Бывший политзаключенный, советник министра иностранных дел Юрий Яценко: "Я чувствую себя нужным"

На многих эфирах и в интервью Юрий уже рассказывал, как стал политзаключенным и провел год и пять дней в СИЗО российского города Курска. Мы сидели в уютной львовской кофейне, маленькими глоточками попивали кофе, Юрий тихо рассказывал. Просто и откровенно. Как с другом Богданом заехали в Россию автобусом (как и другие студенты, зарабатывали на жизнь и учебу тем, что покупали и продавали электротовары), заявив на границе причину въезда - "частная поездка". Как остановились в маленькой гостинице города Обоянь Курской области на ночь, чтобы утром ехать дальше. Но утром в номер постучали сотрудники уголовного розыска и забрали ребят в полицию - якобы для проверки документов.

- Почему вас, Юрий? Вы не похожи на преступника, бандита, террориста…

- Да… Хорошо выглаженная бабушкой рубашка, брюки на кант - и ничего особенного. Я же был обычным студентом. Думаю, подозрение вызвала львовская прописка. А это - пограничная зона. Проверяли сугубо формально. Наверное, женщина с ресепшена позвонила по телефону. Они мне: "Ну-ка, раздевайся". Хотели посмотреть, нет ли следов от избиения прикладами автоматов или националистических татуировок. У нас ничего такого не было.

Потом они завели разговор об Одессе. Я тогда мало что знал, были майские праздники, хорошая погода, мы с друзьями отдыхали, новостей не смотрели, а потом уехали с Богданом. Они спросили: "Ты знаешь, что там было? Ваши бандеровцы жгли людей. Что ты на это скажешь?" Я ответил, что мало об этом знаю, но смерть любых людей - это ужасно.

Потом снимали отпечатки пальцев. Впервые в жизни. (Потом отпечатки у меня снимали в каждом пункте, куда привозили.) Нас уже должны были отпускать, два или три часа там сидели. Вдруг приходит какой-то человек (как я потом узнал, офицер ФСБ). Начал спрашивать о Майдане, был ли я там, что делал. Показал мою фотографию с Майдана. Я действительно там фотографировался, был в лыжном костюме…

- Где они взяли эту фотографию?

- Из соцсетей. У кого-то из моих друзей нашли. У меня тогда страниц в Интернете не было. Я удивился, как быстро они нашли фото, какие у них возможности. А потом понял - у меня с собой был студенческий. Они посмотрели, где я учусь, на каком курсе. В соцсетях нашли однокурсников. На Майдане мы были почти все, поэтому мои фотографии нашли за несколько часов.

В дальнейшем, когда я уже был в спецприемнике, когда меня возили на допросы в управление ФСБ, я понял, что они вообще много обо мне знают - что мои друзья на форумах писали, кто у меня родственники, кто друзья, как их зовут, у кого из них есть татуировки, у кого и где есть тризубы… Я старался максимально дипломатично отвечать, не корчить из себя героя.

В первые дни они меня даже сильно не били. Ударили в живот, дали подзатыльник… Но запугивали: ты же в России, мы все можем. И так несколько суток. Колени тряслись, спать не давали. Повторяли, как мантру: "Скажешь на камеру, что тебя прислали, а ты не хочешь выполнять преступные поручения и обратился к нам за помощью". Думаю, они бы склонили к сотрудничеству большинство людей моего возраста и моей социальной категории. Я, пока мог терпеть, терпел. Тем более для меня была важна юридическая часть. По закону, меня должны выдворить (так я думал), так что несколько дней нужно просто потерпеть. И еще - я смог передать записку. Вот из-за этой записки они поняли, что пошла утечка информации и им уже некогда со мной возиться. Тогда они вывезли меня в лес на истязания. Я догадался, что это лес, только по тишине и пению птиц: мне на голову надели пакет и завязали скотчем.

Работали жестко. Но не дожали в тот день. Еще бы час-два - и я бы не выдержал. Но мне повезло, к 10 часам они должны были привезти меня в спецприемник, чтобы это выглядело законно. Такое правило. "Завтра, - сказали, - снова тебя вывезем".

Я понимал, что завтра весь день уже не выдержу. И решил: вскрою себе вены, они меня зашивают силком, дальше пытают, но обо мне будут спрашивать, потому что уже адвокат знает, в Украине знают… Вариант второй - я "вскрываюсь", меня пытают, но я теряю сознание, потому что у меня кровопотеря. На этот вариант я очень рассчитывал. А лучше всего - я "вскрываюсь", заявляю свои требования, мне дают позвонить по телефону, никто не пытает, приходит адвокат… Так и случилось. Но я был готов к худшему варианту. Лезвия были в швах одежды, в подошвах…

Мне дали телефон, сразу приехал адвокат. Надо мною затряслись, как над священной коровой. Правда, зашивали без наркоза. Этот день стал ключевым. Если бы я не "вскрылся", они бы меня дожали. А потом ко мне совсем иначе относились - неизвестно, что я сделаю на следующий день. Когда заходили в камеру, я сразу лезвие к сонной артерии прикладывал. Они: "Нет-нет, мы не к тебе". Больше меня не били. Разве что я сам разбивал себе голову, когда меня забирали без адвоката.

- Удивительно, что столько усилий потратили на разработку студента… Это был чей-то гонор? Кто-то против вас играл? Почему вас не отпускали?

- Они были уверены. Таким методом дожимали 98% людей. У меня просто хватило сил на те три часа. А если бы это было весь день… К тому же мой трюк, и то, что в Украине обо мне знали… А потом начался скандал. И они уже хотели отпустить меня. Судебные приставы вывозили меня на границу (думаю, какой-то человек принимал решение, возможно, шли переговоры с украинской стороной). Я замечал, что меня должны были отпускать тогда, когда было послабление или затишье между Украиной и Россией, я же слушал радио. Но потом что-то там происходило, и они на ходу меняли решение.

- Но они же завели на вас уголовное дело?

- Мне сообщили, что будут выдворять. Некоторые вещи я отдал сокамерникам, собрался, мне отдали деньги и телефон, стою на выходе, а приставу звонят по телефону откуда-то: "Отбой! Не выпускать". Через три месяца снова - приехала служба приставов, уже на видеокамеру торжественно читают решение суда о выдворении. Я так и не понял: то ли они действительно планировали выдворять, то ли снова играли… Я еще пристава попросил: "Дайте мне слово, что везете на выдворение". Он: "Даю слово офицера".

Меня везут в "Газели", окна были открыты, я вижу - за нами УАЗ "Патриот". Там - спецназовец, коренастый, здоровый парень за рулем, и женщина, которая с камерой была… На такой же машине эфэсбэшники вывозили меня в лес на истязания. Может, хотели сфабриковать, что выполняют решение суда.

Довезли до границы. Пограничники говорят: не хватает каких-то документов, надо вернуться. Я понял: что-то тут не то. Вернулись в камеру, я говорю сокамерникам (у нас тогда был тайный телефон): "Если за мной приедут еще раз, и это будут не приставы, а ФСБ, я буду кричать, а вы набирайте консула и отца". Меня выводят, и я вижу эфэсбэшников, спецназ. Кричу во весь дух: "Меня ведут без адвоката! Адвоката мне!" Испуганные женщины выбежали из санчасти: "Что вы с человеком делаете? Дайте ему адвоката!"

В спецприемнике начинается бунт: скамьями, всем подряд стучали по дверям, разбивали окна. Я понял, что они меня услышали, будут звонить по телефону, и разбил себе голову о решетку. Чтобы были следы. Меня скрутили. Начальника спецприемника не было, был его заместитель, немного испуганный. Я пытался максимально наделать шума, потому что всюду были камеры. Меня скрутили, потащили по земле. Вижу - зэки стекла выбили и бросают в спецназовцев все, что могут…

Меня спрашивают: "Почему они так тебя защищают? Что ты за авторитет?" Я ответил: "Потому, что вы нарушаете мои права". И вот меня снова бросают в "Газель" и кладут на пол. Я прошу посадить, они меня ногой придержали - лежи. Но не пытали. Привезли в ФСБ и возбудили против меня уголовное дело. Там был адвокат.

- Какое дело? За что?

- Нашли какого-то неизвестного мне таксиста, который на суде сознался, что я оставил у него взрывчатку. "У тебя, - говорят, - последний шанс. Мы заводим на тебя уголовное дело. Здесь, - трясут передо мною бумагами, - до семи лет. Мы же тебя обещали, что тебя не выдворят. Сидел столько, сколько мы захотели, в спецприемнике. Суд и прокуратура тебе не помогли. Ты уже понял, что мы все можем? Теперь можем и дело возбудить" .

Но с фальсификацией они прокололись из-за непрофессионализма следователей, которые сфабриковали дело. У таксиста оказался охотничий порох, за хранение которого нельзя возбудить уголовное дело. Суд принял решение - освободить из-под стражи, должны были закрыть дело. Адвокат сказал, что меня должны отпустить. Я так молился тогда. 7 октября - у меня и у мамы день рождения. И Путин в этот день родился. Я так ждал этого 7 октября, а мне говорят: "Извини. Звонили из Москвы. Сказали - держать дальше".

- Относительно поддержки заключенных в СИЗО - как вы заработали такой авторитет? Вы предоставляли юридическую помощь, знали права, организовывали голодовки, когда нарушали права кого-то из зэков?

- Да, я помогал, особенно новичкам. Не только знать, каким образом защищать свои права и как вести себя, но и как реагировать на запугивание. Например, когда тебя бьют, надо сообщить всем в СИЗО, что к тебе применяют незаконные действия, и потом, неожиданно для администрации, зэки поднимают мятеж, например стучат по дверям, устраивают голодовку. Способ солидаризации и объединения помогает защитить себя и других, передать информацию на свободу. Всегда есть возможность это сделать. Это происходило медленно, но спустя день-два знали, что со мной и где я. Когда я возвращался после встречи или допроса, на шконке были навалены конфеты, чай, печенье. Люди передавали из разных камер.

Когда я сидел… Никогда не думал раньше, что когда-нибудь буду так говорить. Когда я сидел, то знал все зоны по Курской и Белгородской областям, кто где сидит. Как правило, в областном центре СИЗО называется централ, и туда свозят подозреваемых или преступников изо всей области, через него проходят этапы в столыпинских вагонах, которые цепляют к обычным поездам. Поэтому там большая текучка людей. Ты с ними знакомишься. Даже если один в камере, то стучишь в боковые стены, спрашиваешь, кто там сидит. Под умывальником откручивается труба, если кричишь туда - слышно по всему стояку на несколько этажей. У зэков есть своя организация для защиты прав. Среди них есть люди, которые ведут учет, кто в какой камере, кто заехал, по какой статье, откуда приехал, куда едет. Новичок, попав в камеру, чувствует себя одиноким и покинутым. Я же простукиваю стены, кричу на коридор, все отзываются, говорят, кто где, кто "смотрящий", где "котел", "общак". Если кому-то нужны чай, сигареты или еще что-то - передадут.

- А как насчет украинских политзаключенных?

- Украинские политзаключенные не такие сообразительные, часто бывают запуганные, замкнутые, неосведомленные. Они могут идти по этапу и не знать, в каком они СИЗО, что с ними, чего ожидать, не знать, как общаться с другими. Я же, как только попал в камеру, сообщал всему СИЗО, кто я, откуда, по какой статье, уточнял, нормальные ли со мной люди в камере. Ведь могут подсадить провокатора, как в моем случае, психически больного или человека, который в тюремном режиме считается наиболее позорным, который зарабатывает на сигареты или что-нибудь еще интимными услугами. Там устойчивые традиции и специфика.

- Меня удивляет, что вы, человек эмоциональный, анализируете все это с точки зрения ученого, например энтомолога, - с мельчайшими подробностями и деталями.

- Мне было интересно говорить с зэками. Сначала нелегко было даже находиться рядом с человеком, который убил другого человека. Страшно. Относительно первого убийцы, которого я встретил, я ощущал подсознательную тревогу.

- То есть как тигр, убивший человека, уже никогда не останавливается, так и в этом случае: у человека стерлись все грани?

- Да, я думал о том, что у него на душе, не набросится ли он на меня… А через полгода привык: тот разбоем занимался, а этот организовывал широкомасштабную торговлю наркотиками… Как в университете - спрашиваешь, кто на кого учится. То есть перестаешь удивляться, не боишься этих людей и ничего особенного не чувствуешь.

- За что вас в карцер сажали?

- У меня были длинные волосы. Я не хотел стричься - планировал выстричь казацкий оселедец. Ну, и за организацию мятежей. Это такая бетонная камера, там не на что сесть, а кровать открывают на несколько часов ночью. Но на вечерней молитве в карцере я благодарил Бога за всех, кто меня поддерживал в Украине, и отдельно - за консула Украины в России Геннадия Брискаленко. Потому что моя безопасность, иногда - моя жизнь, держались на его слове. И он его сдержал. Приезжал в СИЗО в самые трудные для меня времена. После того как я порезал вены и живот, мне дали телефон, и я позвонил домой.

Мне дали понять, что у меня есть максимум неделя, чтобы прийти в себя, и потом меня снова будут пытать. Тогда мы с адвокатом написали заявление в МИД, где-то через неделю приехал генконсул, прежде его не пускали. Он увидел грубые швы на моей руке - сосуды не сшивали. Выглядело это очень страшно, и генконсул был поражен. Сначала он очень строго говорил с начальниками ФМС области и с другими, а потом имел частный разговор со мной. И при каждой возможности сообщал, что будет бороться, посылать ноты протеста обращаться в генпрокуратуру России, подавать в суд, чтобы меня выслали.

- Отпустили 7 мая…

- Да. Пришел человек из федеральной миграционной службы. Сообщил о запрете на въезд в Россию на пять лет. На вопрос, как меня будут высылать, ответ был: дадут деньги на дорогу, "сам доберешься", - выходные, нет машины.

Выходить из этого СИЗО было страшно. Я же не знал, что они придумали на этот раз. И там такая волокита - обходной лист. Уже все решетки прохожу и думаю: как выйду из СИЗО, нужно возле камеры надзора остановиться. Вижу, мой адвокат Сабанцев стоит, и двое в форме - служба судебных приставов. Адвокат хочет подойти, а они меня - в бус. Но я уже знал: если адвокат меня увидел, то вряд ли они что-то будут делать со мной. Повезли к границе…

- …и, наконец, отправили домой. И как только вышли из вагона, сделали перед телекамерами заявление о вашем товарище Богдане Яричевском, который тоже несколько месяцев провел в спецприемнике, разделил вашу судьбу и держался достойно - показаний ни на вас, ни на себя не давал. Был выслан в Украину раньше вас.

Что вы увидели, когда вернулись? Изменились ли люди, город, страна? Изменилось ли отношение к вам? Изменился ли сам Юрий Яценко?

- Адвокат мне сказал: "Выйдешь на волю - и поймешь, что потерял этот год". Как правило, зэки так чувствуют себя. Они делились с ним своими чувствами, что могли бы тем временем воспитывать ребенка, строить карьеру, учиться... А я, верите, - наоборот! Этот год был для меня колоссальной школой. И духовно, и психологически. Например, я стал более спокойным и уверенным. Но в глазах друзей и родных я не изменился совсем. Они тоже не изменились. Не изменилось и отношение к мне. Никакого сожаления. Людей, которые меня не знали, настораживало, что я иногда так весело рассказывал тюремные истории. Думали, это у меня защитная реакция организма на стресс. Но у меня такой характер, я так вижу мир.

Это было счастье - вернуться домой, встретиться и поговорить с друзьями и знакомыми. Я знал, как много они для меня делали. Все переживали. Больше, чем я сам за себя. Поэтому моя свобода - результат их действий и наша общая победа. Родных, друзей, моего университета, города, страны.

- Какие первые шаги вы для себя запланировали дома?

-Я поставил себе такие задачи: окончить университет и в первые же мои дни дома начать работать по освобождению незаконно задержанных в России украинцев.

- Почему освобождение наших соотечественников из российского плена такой закрытый вопрос?

- Люди, которые занимаются освобождением наших людей из плена ОРДЛО, сотрудники СБУ и Ирина Геращенко, работают ежедневно и о том, что происходит, отчитываются на своих страницах в ФБ. Относительно политзаключенных в России пока что нет механизма и нет конкретного человека, который был бы за это ответственным и мог бы отчитываться. Это должен быть системный план действий.

Международные переговоры проходят, судя из отчетов в Фейсбуке и СМИ. Всегда сообщается, если на встрече Нормандской четверки президент Украины поднимал этот вопрос. Эта проблема регулярно обсуждается на высшем государственном уровне. Со стороны МИД все так же: всегда, когда нужно, посылают ноты протеста и обращения. Консулы, которые составляют обращения к российским органам с требованием разрешить встречу с украинским узником, выходят от узника, автоматически сразу пишут просьбу на следующую встречу. Потому что у российской стороны есть какая-то бюрократическая процедура, и они когда хотят, тогда позволяют. С этой стороны делается много. Внимание страны приковано к этой проблеме намного больше, чем когда я сидел. И уже есть некоторые наработанные механизмы, только следует понимать: здесь нет простого решения, надо искать какие-то особые способы для каждого частного случая ареста. Надо анализировать международный опыт, изучать международную политическую ситуацию, думать, какие рычаги можно применить, к кому из политиков обратиться, какие акции провести, как привлечь к этому внимание. То есть традиционный метод - обратиться в ПАСЕ или в ООН, чтобы заставить Россию освободить узников, - не работает. Написать в Россию, что мы хотим забрать своих людей, также не работает. Когда президент обращается ко всем президентам, которые принимают участие в переговорном формате, что нужно освобождать людей, это также не работает. Поэтому надо искать еще какие-то способы.

Кроме того, Украина, со своей стороны, должна сделать все, чтобы обеспечить политзаключенных, которые сидят или вернулись на Родину. Потому что несколько лет назад ситуация была очень печальная. Не было денег на адвокатов, родственники не знали, где их искать, как вообще бороться с этой системой, что делать, с чего начинать. Системная работа до сих пор не налажена. Есть хорошие планы, обсужденные с правозащитниками на платформе МИД, которая занимается освобождением политзаключенных, но их нужно воплощать быстрее, с конкретными дедлайнами.

- Какие у вас конкретные предложения?

- Наладить работу с адвокатами, коммуникацию с родственниками, создать фонд помощи семьям политзаключенных, фонд, который будет выделять деньги на адвокатов и приезд родственников, на программу реабилитации освобожденных узников. На обеспечение жильем и достойное проживание, социализацию политзаключенных, проживавших на территории Крыма и вернувшихся в Украину, - у них вообще нет никакого имущества и работы.

- Что вы делаете конкретно в этом деле как советник министра МИД и бывший политзаключенный?

- Я занимаюсь делом, которым пообещал себе заниматься, когда сидел в СИЗО Курска: освобождением украинских политзаключенных. Я чувствую себя нужным. Но ключевой момент в том, что должен быть уполномоченный орган с ответственным лицом, которое будет вести работу со стороны государства по конкретным направлениям. Такого органа и такого человека нет. Еще со времени моего освобождения я всегда требую в интервью: пожалуйста, примите закон, в котором будет прописана обязанность государства, создайте соответствующий правозащитный орган, у которого будет конкретный план действий, с конкретными временными рамками выполнения и отчетом, как и любая государственная структура. Потому что просто говорить "мы будем бороться" мало, это слабо работает.

- Мне кажется, это именно то, чем вы, Юрий, должны заниматься официально.

- Теоретически - да. Или я. Или кто-то другой.

- Вы бы смогли. И не только потому, что вы образованный эрудированный осведомленный юрист, но и потому, что все эти проблемы, беды и трагедии знаете изнутри. И будете спешить, потому что знаете….

Я читала, что закарпатский режиссер Вячеслав Бигун работает над фильмом "Сильные духом" - о ваших невероятных испытаниях. У меня к вам другое предложение: записать все, что с вами происходило, подробно, со всеми деталями, в виде дневника, тем более, я знаю, что вы вели дневник в СИЗО и прятали его в трубе под умывальником. А потом можно добавить свои замечания и рекомендации, что следует делать политзаключенному в том или ином случае, через которые прошли вы. Не исключено, что это может быть и небольшая книжица. Вроде пособия. Для политических узников ХХI века.