"Счастливые каски" вместо цветов

В отделении травматологии артемовской больницы еще с июля "военное положение" со всеми необходимыми атрибутами - флагами и детскими рисунками на стенах палат, стойким фронтовым запахом в коридорах, который не выветривается даже с порывами первого весеннего ветра. И "круглосуточными" девочками-волонтерами, снующими среди докторов со своими лимонами и тапочками.

Они и правда тут совсем как дома: кто-то пришел на утреннюю смену, кто-то прибежал сразу после работы, а у некоторых тут уже привычно проходит законный перерыв. Потому что, в пику "ватным" настроениям в городах Донбасса, в Артемовске очень много волонтеров. Большинство из них - женщины…

Волонтеры, как и бойцы, часто знают друг друга по позывным: так удобнее и, что не менее важно, безопаснее. Тем более что сейчас трудно предсказать, где линия фронта будет завтра. Одну из самых активных помощниц в артемовской больнице Лену Лав даже не спрашивают, почему ребята так ее зовут - через любящее сердце обычной жительницы Артемовска прошли сотни судеб раненых бойцов.

- Собственно, ни на какую особую женскую исключительность мы не претендуем. Все обязанности здесь можно выполнять независимо от пола: помыть, переодеть, выслушать. Мне, например, помогает сын-подросток, а муж недавно поступил на службу в медроту Нацгвардии. Но именно женские, "домашние" руки иногда помогают облегчить страдания, а ласковое слово - души, - считает Елена.

Она перебирает коробки в "своей" военной палате на четвертом этаже: в одну - спортивные штаны, в другую - футболки, в больших упаковках под кроватью - резиновые тапочки, которые артемовские волонтеры скупили уже, наверное, у всех интернет-поставщиков. Улыбается, складывая семейные трусы с детскими слониками от краматорских мастериц: иногда даже такая неожиданная мелочь, способная вызвать улыбку раненого, для волонтера - уже праздник.

- Пока в стране идет война, для меня других праздников нет и не будет. Не отмечала Новый год, не хожу на дни рождения, не думаю и о праздновании женского дня. Не время, понимаете?! Хотя подарки от бойцов иногда бывают. Кто шоколадку подарит, кто открыточку. Но все больше подарки военные. Девчатам "на память" от больших чувств патроны и даже светошумовые гранаты дарили (правда, мы потом такие "подарочки" сдаем военным медикам). А мне так вообще повезло: разведчик с позывным "Сармат" подарил свою каску. Говорит, счастливая. Его потом в тыл увезли лечиться. А у меня до сих пор лежит эта каска... Когда Сармат опять вернется на Донбасс, отдам - пусть его опять защищает!

В больницу Лена пришла еще в сентябре. Очень хотела помогать бойцам, но боялась, что не пустят - там же должно быть все стерильно! В Интернете нашла контакты артемовской волонтерской группы "Бахмут Украинский", члены которой помогали на передовой и в больнице, плели сетки и сушили борщи. Предложила свою помощь.

- Сначала я думала, что главное - накормить и переодеть бойца. Но оказалось, что им больше нужна обычная забота. Из-за потока раненых и привычной медицинской рутины не до разговоров: уколы, капельницы, перевязки. А поговорить с человеком, с которым только что произошла беда, некогда. Они сначала такие съежившиеся приезжают, боятся (все-таки донбасский город). Очень удивляются, когда видят нас: бывало, по несколько раз спрашивают, откуда мы приехали. Не верят, что мы местные. А нам крайне важно доказать им, что все жертвы, ранения, боль - не напрасны! Мы здесь, в освобожденных городах Донбасса, ценим то, что можем жить в своем городе, в мире и покое. И благодарны ребятам за это, - уверена Елена.

Конечно, далеко не все в городе придерживаются такого же мнения. И странных, по мнению большинства, волонтеров обвиняют в корысти и пиаре, откровенно оскорбляют и даже угрожают. Но девушки, женщины и глубокие старушки упрямо приходят в больницу, чтобы кому-то обмыть окровавленное лицо, кого-то накормить борщом, а для кого-то стать благодарным слушателем. Мелочи, из которых складывается жизнь. У кого-то - новая жизнь, после ранений и чудесных спасений.

А среди тех, кто поначалу их сторонился и опасался, у артемовских волонтеров уже появилось много друзей. Ребята постоянно звонят своим волонтерским благодетельницам, некоторые уже успели подружиться семьями и даже съездить в гости. А многие знакомцы Елены поселись в ее женском дневнике: она решила записывать самые радостные и самые тяжелые моменты прифронтового госпиталя. Так легче пережить эти праздники и трагедии, а потом - не забыть…

* * *

14 октября. Атакован 32 блокпост под селом Бахмутовка. Восемь "двухсотых". Несколько пропавших без вести. 17 октября Армен Никогосян привозит бойца 24 бригады Николая Калпанчука с травмами рук, ног и ожогами лица. Он около трех суток пролежал в канаве, после того как его БТР был подбит. Он - один из тех, кого считали пропавшими. Когда его увидела, подумала - лет 40. Оказалось - 26… Все время просил пить и переживал, что остался голым, совсем без вещей. Собирая его на эвакуацию в Харьков, собрала целый пакет. Так и поехал - с чистого листа, считай, после второго дня рождения…

* * *

Сергея Догополова из "Полтавы" еле отмыли. Я несколько часов вытирала лицо и тело марлей и бинтом - сколько же земли было, ужас! Он сильно дрожал, хотя в палате было жарко. В палату зашли два его сослуживца, спросили, кто этот боец - они не смогли узнать его. Когда я ответила, один из них не сдержал слез: "Это мой кум!" Сергей потерял правый глаз и частично слух. Потом мне рассказали, что его машина подорвалась на мине при патрулировании. Двух бойцов потеряли, а Сережу отбросило за дом, где он долго лежал полностью засыпанный землей. Потом эту донбасскую землицу я и отмывала с Героя.

* * *

В первой декаде декабря поступили два разведчика, на машину которых наехал наш танк. Один парень насмерть, а Юра и Коля попали в нашу больницу. Юра - с тяжелейшим ушибом грудной клетки и проблемой с легкими. Спросила у хирурга - выживет? Тот так ничего и не ответил. Общалась с Юрой, говорила, что Путин все равно сдохнет, а мы будем жить долго и счастливо. Юра сказал: "По-любому!" Всю ночь переживала, плохо спала. Утром очень медленно одевалась, оттягивая время выхода. Почти не дыша подошла к палате - Юра на кровати! Живой!

Ухаживала за ним до отъезда в Харьков. Попросили подушку для Юры. Принесла. Он шепчет: "Поставь автограф прямо тут, на подушке!" Пытаясь не разреветься, написала: "Коля и Юра! Мы вас любим! Слава Украине!" Провожая в реанимобиль, попросила Колю позвонить, как доберутся. Но, увы, он не позвонил. Конечно, подумала о самом плохом - наверное, не захотел расстраивать. Несколько раз безуспешно пыталась разузнать через бойцов, которых отправляют в Харьков. Однажды в Артемовск приехал медик из той бригады, которая забирала Юрия. И я решила: он-то точно поможет узнать, что с Юрой! При мне доктор позвонил туда, и я услышала фразу: "Все, да? Ага, ну ладно…" И как бы он мне потом ни доказывал, что с Юрой все нормально, я так и не поверила до конца: может быть, он тоже берег меня. Однажды я увидела во дворе девушку из той самой бригады. Я как сумасшедшая побежала за ней, схватила за руку: "Юра, танк, ушиб груди?!" Она не сразу поняла, о чем это я. Но потом вспомнила и сказала: после двух недель лечения Юрий уехал долечиваться. Отлегло. Живой значит…

* * *

В начале января поступил парень с бронхитом. В больницу, в которую обычно военных не отправляют. Позвонили - я принесла одежду и покушать. Медсестры сказали, что Андрей в плохом эмоциональном состоянии. Когда узнал, что его пришли проведать - расстроился, метался по комнате. Потом с трудом разговорили: живет со старенькой мамой, которая не знает, что он воюет. На фронте уже долго, нужно бы отдохнуть! Но Андрей не хотел об этом даже слушать - изменился в лице, отказался от поездки в Харьковский госпиталь. Я поняла - нужен психолог. Но та, которую мы обычно приглашаем к ребятам, могла только к следующему вечеру. Провал! Ребята из медроты посоветовали связаться с командиром Андрея - он может послушать только его приказ! Легко сказать… А как выманить номер телефона у человека, выглядящего, как загнанный в угол волк, у которого "все тут сепаратисты"? Но мне удалось попросить поговорить с его сослуживцем, которого шепотом уговорила рассказать командиру о состоянии Андрея. Командир, надо отдать должное, сразу отозвался и приказал Андрею ехать на лечение (оказалось, они знали о тяжелом душевном состоянии парня).

Когда я пришла за ним в палату, он надел на себя всю одежду, какая была с собой. Он приготовился в окоп: несколько свитеров, слои подштанников и ватные штаны. А в пакете - несколько черных шапок. Андрей не мог привыкнуть к мирной жизни, он продолжал воевать. Оставалось только убедить доктора оставить Андрюше место в "таблетке". Врач предупредил: если боец не захочет, насильно его никто не повезет! Он молчал, я делала "круглые глаза", давая понять, что ручаюсь за Андрея. Мы посади его в самый центр машины, подальше от дверей. И вдруг Андрей рванул на улицу. Доктор - за ним. Я обомлела: все сорвалось! Оказалось, Андрей решил отдать доктору "запрещенные предметы", которые хранил в надежде на возвращение на фронт. Уселись назад. Я решила все-таки дождаться отъезда машины - мало ли… Помахала вслед. Все, можно расслабиться.

Когда наши войска "организованно" выходили из Дебальцево, в Артемовске творилось невероятное. В больнице - более ста раненых, в городе - тысячи вышедших из ада военных. Вдруг звонок. "Лена, это Андрей, я только из Дебальцево!" После лечения он вернулся к своим, живым вышел в Артемовск. Его и еще шестерых друзей приютила у себя семья нашего волонтера: выкупали, обстирали, накормили, уложили спать. Видела потом фото - веселый и довольный в гостях. Ну вот, а то "все сепаратисты тут у вас"…

* * *

Черный понедельник. В канун Рождества ничто не предвещало беды. Позвонил Макс, лежавший в военной палате с ушибом спины: бойцы прибывают. И их очень много. Страшное ДТП. Одна скорая. Один школьный автобус, из которого слышны стоны - выносят тяжелораненого бойца. В коридоре на первом этаже много пострадавших: на кушетках, на стульях, просто на полу. Бойцы тащат носилки, тяжелые автоматы все время падают с плеча. Не знаю, за что хвататься и как помочь… Помогаем затаскивать в лифт. Несколько очень тяжелых, посиневших. Двое не доехали до четвертого этажа. Я бегом сносила одеяла, чтобы укутать тех, кто ожидал подъема наверх. Одного бойца положили вдоль стены. Мне крикнули - бинт неси! Я принесла несколько бинтов. Саша взял и завязал руки. Только тогда я поняла, что бинт нужен был уже покойному бойцу. Перекрестились. Бойца накрыли, документы положили на грудь.

Это была одна из самых тяжелых ночей в моей жизни. В тот вечер была ужасная погода. КамАЗ и автобус с бойцами батальона имени генерала Кульчицкого столкнулись недалеко от Артемовска. 12 погибших. Трое из них уже в нашей больнице. После того как большую часть раненых подняли в травматологию, у меня появилась возможность просто постоять и поплакать над телом неизвестного мне мальчика. Стояла и думала, что родные и близкие этого парня даже не догадываются, что его уже нет. И что лежит он на полу какой-то артемовской больницы.

Наутро почти всех раненых увезли в Харьков. Длинной вереницей реанимобилей. В палате осталось несколько человек, из них - два водителя КамАЗов. Один все время спрашивал, где его берцы, потому что на его ужасно большой размер ноги потом не найдешь. Второй плакал и клял себя за то, что совершил такую аварию. К первому пришли товарищи и благодарили за то, что он "как мог, вывернул свой руль". Сказали, что если бы не он, жертв было бы гораздо больше. Узнав, что их уже 12, боец схватился за голову и заплакал. Я попросила их уйти, чтобы не расстраивал раненых. Когда его забирали в госпиталь, он все просил Армена Никогосяна найти ему берцы его невероятного размера. Тот пообещал. Колонна с мигалками увезла последнего пострадавшего в этой страшной аварии. Мы с Арменом стояли на улице и молчали. В травмпункте артемовской ЦРБ разрывался телефон - родные пытались хоть что-то узнать о своих ребятах.

* * *

25 января танки противника прорвались на наши позиции в районе села Новогригорьевка. Был страшный бой, в больницу стали поступать раненые. Очень много контуженых. В коридоре заметила одного, похожего на цыгана. Он шел по коридорам, заполненным ранеными, заглядывал в палаты, как будто искал кого-то. Вдруг он присел на кровати бойца в коридоре, обнялся с ним и горько заплакал. Было видно, что он пережил что-то очень страшное: в его резких словах, потухшем взгляде было что-то между отчаяньем и ненавистью. За суетой происходящего я потеряла "цыгана" из вида, но потом наша его в палате у окна. Он лежал, смотрел в потолок, по его щекам текли слезы. Я взяла его руки. "Руслан", - тихо представился он. На шее я увидела жетон, на котором было написано ФИО и позывной. "Ворон?" - переспросила я. Он кивнул и сказал: "Командира жалко".

Он долго молчал, а потом почти навзрыд рассказывал о том, что на его глазах танк наехал на ребят, а от командира осталась одна каска. Я представила эту страшную картину, когда живого человека просто сравняли с землей тяжелыми гусеницами. Мои слезы капали на его руки, которые я продолжала держать. Как, как парням пережить такое? Уходя домой, я попросила ребят присмотреть за "Вороном", понимая, что в таком состоянии он мог натворить что угодно. Утром его уже не было - всех солдат, прибывших накануне, увезли в Харьков. На месте "Ворона" лежал новый послеоперационный больной с ампутацией руки и множественными травмами. "Привет, сколько тебе лет?" - спросила я. "Саша, старый уже, 38", - улыбнулся боец, хотя лицо его было исполосовано.

Оказалось, что Саша - корректировщик, вчера во время боя ему не повезло. На него наехал российский танк: "Сначала один раз, а потом еще вернулся, видно, было мало". И тут у меня в голове всплыли слова "Ворона" о своем командире, которого танк с землей сравнял. Почти шепотом спрашиваю, знает ли он бойца с позывным "Ворон". А он рассказывает, что именно Руслан пытался его вытащить, но получил приказ отходить, а потом понял, что командир погиб. Я чуть ли не прыгала от радости, решив во чтобы то ни стало сообщить "Ворону", что Александр жив, чтобы тот не корил себя страшными картинами гибели друга. По счастливой случайности танк, раздавивший Саше обе руки и ногу, пощадил мобильник, лежавший в бронике. Мы нашли там номер "Ворона" и приложили телефон к уху Саши. Все, сбежавшиеся в палату, замерли. "Кто это?" - послышалось в трубке. "Командир твой, не узнал?" Пауза была долгой. Конечно, сколько времени нужно, чтобы поверить в то, что человек, которого ты уже мысленно похоронил, жив? Потом было много расспросов, они договорились встретиться в Харькове, куда Сашу к вечеру эвакуировали. А мы плакали, радуясь, что в этот раз страшная история завершилась счастливо.

P.S. Из-за напряженной ситуации в Артемовске и его непосредственной близости к зоне АТО, героиня статьи в целях безопасности не желает публиковать свое настоящее имя и фото. Редакция с пониманием и уважением относится к ее просьбе.