Ирина Сазонова: "У детей, которые уезжают из лагеря, — очень красивые глаза"

Детский лагерь психологической реабилитации "Лесная застава" (пгт Дымер, Киевская обл.), куда вот уже третий год разные группы волонтеров круглогодично привозят пострадавших от войны детей, я хотела посетить еще год назад.

Получилось только сейчас. И хотя я слышала об этом лагере очень много, увидев все воочию и лично приняв участие в одном из занятий по "Конфликтологии", все же была поражена. Не шикарными условиями проживания детей. С этой точки зрения все довольно аскетично (два отдельных корпуса и четыре летних домика), хотя лагерь постоянно развивается (за забором копают маленькое озеро, достраивается церквушка, летняя веранда и т.д.). Родившись из огромного желания многих небезразличных людей создать место, в котором дети, вынужденные из-за войны изменить привычный ритм жизни, смогут почувствовать себя защищенными, любимыми, окруженными теплом и заботой, "Лесная Застава" поражает воображение тем, что в крайне насыщенной программе лагеря, не повторяющейся в точности ни в одну смену, нет абсолютно ничего случайного. Любая активность обязательна для участия каждого ребенка и направлена на получение определенного результата. Программа построена на трех китах: психологические тренинги, подвижные игры на свежем воздухе и детское волонтерское движение "Добровозик", ведь лучший способ помочь себе - это помочь другому. Есть в лагере и собственная валюта - "лесовички", их можно заработать на общественно-полезных делах, а потратить на внеплановые прыжки на батуте, езду на велосипеде и пр. Проводится "Город профессий" и много других интересных мероприятий, и список их постоянно дополняется и развивается

О том, с чего все начиналось, как работает и как именно это помогает детям, ZN.UA беседовало с психологом "Лесной заставы" Ириной Сазоновой.

- Ирина, с чего началась "Лесная застава"?

- В марте 2014-го мы начали помогать женам военнослужащих, выезжавшим из Крыма. Многие военные, сохранив присягу Украине и оставаясь в Крыму, отправляли свои семьи в Украину - чтобы на них нельзя было как-то повлиять. Мы же просто стыковали между собой людей - тех, кто готов был предоставить дачу или квартиру, поделиться вещами, и тех, кто выезжал.

Наша общественная организация "За право на життя" имеет отделения в 15 регионах. Но так получилось, что только четыре из них (в Крыму, в Донецкой, Луганской и Киевской областях) работали качественно и постоянно. Остальные продолжали на День защиты детей ездить в интернаты, а на День пожилых людей - в дома престарелых. Поэтому по нашей организации ударило сразу и сильно.

С другой стороны, вывозить детей было легче, потому что это делали психологи из этих регионов. Родители их знали и доверяли им детей. Но потом психологи стали не очень въездными и желанными на оккупированных территориях, ведь они вывозили детей. Какое-то время они были вынуждены находиться в лагере, пока не нашли жилье и работу, и не поехали куда-то дальше. Так что на первом этапе, когда никто не понимал, что делать с вывезенными детьми (как оказывать им психологическую поддержку, как проводить реабилитацию), у нас на базе оказалось много хороших психологов из Донецка и Луганска. Собственно, программа "Лесной заставы" создавалась людьми, которые сами видели, чувствовали и пережили то же, что и дети, которых сюда привозили.

- Как вы сейчас отбираете волонтеров, работающих с детьми в лагере?

-Желающие заполняют профайл, потом проходят собеседование - лично, по скайпу ил по телефону. За два дня до начала смены они должны приехать в лагерь, изучить программу, инструкции и пройти обучение, чтобы быть готовыми к работе.

В профайле есть тесты. Например, один из них показывает, каким образом человек выражает агрессию: может ли ударить ребенка - это первый вопрос. И второй - если человек направляет агрессию на себя, то в стрессовой ситуации это будет означать, что он себя "сожрет". А мне бы хотелось, чтобы люди получали удовольствие от работы, а не уезжали от нас разбитыми. Поэтому важно понимать, что с человеком будет здесь происходить.

Как правило, волонтеры приезжают на один заезд. Но, бывает - и на все лето. Некоторые шутят, что у них тут отбирают паспорта. Потому что не могут объяснить окружающим, почему они бросили дом и работу и сидят с чужими детьми в лесу.

Честно говоря, мне самой не всегда понятно, почему приезжают некоторые люди.

- Вы не спрашиваете о мотивации?

- Ценности и мотивацию я прописываю в профайле. Это выглядит приблизительно так: почему ты едешь на эту стажировку? Например, ответ "чтобы получить новый опыт, помочь детям" - это мотивация "к" (получить, двигаться к чему-то). А ответ "не сидеть дома, не деградировать" - это мотивация "от". Соответственно я выстраиваю отношения по мотивации в работе. Если мотивация "к", я буду говорить: если мы сделаем это, то дети будут счастливы, мы спасем мир и т.д. Если мотивация "от" - если мы этого не сделаем, то не спасем весь мир, не получим премию, дети не будут счастливы. Ключ - в направленности мотивации.

- То есть нет хорошей или плохой мотивации?

- Никогда нет хорошего–плохого. Профайл - это четкие критерии, когда ты понимаешь, кто тебе нужен на ту или иную должность и видишь это в тесте. Например, если я ищу человека на год, чтобы жить в лагере и развивать программу, то мне нужен человек-возможности, способный придумывать новые активности, развивающие или реабилитационные программы. Если я ищу человека, который будет заниматься со 160 детьми в течение одного заезда, то мне не нужно, чтобы он придумывал, как лучше. Нужно, чтобы он четко следовал каждой букве инструкции. Поэтому я выберу человека-протокол.

- Профессия и образование важны?

- Это могут быть люди любой профессии и образования. Даже приветствуется, если это не психологи, не социальные работники и не педагоги, потому что это означает, что они умеют что-то еще. Например, астроном может рассказать детям о звездах, а биолог - собирать с ними травы. Это обогатит программу, досуг детей и то, что с ними будет происходить в лагере.

Инструкторами могут быть и дети, ранее проходившие в лагере реабилитацию. Они точно знают, какая из программ лагеря на что направлена, знают этому цену и, по принципу "ребенок - ребенку", "равный - равному" могут дать немало.

- Нестандартный подход…

- Выработанный кровью, потом и слезами. У людей, не имеющих психологического образования, есть специальные шпаргалки - на что следует обратить внимание, и в какую графу это записать. Например, у тех, кто стоит на локации "Дракон", где дети проходят препятствие "Лава", цель которого - командообразование, выявление лидера, аутсайдера, замкнутого ребенка, того, кто включает антагонизм или клоуна, чтобы засмеять внутреннее напряжение.

На самом деле в любом подвижном квесте содержится важная информация: для нас - как прочитать ребенка, а для детей - как они должны сработаться. В "Лаве" дети должны пройти по катящимся бревнам за руки, ни разу не "стратив". Маленькие всегда соскальзывают с бревен, и поэтому испытание начинается заново. Обычно на шестой–восьмой раз старшие мальчики берут маленьких детей на плечи. Испытание включает то, что в команде (а у нас они разновозрастные - от 7 до 17 лет) старшие дети начинают заботиться о малышах. После "Лавы" они начинают замечать, что ребенку не хватило табуретки в столовой или его порция стоит далеко и ее надо к нему придвинуть. Это важно, потому что младшие дети с травмой войны становятся маленькими стариками, и здесь нам нужно вернуть их в биологический возраст. 7–9-летний ребенок не должен отвечать за свою семью, за село, которое разбомбили, и за всю войну в принципе. Он должен хулиганить и шалить. А старшие дети должны призывать его к порядку, показывая пример.

Чтобы дети быстрее включались, мы также задействуем звуковые сигналы. Команды - разновозрастные. В них есть подвижка, квесты, вечерние мероприятия. А вот отряды - для занятий психологией, арттерапией и т.д. - формируются по возрасту, поскольку уровни развития и психологические особенности у детей разных возрастов разные. Например, на "Конфликтологии" для 11–12-летних детей активную работу мозга нужно сменить на работу с телом через час, а для малышей - каждые 10 минут.

При системе "команды–отряды" детям тяжело втянуться. Поэтому мы приглашаем их на занятия с помощью забавных звуковых сигналов.

Мы умолкаем ненадолго и улыбаемся, потому что из динамиков как раз звучит громкое, не вызывающее никаких разночтений "Ням-ням-ням" - время обеда.

- Как финансируется лагерь?

- Небезразличными людьми.

- Я знаю, что, например, на детей из Крымского в прошлом заезде волонтерам удалось собрать лишь половину необходимой суммы.

- Ну, так все три года. На этих детей были хоть какие-то деньги. Чаще бывает: "Помогите, едут дети, нет билетов, нет постельного белья".

Еще недавно следующая смена была под вопросом, но лагерь получил грант от специальной программы Ватикана "Папа для Украины". Благодаря этой помощи, мы не только сможем охватить гораздо большее количество детей, но и закупим в лагерь предметы для реабилитационной программы, о которых даже не мечтали. Например, африканские барабаны для музыкальной терапии, снаряжение для скайпарка и верховой езды, множество спортивного инвентаря арт-матриалов.

- Дети, приехавшие из одного населенного пункта, держатся вместе? Вы учитываете это, расселяя и разбивая их на команды?

- Нет, конечно. Обязательно разбрасываем их в разные команды и разные отряды. Братьев и сестер - тоже. Мы пишем об этом в памятке и объясняем почему. Например, из Крымского приехало 25 детей разного возраста. Но четверо - ровесники, и они дружат. Если их не разбивать, то они так до конца смены и будут дружить вчетвером. А так - в комнате по 10 детей, и у каждого из них появится еще 9 друзей.

Важно, чтобы дети коммуницировали друг с другом. Для этого мы также смешиваем разные категории - тех, кто приехал с прифронтовых территорий, с переехавшими в другие регионы и с детьми бойцов. Например, ребенок закончил 9-й класс. Что дальше? Возможно, он будет поступать в техникум в своем городе, но, может быть, захочет попробовать свои силы в другом. Теперь у него есть друзья в разных уголках Украины, и они обязательно спишутся, дети общаются онлайн.

- Я знаю, что дни в лагере очень насыщенные. Есть распорядок?

- На восемь команд - восемь распорядков. В занятиях нет ничего случайного, каждое имеет свою задачу и цель. Но нет и ничего железного. Распорядок для каждой смены гибкий. Есть какие-то обязательные вещи, которые мы планируем дать и считаем важными - работа с травмой (проживание, осмысление), конфликтология (какие-то элементарные навыки ненасильственного общения и умения договариваться), иппо- и арттерапия, проживание чувств через что-то - подвижные прыжки, крики в лесу, поход на выживание. В остальном мы идем за детьми. Одни и те же вещи можно дать через телесную или арттерапию, через походы или музыку. Мы смотрим, в чем у детей есть больше потребность, и даем им этого побольше. Ни одной одинаковой смены не было.

- Какими приезжают дети?

- Между тем, какими они приезжают и какими уезжают - очень большая разница. У тех, кто уезжает - очень красивые глаза. Те, кто только приехал, в глаза не смотрят, отводят взгляд, даже не видно, что глаза у них вообще есть. А еще состояние "замри". Его видно сразу - по осанке, походке, подтянутым плечикам, сведенным скулам у детей, которые постоянно под обстрелами, и у тех, чьи папы служат в АТО, а, значит, дети все время ждут хороших или плохих новостей и постоянно находятся в напряжении. В таком замершем состоянии мы даже дышим тихо, как будто нас нет. От того, что дети не дышат полной грудью, меняется цвет лица, появляются синяки под глазами. Уже визуально можно определить, что ребенок только что приехал.

В лагере, когда ребенок много работает с телом, проживает чувства, замкнутые в этом теле, плюс ходит в лес, в баню, ездит верхом и все это в комплексе, он начинает дышать. И тогда плечи опускаются, разжимаются желваки, тело наполняется кислородом, меняется цвет лица, уходят синяки. Иппотерапия - это еще и контакт тела ребенка с телом лошади, имеющим более высокую температуру. Ребенок ложится на спину животного, смотрит на верхушки деревьев, на небо: ух-ты, есть небо! Потом смотрит вниз - есть земля. Образуется связь: небо - земля, тело лошади - я. Поэтому изменения, которых на психологии, подвижках и других активностях можно добиться за 10 дней, после иппотерапии видны практически сразу.

- Психологи рассказывали, что в серой зоне, где постоянно стреляют, первоклашки плохо говорят, и это как раз последствия замирания.

- Да. Но у первоклашек еще и другая фишка. Дети, травмированные войной, становятся либо маленькими стариками, которые отвечают за все на свете, либо, наоборот, - инфантильными, откатываются в более младший возраст, прилипают к родителям. Когда старшие паникуют и не справляются с ситуацией, это значит, что происходит что-то очень страшное. И тогда дети становятся маленькими. Меньше своего биологического возраста.

- Правда ли, что многие родители с прифронтовых территорий очень неохотно отпускают детей в лагерь?

- Я категорически против того, чтобы детей эвакуировали без родителей. Такой опыт был у нас в 2014-году, и мы видели последствия. Я считаю, что для ребенка это еще большая травма, чем, собственно, война. Этого делать нельзя, это преступление. Из-под обстрелов нужно эвакуировать всех вместе, семью не разлучать, детей не отрывать от родителей.

- Ну а если родителей уговорили отпустить детей в лагерь? Как они себя ведут?

- Названивают. Из-за того, что им пришлось пережить, они более тревожны, чем обычные родители. Поэтому на нашей странице в Фейсбуке мы стараемся разместить максимум информации - фотографии, репортажи, которые пишут дети, видео. Одно дело поговорить с ребенком. Другое - увидеть, что он чем-то занят, бегает, что ему хорошо и весело. Родители успокаиваются. А от их состояния напрямую зависит и состояние ребенка. Если родитель отпустил, но тревожится и не находит себе места, то и детей так же "колбасит". Поэтому нет смысла отправлять ребенка в лагерь силком, ему не будет хорошо.

- Попадались ли тяжелые дети, которым нужна гораздо более длительная терапия?

- Конечно, да. В основном мы стараемся передавать детей специалистам на местах, откуда они приехали. Но, скажем, в 2014 году, когда травма была свежая, реабилитация была совсем другой.

Сейчас 2017-й. И психика детей, которые постоянно живут в войне или давно выехали, научилась жить с этой травмой, научилась замораживать связанные с ней чувства, закопав их далеко-далеко. Поэтому теперь, чтобы работать с этой травмой, ее сначала надо вытащить наружу. А это требует гораздо больше времени и безопасного места.

Да и форма реабилитации другая. В 2014 году было понятно: если ребенок приехал с энурезом или заиканием, то, грубо говоря, до седьмого дня это прекратится. А сейчас это уже глубоко, и жизнь в войне стала частью характера ребенка. Опять-таки: допустим, сейчас ребенок находится в безопасном месте, он выехал в другой регион. И если от хлопка в ладоши он писается и ложится на землю, то мы можем с этим работать, можем снять эти реакции. Но если он перестанет падать на землю от громких звуков, а через две недели опять вернется туда, где стреляют, то завтра он подвергнется риску. Мы не имеем права снимать эти вещи.

- Ну хотя бы энурез…

- Энурез проходит в первую неделю. Как и ночные кошмары.

- А когда ребенок попадает в такую же ситуацию, они возобновляются?..

- Даже если он в безопасном месте, любая стрессовая ситуация может спровоцировать откат назад в проявлении травмы. Поэтому мы стараемся не терять наших детей из виду, периодически они приезжают к нам на коррекцию. По вечерам мы проводим в лагере "подележки" - мероприятия, на которых дети делятся друг с другом тем, как прошел их день, что было позитивного, что негативного, благодаря чему удалось справиться с ситуацией, кто оказал поддержку, как еще можно помочь себе. И когда они уезжают из лагеря, каждый в свой регион, то организовывают чат "Подележка".

На самом деле многие дети не плачут перед мамами. Ведь маме и так тяжело на прифронтовой территории или на новом месте, маму нельзя расстраивать. А она расстраивается, если ребенок говорит, что ему страшно. А если он опоздал в школу, потому что бомбили, то учитель говорит ему: "Бомбили в 7 утра, а ты пришел намного позже. Что значит "было страшно выходить, вдруг продолжится"? Пора уже привыкнуть". И детям становится стыдно за свой страх, особенно, если это подростки, у которых это проявляется гораздо острее. Ведь они уже как бы взрослые, и не имеют права бояться. У них черно-белое мышление: если ты побоялся или не справился, например, с войной, то ты - лох и слабак, и тебе нет места в этой жизни.

Проявлять какие-то чувства дома подростки не умеют, потому что либо маму расстроят, либо кто-то пристыдит. А вот на таких "подележках" между собой они могут говорить свободно. Все они чувствуют то же самое, и никто не обесценит это чувство. Наоборот, скажет: "Знаешь, у меня вчера такое же было. У нас тихо сейчас, а мне приснилось…" Поэтому это очень важно.

- Возможно, у кого-то из родителей сепарские взгляды. Это как-то проявляется?

- Нет. Если в 2014 году к нам попадали разные дети, вперемешку, то с 2015-го такие родители детей сюда просто не отправляют. Но и живущие на оккупированных территориях, которые точно не сепары и раньше отправляли к нам детей, сейчас этого делать не могут: школы там не приветствуют, если ребенок летом едет на оздоровление или к родственникам в Украину. В Россию - можно. В Украину - нет.

- Сейчас много говорят о выгорании. Как вы с ним боретесь?

- Я считаю, что в нашей команде каждый должен быть ответственен за свое выгорание. Если ты горишь, то пользы детям принесешь немного, а вред точно будет. Каждый где-то берет какой-то свой ресурс. Кто-то берет его в детях же.

У нас есть практика - в пересменки мы проводим волонтерскую мастерскую. На три дня из разных уголков Украины собираются волонтеры, которые работают с разными категориями людей - в прифронтовой зоне, с детьми бойцов, с переселенцами в своих регионах.

Такие сборы - очень ресурсная вещь. Во-первых, понимаешь, что ты не один такой псих: нас много, значит, мы точно победим. Во-вторых, у нас общие проблемы. Как перезагрузка, в рамках мастерской есть поход на выживание. Есть баня. Много обнимашек, тепла, чая. Параллельно проводятся супервизии для психотерапевтов и терапия для просто волонтеров. Кроме того, приглашаем тренеров, которые могут приехать на волонтерских началах и провести для волонтеров тренинги, например, по стрессоустойчивости, по переориентации детского поведения, телесной или арттерапии. Вот, ребята из Днепра приезжали с тридцатью барабанами, показали нам технику музыкальной терапии. Это классно. Во многих отношениях.

- Как бы странно это ни звучало, дало ли детям что-то положительное то, что им пришлось пережить?

- Конечно. Любая травма может стать ресурсом. Взять хотя бы детей-инструкторов. Это точно их изменило, сделало сильнее, отзывчивее. Они уже никогда не будут такими, как раньше. Но и слабыми или пострадавшими их не назовешь. Они гораздо сильнее многих взрослых.

Например, в рамках прошлого заезда у нас впервые появилась инклюзивная группа. Так вот, я ни разу не видела, чтобы кто-нибудь обозвал кого-то из этих детей или обидел. Наоборот, это ресурс: если ты можешь помочь кому-то, значит, точно сможешь справиться со своей проблемой.

Дети едут в приют для бездомных собак, носят им воду, стелют сено. Они их спасают, чтобы собаки не погибли от жажды, не замерзли и не заболели. Они - сильные. Они - победители. Они - не жертвы войны.

Когда дети трут и сушат свеклу на борщи, чтобы потом передать в прифронтовую зону многодетным семьям, они знают: благодаря им семья, которая сейчас сидит без света в подвале, сможет за 10 минут приготовить на костре борщ. И это они, дети, вот так "приделали" эту войну, победили ее в этом. Волонтерство делает их сильнее. Это очень большой ресурс.