Хвылевой. Последний романтик

Представьте, в соседнем подъезде поздним вечером арестовали его друга и единомышленника Михаила Ялового (кв. №30), а на утро он устраивает аристократический салон, бренчит куплеты на самодельном банджо, собственноручно сделанном из деревянной рукоятки и кухонного сита, и беззаботно болтает? Господа, опомнитесь! Не порочьте литературное Возрождение! Итак, сначала о фактах, а потом - о выводах.

13 мая 1933 г., в субботу, Любисток - пятиклассница Люба Уманцева (падчерица Хвылевого) пошла на уроки в музыкальную школу. В девять часов утра в квартиру №9 известного в Харькове писательского дома "Слово" настороженно вошли два ближайших друга хозяина - соседи Олесь Досвитний (кв. №31) и Мыкола Кулиш (№33). Ведь это их соседа Михаила Ялового на рассвете забрал "черный воронок". Следующими могут быть они! Разволновавшаяся хозяйка Юлия Уманцева извинилась, что в доме нет сахара, и полушепотом пожаловалась: муж вчера едва не наделал глупостей. Узнав об аресте товарища, порывался позвонить по телефону не кому-нибудь, а заместителю председателя ГПУ УССР Карлу Карлсону.

Есть свидетельства: и Мыкола Хвылевой, и его домашние знали о микрофонах в стенах квартиры, о телефонных разговорах, которые всегда слышат в кабинетах ГПУ. Поэтому последний день, а особенно последние часы жизни Мыкола Хвылевой не паясничал, а продумал до наименьших мелочей.

Так что когда зашли соседи, они вяло поговорили на бытовые темы и уже собирались идти на прогулку в парк (там не прослушивают). И тут Мыкола Григорьевич предложил прочитать отрывки из нового романа "Коммольці" (о новых людях): "Я вам сейчас покажу, братья, как надо писать". Пошел в кабинет… Прозвучал выстрел.

***

Не один год, а семь долгих лет Мыкола Хвылевой старался подробно растолковать содержание своих новых лозунгов "Геть від Москви!", "К психологической Европе", "Азиатский ренессанс".

Чтобы быть услышанным, он объяснял оппонентам, что этими фразами вовсе не призывает разорвать политический и экономический союз с Советской Россией.

Оказалось - слишком поздно. Дискуссия приобрела выразительное политическое звучание, так что культурологических проблем москволюбы даже не принимали во внимание.

В письме "Тов. Кагановичу и другим членам Политбюро ЦК КП(б)У" от 26 апреля 1926 г. лично Иосиф Сталин указал на выступления Хвылевого как на проявление антироссийских настроений в Украине. Подобные записки от вождя вся "империя зла" - от крупного партработника до мелкого чинуши - воспринимала как боевой клич.

Со всех сторон от московского и республиканского руководства зазвучала сокрушительная критика. Сначала травили устно, в публичных выступлениях, которые потом широко цитировали. Дальше посыпались статьи Л.Кагановича, А.Хвыли, В.Чубаря, Г.Петровского. Вместе с наркомом образования УССР Александром Шумским, который активно проводил политику украинизации, и профессором политэкономии Харьковского механико-машиностроительного института Михаилом Волобуевым эту святую троицу украинской элиты воспринимали исключительно как лидеров трех течений национального уклонизма, коварно зародившихся внутри Компартии Украины. Каждому навесили соответствующий ярлык: "хвылевизм", "шумскизм", "волобуевщина".

Роман "Вальдшнепи" Мыколы Хвылевого партийная цензура 28 января 1928 г. запретила. Весь тираж шестого номера газеты "ВАПЛІТЕ" с напечатанной второй частью произведения конфисковали. Тираж издания сожгли. Пришлось членам Вольной академии пролетарской литературы, которая на Родине просуществовала два года, продолжить свою деятельность в других, более умеренных изданиях: "Літературний ярмарок", "Пролітфронт" и др.

"Вальдшнепи" - на первый взгляд, вроде бы простой любовный роман - расшевелили осиное гнездо. Произведение превратилось в черную метку для плеяды талантливых писателей. Ведь именно бывшие члены ВАПЛИТЕ одними из первых стали невинными жертвами сталинских карательных мер.

Стараясь спасти от будущих репрессий хотя бы товарищей по перу, в 1927–1928 гг. Мыкола Хвылевой должен был неоднократно осуждать свои взгляды и публично отказываться от них. Первое покаянное письмо им, лидерам ВАПЛИТЕ, пришлось коллективно написать еще 4 декабря 1926-го.

Тогда главный идеолог и цеховой подстрекатель Мыкола Хвылевой; поэт, прозаик и драматург, первый президент ВАПЛИТЕ Михаил Яловый и сопрезидент литобъединения прозаик Олесь Досвитний (собственно - Александр Скрипаль-Мищенко), кажется, еще не поняли всей серьезности ситуации и несколько игриво переписали… тезисы Июньского пленума ЦК КП(б)У 1926 г., отрекаясь от европейской ориентации, теории борьбы в Украине двух культур - украинской и российской, общения с неоклассиками. Не помогло.

Большинство молча понимало сарказм украинской элиты, которая взялась цитировать косноязычного Л.Кагановича. Позже выдающийся литературовед и мыслитель Дмитрий Донцов даже сравнил раскаяние Мыколы Хвылевого с искуплением… Галилео Галилея. Как дисциплинированный член КП(б)У, по указанию соответствующих органов, Николай Фитилев (настоящая фамилия Мыколы Хвылевого), вероятно, уничтожил рукопись второй части романа. Поэтому до наших дней opus magnum не сохранился - ни в портфеле писателя, ни в секретариате редакции журнала, ни в цензурном Комитете по делам печати при СНК УССР (Главлит Украины).

Чтобы сохранить творческую организацию, руководители приняли весь удар на себя: 28 января 1927 г. президента литобъединения Михаила Ялового, сопрезидента - талантливого прозаика Олеся Досвитнего и, собственно, Мыколу Хвылевого быстро исключили из ВАПЛИТЕ. Не помогло. Несмотря на то, что 14 января 1928 г. ВАПЛИТЕ как творческая организация должна была "добровольно" впопыхах "самоликвидироваться".

Еще в 1930 г. большевистская инквизиция в лице сотрудников ГПУ УССР завела плановое дело-формуляр С-183. На чекистском сленге Мыкола Хвылевой проходил в органах "по окраске учета" как национал-шовинист. С того времени началась круглосуточная слежка. Исследователь темы украинский историк, профессор Института политических и этнонациональных исследований Юрий Шаповал в блестящем исследовании "Фатальна амбівалентність (Микола Хвильовий у світлі документів ГПУ)" утверждает: "По чекистским канонам того, за кем следили, надо было "замаркировать", у него должна была быть кличка, псевдоним. И знаете, какую кличку придумали Хвылевому? Вальдшнеп.

Ираида Фитилева, дочь М. Хвылевого - в год окончания средней школы, 1937 г.

Относительно неблагонадежного элемента довольно однозначно высказался уважаемый эксперт по классовой ненависти, первый секретарь ЦК КП(б)У С.Косиор: "Хвылевой - это определенная совокупность черт, это вооруженный враг, это вне всего прочего развернутый национализм, это явление, которое имеет свой вес и тем очень опасно".

Команда "фас!" прозвучала. Но с наскока порвать автора "романа сопротивления", как определил произведение Л.Сеник, бойцовским собакам в кожаных фуражках не удалось. С декабря 1927-го до марта 1928-го Хвылевой находился в Берлине и Вене. Узнав о ситуации в Украине, в январе 1928 г. он прислал письмо в газету "Комуніст", в котором под давлением обстоятельств впервые осудил свой лозунг "Геть від Москви!". Вернувшись в Украину, Мыкола Хвылевой всячески старался воплощать в жизнь идеологическую линию ВАПЛИТЕ. Основанные им журналы "Літературний ярмарок" и "Пролітфронт" были ярким свидетельством этого. Довольно быстро эти альманахи прикрыли. Чтобы не выпасть из литературной жизни, автор попробовал, переступив через себя, писать, так сказать, придерживаясь "партийной линии". Власть ему не верила.

Учитывая два обстоятельства, 1930 г. оказался особым в жизни Мыколы Хвылевого. Прежде всего потому, что его семья переехала в дом "Слово", который в Барачном переулке советская власть специально - вроде резервации - построила в 1928 г. для представителей интеллигенции. Чтобы писателям комфортнее писалось, мыслителям уютнее думалось, а службистам удобнее следилось. С 1930-го кооператив "Слово" стал приютом многих известных украинских литераторов. Здесь их расселяли, обустраивали, обсаживали информаторами, контролировали, а когда наступало время - арестовывали.

С 1930 г. на третьем этаже в квартире №9 жил Мыкола Хвылевой. Недоброе и злое просто витало в воздухе. И это почувствовала жена затравленного писателя Юлия Уманцева. Весной 1933-го она созналась Аркадию Любченко, соседу по дому "Слово": "Что-то будет, что-то случится. Вот помянете мое слово. Мыкола странно мне намекнул, а вы же хорошо знаете его страшную, его проклятущую интуицию".

Несколько недель спустя, когда Мыкола Хвылевой и Аркадий Любченко вместе путешествовали по Полтавщине, где собственными глазами увидели трагедию Голодомора, коллега об этом не проговорился ни словом. Из того путешествия в ад Хвылевой вернулся физически и морально опустошенным. Неужели вспомнил, как при красном прошлом в составе продотряда забирал у крестьян фамильные вышиванки, чтобы они не меняли их на городских базарах на хлеб; как выбрасывал иконы, а позолоченные оклады сдавал в уезд; как молча раскаивался перед Украиной?

Вернувшись в Харьков, Мыкола Хвылевой не знал, куда подеться. Он пил и умолял людей простить его. Как же не давал покоя ему браунинг в заднем кармане брюк.

С того времени даже охота, к которой его сызмала приучил отец, обнищавший дворянин и рьяный охотник, не утешала Мыколу Хвылевого. Хмурый, молчаливый, большой радости он уже не испытывал.

Тяжелые мысли не давали ему покоя не случайно. В личное дело Н.Фитилева (Хвылевого) - дело-формуляр С-183 - уже вложена справка "Краткая характеристика проходящих по Делу". Другими словами, перечень лиц, кого "компетентные органы" по собственному усмотрению назначили фигурантами будущего уголовного дела: Мыкола Кулиш, Иван Днепровский, Майк Йогансен и др. Для исследователей этот зловещий список свидетельствует: арест Хвылевого планировали основательно. Следующим шагом следователей НКВД должны были стать допросы с традиционным вытягиванием любой ценой невероятных "чистосердечных признаний".

Замкнувшись в кабинете в писательском доме "Слово", литератор никого не желал видеть, никого не принимал.

Знал ли он о росте волны репрессий, которыми Московия взялась укрощать непокорную "Малороссию"? Конечно, знал. Кое-кто из литературоведов утверждает: трагическим импульсом для Мыколы Хвылевого стал арест Михаила Ялового - первого президента ВАПЛИТЕ, поэта, прозаика, драматурга и ближайшего друга и единомышленника.

В ночь с 12 на 13 мая 1933 г. на квартире Михаила Ялового работники ГПУ УССР провели обыск, а хозяина арестовали. 23 июня арестованного осудили на десять лет, однако в Северлаг ОГПУ в г. Лодейное Поле не этапировали, расходный материал еще был нужен.

Через два с половиной месяца Михаил Яловый понял, чего от него требуют следователи. На очередном допросе с избиением 28 июля 1933 г. заключенный назвал всех своих соседей-коллег… участниками контрреволюционной организации: Мыколу Хвылевого (кв. №9), Олеся Досвитнего (№31), Мыколу Кулиша (№33), Григория Эпика, Майка Йогансена (№15), Остапа Вишню (№22). Вот его "признание": "Повстанческие группы имели потенциал до трех- или четырехкратного увеличения. Писатели Остап Вишня, Олесь Досвитний и Петро Панч отвечали за вооружение. Но с этим проблем не должно было быть, ведь у них была поддержка зарубежной Украинской военной организации и даже немцев".

Из Свирских лагерей 20 февраля 1935 г. Михаил Яловой написал письмо в Верховную коллегию НКВД. В нем он благодарил партию, которая… сохранила ему жизнь, а также обращал внимание на то, что его неправильно используют. И к осужденному "внимательно прислушались". 9 октября 1937 г. судебная тройка УНКВД Ленинградской области изменила приговор на более суровый: высшая мера наказания. 3 ноября 1937 г. Михаила Ялового расстреляли. Вместе с теми, кого он назвал в своих страшных свидетельствах: Мыколой Кулишем и Григорием Эпиком. Майка Йогансена расстреляли на неделю раньше - 27 октября 1937-го в тюрьме НКВД в Киеве.

Что случилось с душой ВАПЛИТЕ? Для начала - версия из учебников. На квартире у Мыколы Хвылевого 13 мая 1933 г. на литературные посиделки в 11 часов утра собрались коллеги: О.Досвитний, М.Кулиш, М.Йогансен, Г.Эпик, И.Днепровский, О.Вишня, А.Любченко, И.Сенченко; угощала товарищество хозяйка Юлия Уманцева. Беды ничто не предвещало. Наоборот, царила дружеская атмосфера, настроение было прекрасное.

Сам хозяин играл на гитаре, пел, читал отрывки из поэмы "Бесы" Пушкина. И никто из присутствующих не заметил, как Мыкола Григорьевич исчез за дверью кабинета на 12 квадратных метров. Когда прозвучал выстрел, гости бросились в комнату и увидели писателя, который, сидя в кресле, склонился на стол с простреленным виском. На столе лежали две предсмертные записки, явно написанные заранее.

Памятник в Молодежном парке в Харькове. Установлен в 1995 г.

Первая - Любе Уманцевой, падчерице Хвылевого: "Золотой мой Любисток, прости меня, моя голубка сизокрылая, за все. Свой неоконченый роман, между прочим, вчера я уничтожил не потому, что не хотел, чтобы он был напечатан, а потому, что надо было себя убедить: уничтожил - значит, уже нашел в себе силу воли сделать то, что я сегодня делаю. Прощай, мой золотой Любисток. Твой отец Мыкола Хвылевой".

И вторая: "Арест Ялового - это расстрел целого Поколения… За что? За то, что мы были самыми искренними коммунистами? Ничего не понимаю. За поколение, за Ялового отвечаю, прежде всего я, Мыкола Хвылевой.

"Итак", как говорит Михайль Семенко… ясно. Сегодня прекрасный солнечный день. Как я люблю жизнь - вы и не представляете. Сегодня 13. Помните, как я был влюблен в это число? Ужасно больно. Да здравствует коммунизм. Да здравствует социалистическое строительство. Да здравствует коммунистическая партия".

По официальной версии, в атмосфере яростной травли, предчувствуя приближение тотального террора, после ареста приятеля Михаила Ялового в знак протеста против начала массовых репрессий относительно творческой интеллигенции 13 мая 1933 г. Мыкола Хвылевой покончил с собой. В своей квартире. Чтобы никто из приглашенных на встречу коллег не сомневался: это - конец их Возрождению.

Как свидетельствовала на более поздних допросах вдова Ю.Уманцева, гости Хвылевого (О.Досвитний и М.Кулиш) в последние часы жизни мужа обсуждали гипотезу, мог ли все-таки Михаил Яловой вести двойную игру, о которой друзья не знали, либо вляпаться в "какую-то политику" (для блезира, для своего алиби). В конечном итоге все сошлись на мнении, что это "злая ирония, опять же козырь для травли старого Поколения писателей". Разговор завершили единодушным решением идти на прием к прокурору Верховного суда УССР Льву Ахматову!

Тем временем Мыкола Хвылевой наливал рюмку за рюмкой и успокаивал соседей: все будет хорошо. Когда наступает время выбора, будто места себе не находишь, пока не отважишься. В 11 утра это первым почувствовал его любимец сеттер Пом. Из-под книжного шкафа пес начал громко лаять, и хозяин присел возле него, почесал за ухом. Вскочив на задние лапы, Пом не хотел отпускать хозяина - сеттер давно все почувствовал. Собака не скулит - собака плачет.

Думаю, чтобы никого больше не подвергать опасности, Мыкола Хвылевой опередил всех: друзей, врагов, родных, коллег по цеху. Именно Мыкола Хвылевой оставил жизнь другим, чтобы единолично взять всю вину на себя.

***

Прокурор Харьковской области подполковник юстиции Михаил Брон на место события прибыл незамедлительно. В 13 часов 40 минут он там же подписал составленный протокол. Под предлогом осмотра места события следователи выгребли архив. Вот почему потомкам не осталось ни рукописей, ни одного метра кинопленки с изображением Мыколы Хвылевого - только до обидного мизерное количество скверного качества фотографий.

Объясняя причины самоубийства Мыколы Хвылевого, украинский публицист в чешском изгнании Улас Самчук утверждал: "Это был последний из могикан одной Идеи, за которую он сам себя подверг наказанию расстрелом".

До конца 1933 г. из дома "Слово" один за одним вывезли девять жителей - по стандартному обвинению "подготовка партийного террора". Суда не было: каждого били, зачитывали обвинение и объявляли приговор - расстрел. Каким-то чудом уцелел один Остап Вишня, которому в последнюю минуту "высшую меру социальной защиты" заменили "десятилеткой" на Соловках.

Для энкавэдистов искоренение "Слова" в Харькове превратилось в кровавую прополку украинской культурной нивы. За довольно короткое время они освободили 40 из 62 квартир кооперативного дома - 33 их жителя расстреляли и более 70 репрессировали.