Маруся Гончарова. Режиссер собственной жизни

На самом деле, по паспорту, ее зовут Марианна - родительский компромисс: мама хотела назвать дочь Машей, а папа - Аней. Сама Маруся долгое время стеснялась своего имени, оно ей страшно не нравилось. Поэтому дома ее звали сначала Мышкой, позже - Мышей, а потом - Мыхой. После же сериала "Богатые тоже плачут", когда Марианнами массово стали называть сначала девочек и даже мальчиков (Марьян), а потом - коз, коров и собак, Марусе стало легче. Правда, для друзей она так и осталась Марусей, ну, или Манечкой. И я понимаю - почему. Марианна - слишком идеальное и от этого тяжелое имя. Маруся же - легкое и радостное, как перышко, которое в любой момент порыв ветра может унести в неведомые дали, - отражает сущность этой жизнерадостной женщины гораздо лучше.

С ней на самом деле очень легко. Маруся - из тех людей, у которых, кажется, нет времени на депрессии и рефлексии; людей, которые просто делают то, что идет от души. Возможно, кому-то она кажется при этом немного наивной, но совершенно точно - очень человечной. И думаешь: такой стиль жизни - это, наверное, природный дар. Но потом, видя, сколько всего она делает; слыша, как просто, не "надевая" при этом значительное лицо, говорит об этих своих на самом деле очень больших делах, ты понимаешь: за видимой легкостью и непосредственностью скрывается тяжелая, серьезная работа над собой.

Маруся Гончарова - писатель, журналист, переводчик. Автор книг "Поезд в Черновцы", "Кенгуру в пиджаке", "Черная кошка в оранжевых листьях", "Моя веселая Англия", "Дракон из Перкалаба" и многих других. В сентябре 2016-го в издательстве "Фолио" в переводе на украинский язык вышло пять ее книг. Постоянный автор журналов "Фонтан", "Радуга" и "Публичные люди".

В 2015 году Марианна вела семинары по современной юмористической литературе в арт-колледже г. Гриннелла (США), и целых 25 лет руководила уникальным в своем роде молодежным театром "Трудный возраст", который сама же и создала.

- Маруся, наше знакомство началось в ЖЖ еще в
2008 году, с вашего текста "Большая вода", написанного во время тогдашнего наводнения в Черновицкой области и опубликованного в ZN.UA. Вы были очень популярным блогером. Почему решили оставить ЖЖ? Куда перенаправили свою активность?

- В 2014 году, во время Майдана, когда начали гореть шины, я была как бы диспетчером, начала вывешивать в ЖЖ объявления. Чтобы люди знали, куда и кому нужно везти лекарства. В тот день, когда студенты прятались от преследования в Михайловском соборе, я написала, что нужны лекарства, теплые вещи, горячая еда. И вдруг группа блогеров, раньше очень хорошо ко мне относившихся, читавших мои книги, начала меня травить. Чего только я тогда о себе не прочитала... И поняла: нужно оттуда уходить. Все-таки ЖЖ - это российский сервис и контент. Люди могут понять что-то только на собственном опыте. Убеждать, тратить на это свои силы, нервы, слова нет смысла.

И я перешла в Фейсбук. Кроме того, у меня есть активные читатели, киевляне, которые к 8 Марта подарили мне сайт, где размещаются все новинки.

- Кем вы себя считаете прежде всего - блогером, писателем, журналистом, режиссером?

- Я та-акие борщи варю! (Смеется.) А если серьезно, я - графоман, писатель. Я не считаю, что это - моя профессия, но это то, чего я не могу не делать. Конечно, все зависит от результата. Бывает, пишу чушь. И редактор деликатно мне говорит: "Это не в твою силу. Выбрасывай". А бывает, что и редактору, и читателям нравится. И тогда получается. На самом деле любой писатель, который не может не писать, - графоман.

- А с чего началось ваше писательство?

- Тяга была давно. Я писала пьесы, сценарии. Еще школьницей, потом в университете. Мои сочинения были лучшими.

Мысль публиковаться пришла, когда родилась Лина. Мне было уже 38 лет. Я сидела дома. И все получилось случайно-неслучайно. В журнал "Фонтан" я отправила несколько своих опусов громадного размера, сопроводив их коротким письмом. Именно оно и привлекло внимание Валерия Хаита - он попросил прислать что-то покороче. Так все и началось. Потом рассказы заметили. Издательство попросило одну книгу, вторую, третью…

- Что до этого делали?

- Ездила в Англию переводчиком, принимала группы здесь. Активно занималась английским языком. И у меня был театр "Трудный возраст". Мы жили в провинции, а мой сын Данька, благодаря моим родителям, получил хорошее домашнее воспитание. Ему нужно было где-то применять это большое количество общих знаний, тратить свою энергию. И я создала театр. Пришла в Дом детского творчества, директор дала добро, и на их базе я работала. Написала пьесу "Солнечный синдром" по рассказу Р.Брэдбери "Лето в один день", по мотивам пьесы Стругацких "Туча". То есть собрала в кучу все, что связано с новыми подростками, незашоренными, видящими и мыслящими по-другому. Слово "индиго" тогда еще не было распространено.

Жюри недоумевало, когда приехало к нам на спектакль. Но мы получили Гран-при, и постепенно театр "раскатался", просуществовав таким образом 25 лет. В него ходила и моя дочь Лина.

Сначала я брала детей от 14 до 19 лет. Потом все стали приводить с собой младших братьев и сестер, и кто-то из родителей попросил: "Сделайте нам что-нибудь еще". Мы сделали студию при театре, и там очень активно играли разные сказки.

А научилась я этому, поскольку когда-то сама ходила в такой театр. Мне интереснее было сидеть в зале, чем играть на сцене. И эту свою мечту я воплотила.

Каждый год театр ставил перед собой какие-то определенные задачи. Например,
целью спектакля "Солнечный синдром" было проложить мост между родителями и детьми. Черновицкие родители нередко уезжают на заработки за границу, оставляя детей на бабушек, соседей, родственников. Дети по ним очень тоскуют. Синдром отрыва от родителей накладывает серьезный отпечаток и имеет серьезные последствия.

Потом несколько лет мы учили английский язык - ставили на нем пьесы, пели песни. У меня была возможность, и я помогала этим детям. Опять же, мои дети тоже были в этом театре. Для меня это было очень важно. Город у нас хоть и маленький, но достаточно европейский. Люди довольно образованные. К нам на спектакли ходили с удовольствием.

- Почему все закончилось?

- У меня были самые доверительные отношения с моей директрисой Евгенией Петровной Дмитриевой. Она даже не смотрела, что я ставлю. Она знала, что до какого-то времени ничего не поймет на репетициях, но результат ей понравится. И помогала мне, чем могла: договаривалась с администрацией, доставала нужный реквизит. Например, для пьесы www.маугли.ком.юа нужен был огромный экран - компьютер. Маугли у нас был программистом, Багира - геймером. Они были влюблены друг в друга, а их команды соревновались. Багира с Маугли ссорились на сцене, а на компьютере (мультимедиа тогда еще не было, был теневой занавес) их фигуры соединялись, танцевали и вместе уходили куда-то.

А для "Солнечного синдрома" нужно было много разноцветной полиэтиленовой пленки, чтобы показать "мокрость" всего вокруг на планете, где беспрерывно идут дожди. Все это помогала доставать Евгения Петровна.

И вот она ушла на пенсию…

Как раз в этот момент мы делали проект - решили оправдать Сальери. Как-то мы заговорили об исторических ошибках. О том, например, что Ричард III не был таким уж страшным горбуном и уродом, как его изображают. И никто не доказал, что он был детоубийцей. А вместо Шекспира, скорее всего, пьесы писал кто-то другой. Возможно, - целая группа авторов.

Мы перебирали исторические ошибки, и на каждую репетицию дети приносили все новые идеи. И все же остановились мы на Сальери, обвиненным Пушкиным в убийстве великого Моцарта. Мы с детьми копались в документах целый год. Подключили юридическую кафедру нашего университета, и студенты привезли нам оттуда мантии для судьи, адвоката, прокурора. Выпускница юрфака, участвовавшая в разных странах в моделях, когда студенты-юристы разыгрывают судебную процедуру, учила нас.

Костюмы я доставала сама - моего директора уже не было. Мой муж собирает и реставрирует старинную мебель. Ее мы и взяли для сцены. Даже нашли старинный судейский стол, за копейки его выкупили и отреставрировали.

Мы не знали, чем закончится этот наш суд над Сальери. Репетиции с группами защиты и обвинения проходили отдельно. Обвинение не знало, какой факт на спектакле вытащит защита, и наоборот.

Свидетелем у нас была жена Моцарта, которая читала его письма о любви. Для иллюстрации мы взяли кусок из Паустовского, как умирал старый повар. Кроме того, у нас была группа, дважды и по-разному игравшая из "Маленьких трагедий" Пушкина отрывок, в котором Сальери отравил Моцарта. Один раз - от защиты, и зрители видели, что Сальери не мог отравить Моцарта. Второй - от обвинения, где он все-таки его
отравил.

Все зрители были присяжными. Им раздали белые и черные пластиковые скрипичные ключи, которые потом собирались в большую вазу. Один раз выиграла защита (там играла моя дочь), второй - обвинение.

Я не профессиональный режиссер. Но интуитивно умею спровоцировать детей так, чтобы сцена держала зрителя в напряжении до конца спектакля. Ведь самые талантливые актеры - это дети.

Конкурсная комиссия была в восторге. Дети после спектакля выходили, напевая 40-ю симфонию Моцарта.

Общество, образовавшееся вокруг театра, годами наращивало дружбу и любовь друг к другу. Как улей. В театре было несколько браков. Некоторые семьи приводили уже своих детей. Они до сих пор - друзья. Плечо подставят и ночью прибегут, если надо. Отношения были очень честными.

…Но Евгения Петровна ушла. И я ушла вслед за ней. Таков был давний уговор.

Я тогда много ездила, была загружена. И мой редактор сказал мне: "Зачем тебе это? Твои дети уже окончили школу. А ты идешь против течения". Мне, конечно, очень больно. Многих детей я оставила без глотка воздуха. Но надо было выбирать. И я стала серьезно заниматься своими книгами, писать.

- Какой из ваших проектов вы все-таки считаете наиболее удачным?

- Это мои дети. Оба. Младший проект очень дорого мне дался - веерное отключение света, кесарево сечение, потеря дыхания… Я просыпаюсь, а вокруг - свечи...

Так что главные проекты - мои дети. И жена моего сына - тоже мой любимый проект. Она - дочь моих друзей, и выросла на наших глазах. А сейчас новый проект растет. Внук.

Ну, а на данный момент, думаю, мой лучший проект - новая американская книга, я начала ее писать ровно год назад. Нон-фикшн. Вроде бы это роман-путешествие, но он мистический. Там много намеков на "Алису в Стране Чудес", есть связь с Марком Твеном. Есть и масонская ложа.

Этот серьезный проект связан также и со мной. Я как-то по-новому себя рассмотрела, ведь на мне была серьезная ответственность - вела семинары по своим книгам, а также по современной юмористической литературе. Так что тоже училась и старалась. Для меня было открытием, как там учатся студенты. У них очень сильные преподаватели.

- Студентам был понятен ваш юмор?

- Да. Как ни странно.

- Что больше всего вас поразило в Америке?

- Отсутствие значительного выражения на лицах. Особенно среди чиновников. Даже напускная профессиональная приветливость лучше, чем значительное лицо. И четкая расстановка ролей: чиновники на службе у людей, и у меня в том числе, пока я там была. Они были на службе у меня, а не я бегала к ним с поклоном.

То, как дети учились. Да, в общем, все. Я все время думала: не буду сравнивать. Но все равно сравнивалось. Нет департаментов образования, культуры. Но все фонтанирует идеями. Эта их детскость, честность… И то, что они о нас совершенно ничего не знают…

Я живу в маленьком городе, приехала в маленький город, в настоящую одноэтажную Америку. Большими городами меня не удивишь. А вот маленькая Америка, где все друг друга знают, ходят в гости, в магазинах здороваются и спрашивают, как дела...

Книга сейчас у редактора. И, судя по реакции, у меня, кажется, получилось передать эту атмосферу маленького города.

- Рассказы, написанные вприпрыжку, - что это значит? Как вы сами определяете жанр ваших книг?

- Говорят, юмористические рассказы. На самом деле я себе таких задач не ставила. Писала, как пишется. Все-таки моя жизнь - в поезде. Одна моя половина - в Одессе (мои бабушка с дедушкой жили там, и то, как они разговаривали, было для меня привычным), вторая - в Черновцах. Когда я начинала читать со сцены и люди смеялись, меня это поражало. Я думала, мои рассказы - лирические. А оказалось - юмористические. Усмешнять их специально я никогда не пыталась.

Вприпрыжку - так когда-то сказал Резо Габриадзе. Может быть, потому, что веселые. Или такой язык. Я пишу, как хочу, никогда не выстраивая язык, как положено маститому писателю. Могу начать рассказ со слова "Ах!" или "Нет, вы подумайте!" Говорят, что я пишу разговорным, нелитературным языком.

- Читая ваши рассказы, я понимаю, что вы - человек, который умеет наблюдать и слушать. Редкое умение в наше время. Возможно, причина многих наших проблем именно в этом - в неумении слышать другого. А как считаете вы? Как воспринимаете людей?

- Людей я воспринимаю с радостью. Всякий человек мне интересен. Ну, кроме, конечно, определенной группы самовлюбленных людей, которые слышат только себя.

Я люблю путешествовать, потому что я хороший слушатель. Люблю слушать людей, разговаривать в очередях. В основном задавать вопросы, провоцируя разговор. Почему слышу хорошо - не знаю. Возможно, так воспитана родителями. И еще моя подруга Лена Бирюкова, которой я посвятила "Дракона из Перкалаба". Она очень тяжело умирала, и в книге я придумала ей другой уход, которого она была достойна. Сама художница, она очень многому меня научила. Чувствовать.

А вижу… Я всегда была очень близорука, и потому присматривалась к деталям. Видела то, что близко, мелочи, а далеко, глобальное - нет.

Как-то я приехала во Львов с поэтессой Ириной Иванченко. Она мне говорит: "Посмотри, там башня". А я вижу старичка, сидящего с газетой, хромого голубя, который пытается взлететь, смешные тапочки у девочки… Я не понимаю, почему. Мне неинтересно смотреть на башню. Я могу увидеть ее в Интернете. Замки, храмы, дворцы, башни - они вечные. Мне интереснее разговаривать. Мне достаточно деталей. Я их люблю.

- Отношение к писателям, пишущим сегодня на русском языке, в Украине сейчас довольно сложное…

- Я этого не чувствую. Такое же, как и раньше. Вот даже переводчица Оксана Драчковская, которая перевела на украинский язык четыре мои книги, спрашивала: "Зачем? Ваши читатели читают вас на русском".

Очень хорошо перевела, кстати, сохранив "вприпрыжку". Но раскупается лучше все же на русском.

- А с украинским языком у вас какие отношения?

- Сейчас - человеческие. Я стараюсь. Во-первых, со студентами я говорю если не на английском, то на украинском. Поэтому выучила всю лексику, связанную с грамматикой. Я еще немножко стесняюсь говорить. Ищу слова. Часто перехожу на английский. Но, думаю, все будет нормально. Во-вторых, Лина, приезжая домой, говорит со мной только по-украински.

- Писать не думали на украинском?

- Я пишу детскую книжку про кота. Должна сдать ее в декабре.

- В своих рассказах вы почти никогда не затрагиваете политику. Хотя сейчас трудно оставаться полностью аполитичным человеком. Как вам это удается?

- Мне это просто неинтересно. И на самом деле у меня нет такого высокого уровня интеллекта, чтобы разобраться в том, что сейчас происходит. Где правда, а где - ложь, кто врет, кто ворует… Для меня правда - это конкретный человек. Если мальчики на войне мерзнут в окопах или кто-то ранен, я знаю, что им надо помочь. Вот такая у меня правда. А с высокой политикой стараюсь дела не иметь.

Но в моей последней книге "Аргидава" все же проскользнуло нечто. Скажем, дикарь по имени Ненастье, списанный с одного из исторических персонажей, очень похож на одного из действующих лиц сегодняшней политики - невысокого роста, завистливый, дурно воспитан. Он наглец, вор, убийца, не ценящий человеческие жизни. Извращенный и развращенный. Собственно, те, кто читают "Аргидаву", сразу его узнают, хотя у него нечесаная грива и он носит набедренную повязку...

- А с благотворительностью вы в каких отношениях?

- Если у меня вдруг появляется некоторая сумма денег, то какая-то часть из нее уходит на благотворительность. Тихо. Чаще всего - на помощь раненым. Системы в этом никакой нет. Я просто получаю в личку письма с просьбами о помощи. Честно говоря, однажды я ошиблась, и вырученные за продажу книг деньги отправила жуликам, которые якобы в АТО. Вскоре после этого страница, с которой просили деньги, закрылась. Ну что ж, пусть им будет хорошо. Досада была какая-то, конечно. Но дедушка мой говорил: если просят денег или хлеба, надо дать.

В целом, когда нужно срочно собрать деньги, а у меня их нет, я, как правило, собираю на концерте людей и провоцирую движение души. И люди дают деньги. Этому приему я научилась, работая с детьми. Не знаю, наверное, это определенная манипуляция…

- Сейчас многие стараются избегать слова "последний". Вас оно не пугает?

- Такие рискованные слова у меня вырываются часто. Но я не отношусь к ним как к каким-то роковым, кодирующим. К сожалению, я не всегда помню о том, что этот день нужно прожить на полную, ведь он уже не вернется. Не помню, видела это где-то или придумала сама, но в американской книге у меня есть часы. Если их запрограммировать на определенный возраст, то они показывают, сколько у тебя осталось времени. Мне кажется, такие часы могут человека организовать.

- Мне кажется, они могут свести с ума. Я бы не хотела иметь такие часы.

- Я тоже. Но все же я умею держать себя в руках. Потому что ответственность большая - у меня есть люди, которые меня очень любят и мною дорожат. Я не могу их подводить. Кроме того, я принимаю в семье многие трудные решения. Научилась этому, когда умер папа и я одевала его сама. Подумала, что имею право быть сильной, смелой, крепкой. И мгновенно все во мне поменялось…