версия давала возможность пополнить длинный список преступлений Сталина. Особо он акцентировал внимание на том, что Николаева задерживали за полтора месяца до убийства два раза. Причем во второй раз при нем был найден револьвер и патроны, полученные на спортивной базе ленинградского клуба «Динамо», принадлежавшего НКВД. И оба раза Николаева отпускали.

Процитирую мемуары Хрущева: «Сталин — умный человек, и он понимал, что если на XVII партсъезде против него проголосовали 260 или 160 человек, то это означает, что в партии зреет недовольство… Сталин понял, что старые кадры, которые находятся в руководстве, недовольны им и хотели бы его заменить, если это удастся. Эти люди могли повлиять на делегатов очередного партсъезда и добиться изменений в руководстве. И вот Киров был убит, а затем началась массовая резня».

Даже если отбросить версию о голосовании на XVII съезде ВКП(б), о чем просто не сохранилось документов (есть лишь устные свидетельства), то нельзя не согласиться с хрущевской версией о том, что в партийном руководстве были люди, недовольные сталинской политикой. Однако Киров к ним не принадлежал. Он был одним из непреклонных сталинцев (игравших активную роль в борьбе с партийной оппозицией), беспощадных к оппозиционерам. Вместе с тем именно Киров, по утверждению Александра Яковлева, рассказал Сталину о критике его политики участниками упомянутого XVII съезда. После разговора Киров получил сталинскую благодарность, а вскоре его убили.

Первыми «соучастниками» Николаева были объявлены его родственники. Его семья, Мильда Драуле и ее мать, были расстреляны (их реабилитируют лишь в 1990-м). Но самое интересное то, что Сталин сразу же после убийства назвал (априорно) других «соучастников». По свидетельству Ежова, он вызвал его и генерального секретаря ЦК ВЛКСМ Александра Косарева и сказал: «Ищите убийц среди зиновьевцев». Версия была столь невероятной, что ее разработка вызвала противодействие даже в НКВД. Однако Сталин четко и последовательно настаивал на своем. По словам Ежова, он позвонил Генриху Ягоде, требовал «расследования» в заданном направлении и пригрозил: «Смотрите, морду набьем». (Ягоде таки «морду набьют» в 1936-м, когда он лишится поста наркома внутренних дел, а затем будет уничтожен.)

Итак, «соучастники» убийства сразу были определены Сталиным. Он отнес к ним (сразу и без колебаний) своих политических противников, некогда попортившим ему немало крови на пути к власти. Но расправу над ними нужно было оформить юридически.

Хартия террора в действии

1 декабря 1934-го, то есть в день убийства Кирова, Сталин собственноручно подготовил одно весьма своеобразное постановление Центрального исполнительного комитета (ЦИК) СССР. Этот чрезвычайный акт, не обсуждавшийся на политбюро ЦК ВКП(б) и на сессии ЦИК СССР (и даже формально не подписанный председателем ЦИК Михаилом Калининым), с полным основанием можно назвать хартией террора. Документ предписывал заканчивать следствие по делам о террористических организациях и актах в десятидневный срок, рассматривать их в суде без участия обвинения и защиты, не допускать кассационного обжалования и ходатайств о помиловании, а приговоры о расстреле приводить в исполнение немедленно после их оглашения.

Этот документ автоматически «повышал» роль и значение карательных органов, численность которых после 1 декабря 1934-го стала расти и которые, начали действовать активно. 4 декабря в «Правде» было опубликовано сообщение об арестах больших групп «террористов-белогвардейцев». 16 декабря были арестованы ветераны ленинского руководства Лев Каменев и Григорий Зиновьев. 28—29 декабря выездная сессия Военной коллегии Верховного суда СССР приговорила к расстрелу 14 человек, обвиненных в непосредственной организации убийства Кирова. В приговоре утверждалось, что все они, включая Николаева, были «активными участниками зиновьевской антисоветской группы в Ленинграде».

С Ленинградом как бы все понятно, как и с Москвой, где молниеносно произвели аресты. Но дело в том, что еще раньше, 18 декабря, в Киеве выездная сессия Военной коллегии Верховного суда СССР под председательством Василия Ульриха рассмотрела дела 37 человек. Их обвинили в участии в Объединении украинских националистов (ОУН) — организации, которая будто бы ставила целью свержение Советской власти. Как сообщалось, «суд установил, что большинство обвиняемых прибыли в СССР через Польшу, а часть — через Румынию, имея задания по осуществлению на территории УССР ряда террористических актов. При задержании у большинства обвиняемых отобраны револьверы и ручные гранаты».

Среди тех, кому вынесли смертный приговор, были, в частности, Роман Сказинский, Тарас и Иван Крушельницкие, Дмитрий Фалькивский, Григорий Косынка, Кость Буревий, Олекса Влызько и другие. В этой связи американский исследователь, автор книг «Большой террор» и «Жатва скорби» Роберт Конквест точно отмечал, что хотя во всех трех случаях (имеются в виду процессы в Ленинграде, Москве и Киеве) говорилось, будто большинство обвиняемых тайно прибыли из-за границы с террористическими целями, «мы видим, что почти все казненные в Украине были хорошо известными писателями, культурными и общественными деятелями. За исключением одного молодого дипломата и одного поэта, который был в Германии, они все не покидали Украину в течение многих лет».

В системе сталинского «правосудия» это, собственно, не имело значения. Для Украины, которой с конца 1932 года фактически руководил присланный из Москвы Павел Постышев, 1 декабря 1934-го стало тем рубежом, который ознаменовал новый виток террора. Начались повальные аресты, и самые нелепые обвинения вынуждены были подписывать известнейшие украинские интеллектуалы, политики, деятели культуры. Среди этих обвинений — «украинский буржуазный национализм», «троцкизм», «террористические замыслы». Даже Лев Троцкий (а он, как известно, никогда не питал к Украине симпатий, хотя тут родился) вынужден был констатировать в одной из тогдашних своих эмигрантских публикаций, что «нигде репрессии, чистки, подавление и все прочие виды бюрократического хулиганства в целом не достигали таких страшных размеров, как на Украине, в борьбе с могущественными скрытыми силами в украинских массах, стремившихся к большей свободе и независимости».

Разумеется, Сталин не забыл и о своих реальных или потенциальных противниках внутри партии. Он начал со старой гвардии. В середине 1935 года было распущено Общество старых большевиков и Общество бывших политкаторжан. Практически все участники XVII съезда ВКП(б), как его тогда называли, «съезда победителей», были уничтожены (из 1225 делегатов с правом решающего и совещательного голоса репрессировали 1108 человек). Началось проведение широкомасштабных судебных политических спектаклей на «материале» видных деятелей партии, бывших оппозиционеров. Это были процессы над Григорием Зиновьевым, Львом Каменевым и другими в августе 1936-го, над Георгием Пятаковым, Карлом Радеком и другими в январе 1937-го, над Николаем Бухариным, Алексеем Рыковым и другими в марте 1938-го. Была осуждена на закрытом процессе в июне 1937 года группа советских военачальников (Михаил Тухачевский, Иона Якир и другие).

Эти процессы, волна арестов (в 1937 году количество арестов увеличилось по сравнению с 1936-м в 10 раз), гласное разрешение НКВД применять пытки (негласно они давно применялись) — все это должно было, по сталинскому замыслу, стать хорошей школой и уроком для нового поколения руководителей, выдвинутых в ходе репрессий и перманентно проводившейся «чистки» партийных рядов. К власти лавиной пошли кадры, от которых требовалась идеологическая «чистота», максимальная идеологическая флексибильность и отсутствие самостоятельного политического мышления, готовность выполнять директивы «сверху». Именно в ходе кадровой революции, начатой после убийства Кирова и продолженной в период «большого террора», наверх, тогда еще в «среднее звено», вошли, например, Михаил Суслов, Леонид Брежнев, Николай Подгорный, Алексей Кириленко и другие. Те самые будущие лидеры «застоя»…

«Киров своей кровью открыл нам глаза»

Не стоит забывать — убийство Кирова было далеко не первой загадочной смертью, которую связывали с именем Сталина. Ходили упорные слухи о том, что именно по сталинской директиве на операционном столе был «зарезан» Михаил Фрунзе, рассказывали об отравлении знаменитого ученого Владимира Бехтерева, который поставил Сталину «неудобный» диагноз о его психическом заболевании. В Тифлисе в совершенно мирных условиях грузовик наехал на знаменитого революционера-боевика Камо (Симона Тер-Петросяна), много чего знавшего об участии Сталина в разного рода экспроприациях с целью добычи денег в партийную кассу.

Но, конечно, убийство Кирова следует признать особым случаем. Оно стало воистину поворотным пунктом в карьере Сталина и открыло, как выразился один автор, эпоху публичных и тайных процессов над старой гвардией большевиков. Кое-кто даже склонен считать, что вряд ли в истории какой-либо страны найдется пример, когда убийство одного из высших должностных лиц могло привести к такой резне, которая последовала за смертью Кирова.

Это убийство, если оно действительно было «заказное», можно с полным основанием назвать советским вариантом поджога рейхстага. Во всяком случае, если бы его не было, Сталин бы его придумал. Почувствовав не то что угрозу своей власти, а просто намек на недовольство, он без колебаний напомнил всем, кто он на самом деле и что им раз и навсегда сделан выбор в пользу правления с помощью свирепого террора. После жестокой Гражданской войны, бесчеловечных коллективизации и «раскулачивания», после инфернального голода начала 30-х Сталин обрушил на людей новые и новые волны насилия.

Кстати, не кто иной, как сам Сталин 7 ноября 1937 года во время обеда на кремлевской квартире Ворошилова вдруг прокомментировал то свое решение: «Всякий руководитель должен иметь благородный страх не провалиться на работе, тогда будет сохранено доверие, оказанное тебе. Нужна была жертва Кирова, чтобы мы поняли это. Киров своей кровью нам, дуракам (извиняюсь за ясность выраженных мыслей), открыл нам глаза».

И еще об одном стоит, пожалуй, сказать. Кое-кто склонен к тому, чтобы своеобразно иронизировать: что вы так скорбите, ведь после 1 декабря 1934-го Сталин преимущественно резал коммунистов, «выбивал» тех, чьими руками, собственно, утверждалась большевистская диктатура? Во-первых, это не совсем так, если вспомнить наших земляков, которые «украинизировали», скажем, Соловки после указанной даты.

А во-вторых, рассуждать так — значит в определенной мере оправдывать то, что делал Сталин. Как и в случае с булгаковской осетриной, не бывает жертв террора первой и второй свежести. Какой бы части социума ни касались провокация и террор правящего режима, они в конечном счете коснутся своим смертоносным крылом всех. Мне почему-то кажется, что по истечении 70 лет после выстрелов Леонида Николаева в Смольном мы дожили до понимания и этой истины.