Русская рулетка

За последние 20 лет все экономические, валютные, финансовые и банковские кризисы в Украине происходили при падении цен на ее экспортное сырье. Так было в 1998–1999, 2008–2009 и 2014–2016 гг. Если не касаться разрушительных последствий сегодняшней войны, все различия этих эпизодов заключались лишь в глубине спада и в том, какая часть экономики от него страдала больше.

Во всех трех случаях Украина обращалась за помощью к МВФ и другим финансовым организациям, что, впрочем, не уберегло ее от последующих потрясений. Представители международных институтов объясняют такую уязвимость непоследовательностью самой Украины - она предпочитала выходить из программ с Фондом, нежели доводить их до конца.

Отказать в логике этим аргументам весьма сложно, особенно если учесть пестрый букет наших проблем. И, тем не менее, в рецептах Фонда скрыты риски, способные отправить на больничную койку большую часть его клиентов. А их преждевременный отказ от курса терапии часто не противоречит… его же предписаниям. И дело тут, похоже, не только в известной критике Вашингтонского консенсуса, под капельницу которого автоматически попадают все пациенты МВФ. Но также в их собственных предпочтениях.

Логика падений

Корни всех трех последних кризисов в Украине уходят вглубь ее производства. После развала Союза в нем стала исчезать технологически сложная продукция - сказался хаос дезинтеграции, дикий передел собственности и тотальная неготовность к глобальной конкуренции. В структуре экспорта начали доминировать дешевые товары низких переделов: сталь, руда, уголь, зерно. На этом фоне даже простейшая химия (аммиак) являлась уже продуктом глубокой переработки.

Безусловно, эта примитивизация не была линейной. Предпринимались попытки ей противостоять. Так, в 90-е было начато совместное производство отечественного АН-140 в Исфахане (Иран). Тогда же привлекли корейских инвесторов для поддержки собственного автопрома. В начале нулевых смогли устоять под жестким давлением западных партнеров и ограничитьвывоз семян подсолнечника, что позволило потом Украине стать мировым лидером по экспорту подсолнечного масла. Были предприняты немалые усилия для сохранения ракетного комплекса и участия в международной программе Sea Launch. Происходили активное развитие и модернизация пищевой промышленности.

Все это давало дополнительную прибыль, валюту и занятость. Но этих успехов оказалось критически мало - они остались локальными и не переросли в масштабную модернизацию. К отечественным машинам и оборудованию интерес проявляли в основном страны СНГ. Однако их собственное сползание на сырьевую периферию (преимущественно нефть, газ и те же металлы с зерном) невольно привязывало к ней и эту часть нашего экспорта.

В свете торговой открытости Украины (порядка 50% ВВП как по экспорту, так и по импорту) в ней стали нарастать
сырьевые ритмы: в случае роста цен на ее экспортное сырье хозяйственная жизнь оживала, когда же те резко падали - она сжималась. При этом первой на снижение сырьевой конъюнктуры реагировала экспортная выручка. Вслед за ней сокращались внешние заимствования, а также иностранные инвестиции (как портфельные, так и прямые). Логика тут предельно проста: мало кто рискнет кредитовать, а тем более развивать чужую экономику, чьи (сырьевые) доходы стремительно падают. Да еще при мусорных (спекулятивных) рейтингах.

Уменьшение притока иностранной валюты провоцировало ее дефицит. Его прямыми жертвами становились производственный импорт и "валютные" должники, что создавало дополнительные проблемы с экономическим ростом и платежами по внешнему долгу. Это усугубляло доступ к международным финансовым рынкам и нехватку валюты внутри страны.

Падение производства уменьшало его финансовые возможности. На этом фоне сокращались поступления в бюджет и социальные фонды. Возникали/углублялись их дефициты. Общая неустойчивость нарастала, но экономика балансировала, пока держался курс гривни. Когда же тот не выдерживал и падал, начинался всеобщий хаос: паника вкладчиков, массовое снятие депозитов, невозврат кредитов, очереди у обменников и банкоматов, банкротство банков и предприятий, бегство иностранных инвесторов, валютные ограничения, пустеющая казна.

Критическими в этой финансовой воронке оказывались три фактора: глубина и длительность падения цен на экспортное сырье, размер обесценения гривни и объем международных резервов. При этом, чем больше были резервы, тем легче было противостоять девальвации. Так, в период с августа 2008 г. по май 2009-го они упали на 36%, но и тогда их объем (24,5 млрд долл.) был намного больше сегодняшнего (17,8 млрд). Напротив, во время кризиса 2014 г. истощение резервов (-63%) и общий их уровень (7,5 млрд долл.) резко сузили возможность стабилизации курса гривни. В 1998–1999 гг. ситуация была еще драматичнее, так как все отечественные резервы были взяты, по сути, в долг.

Примечательно, что инфляция не была причиной ни одного из трех последних кризисов в Украине. Более того, в ходе кризиса 2008–2009 гг. она… снижалась - с максимальных 31,1% до 12,3. Что же касается ее 60-процентных скачков в апреле 2015 г., то они, как все хорошо помнят, стали следствием почти двукратного падения обменного курса в феврале того же года. Похожая ситуация наблюдалась и в 1998-м: инфляция тогда снижалась в течение нескольких лет, достигнув минимума в июле-августе (6,7–6,9%). Но после девальвации гривни в сентябре 1998 г. на 50% (в годовом измерении) ценовой тренд резко пошел вверх. Безусловно, за рост инфляции пришлось платить отдельную плату, но счет за нее пришел только после падения курса.

Не был первопричиной финансовых бед Украины и ее бюджетный дефицит - ни в 2008–2009, ни в 2014–2016 гг. Причем история с финансовой пирамидой ОВГЗ (1997–1998 гг.) также пришлась на время сырьевой рецессии. Ее рецидивы наблюдались в 1996–2000, 2008–2009 и 2012–2016 гг. В полном смысле - не раньше и не позже. Безусловно, неподъемный дефицит, как и его детище - госдолг, имеют свои негативные последствия, требуя постоянного контроля. Однако факты таковы, что его утрата в последние 20 лет была тесно связана с низкими ценами на наше экспортное сырье.

Очевидные ответы

Ответ на очевидный вопрос "что делать?" тоже очевиден: отходить от сырьевой модели; заняться реиндустриализацией; поддержать ее организационно и финансово; обеспечить "подушку безопасности" для обменного курса; добиться опережающего роста международных резервов.

В принципе, это путь всех успешных стран после Второй мировой войны. Их высокие темпы роста назвали "чудом": немецким, японским, израильским, корейским, равно как и "чудом" других "азиатских тигров", включая Китай. Все они сочетали рыночную инициативу и конкуренцию с государственной стратегией модернизации. Наиболее известен в этом отношении оккупационный План Маршалла (США), нацеленный на реиндустриализацию разрушенной Европы. Особую благодарность за него позже высказывал
Л.Эрхард - отец либеральных реформ в Германии.

Альтернативные взгляды

Как ни странно, но об этом опыте сегодня не говорит ни одна международная организация, хотя именно он позволил тому же Китаю превратиться из нищей страны в экономическую сверхдержаву, побив все рекорды по борьбе с бедностью. Ясного ответа на этот счет никто не дает. Вместо этого наши программы с МВФ полны намерений сбалансировать бюджет, обеспечить финансовую стабильность, повысить внешнюю открытость, таргетировать инфляцию и забыть о курсе гривни (?). При этом о технологиях и производстве - ни слова.

Образно говоря, мы штукатурим и красим стены, в которых зияют дыры из-за регулярных подтоплений фундамента. При этом перенести весь дом на безопасное место нам никто не советует, а нам самим как будто и невдомек.

Закон малых чисел

Глобальное производство крайне неравномерно. Так, семерка крупнейших индустриальных экономик G-7 обеспечивает выпуск 46,4% мирового ВВП (2015 г.). С учетом Китая их совокупная доля составляет 61,3%. Наконец, "двадцатка" G-20 производит примерно 85% глобального ВВП. На оставшиеся государства, подавшие данные Всемирному банку, приходится около 15%, или в среднем порядка 0,1% мирового ВВП на страну. Ясно, что фактический вес может быть и выше, как, например, в Нигерии (0,65%) или Таиланде (0,53%). Однако также понятно, что для этой группы подобные показатели нетипичны.

А теперь простой вопрос: что произойдет с финансами такой малой сырьевой экономики (0,1% мирового ВВП), если неожиданно начнется даже не падение, а хотя бы торможение глобального производства? Или на внешних рынках резко подорожает доллар США? Ответ очевиден: ее финансам угрожает полное расстройство! Причем, чем меньше такая экономика и ниже ее суверенный рейтинг, тем хуже у нее дела - как бы ни были идеальны ее балансы и финансовая отчетность в исходной точке. Почему? Да потому, что она чересчур уязвима из-за своего размера и сырьевой специализации: ее как щепку может затянуть в водоворот, оставленный крупной индустриальной экономикой. Единственный выход - либо "вжаться" в эту экономику (что, по сути, сделали страны Центральной и Восточной Европы, вступив в ЕС), либо держаться подальше от водоворотов (опыт Китая и некоторых его соседей).

Какое это имеет отношение к Украине? А дело в том, что ее вес в глобальном ВВП составляет… 0,12% (2015 г.). Причем после 1992 г. он снизился вдвое.

Что делать, если нас в ЕС пока не ждут? Тактически - помнить о рисках и выстраивать предохранительные шлюзы: открываться, минимизируя риски, копить международные резервы, формировать суверенные фонды, заранее предусматривать антикризисные меры, заботиться о валютном курсе. Стратегически - выбираться из сырьевой ловушки, ориентируя ресурсы и сырьевые доходы на технологическую модернизацию.

Насколько такой подход соответствует рекомендациям Фонда, вопрос риторический. Безусловно, бюджетная дисциплина никогда не бывает лишней. Однако уместно вспомнить, что накануне Великой рецессии (2008–2009 гг.) МВФ, не видя рисков, сокращал за ненужностью свой штат и офисы по всему миру. То же планировалось сделать и в Украине (!), так как в ней не было никаких проблем ни с бюджетом, ни с госдолгом, а длинный иностранный капитал лился в страну, как из рога изобилия: более
116 млрд долл. за 2004–2008 гг. И все по одной простой причине - сырьевая конъюнктура била все рекорды. Когда же она рухнула, потянув за собой курс гривни, финансовые балансы посыпались, как карточный домик, и у предприятий и банков, и у государства с населением. После этого Фонд обнаружил массу глобальных проблем.

В связи с этим надо признать, что финансовые риски в больших и малых экономиках разные: когда первые чихают, вторых сдувает. Не видеть этого глупо, по крайней мере, для тех, кто все еще пытается встать на ноги.

Для малой сырьевой экономики принципы МВФ, что русская рулетка. Если повезет и цены на сырье пойдут в рост, ее вынесет на поверхность, как пробку. Приток экспортной выручки постепенно сгладит и валютные проблемы, и курсовые, и долговые, и финансовые. В Украине такое наблюдалось в "нулевых", вплоть до глобального краха в 2008-м, а также в 2010–2011 гг. В такие моменты сценарий Фонда кажется безупречным: сырьевой бизнес цветет, валюта притекает, курс не тревожит, дефициты покрыты, долги умеренны. Государство умывает руки и выходит из программы с МВФ, поскольку все его чаяния уже, по сути, выполнены.

Ну, а если не повезет, и цены на сырье продолжат падать (2012–2015 гг.), тогда окажется, что плохо боролись с инфляцией, поздно девальвировали гривню, недостаточно сократили бюджет, мало увольняли служащих и резали пенсии пенсионерам, у детей - избыток молока в школах, да и самих школ чересчур много, как и больниц в селах. Вам не нравятся эти упреки? Тогда откажитесь от кредитов Фонда - 8,5 млрд долл. до конца 2018 г. На что мы громко возмущаемся и… не отказываемся. По крайней мере, пока цены на пшеницу и сталь недостаточно высоки.

Лес-кругляк и сырьевая дипломатия

А в ЕС на это смотрят иначе. После глобального кризиса 2008–2009 гг. там приняли Стратегию промышленного развития (2012 г.). Ее цель - индустриальный ренессанс Европы, хотя доля промышленности в ее экспорте и так составляла 80%. Однако европейцев встревожило падение на 10% промышленного производства, потеря отраслью 3 млн рабочих мест, быстрый рост стран - членов БРИКС, их амбициозная промышленная политика с фокусом на технологии и инновации.

Комплекс мер ЕС по развитию промышленности включает "политику сырьевой дипломатии". Ее целью является "обеспечение (сырьем) критических нужд для роста и занятости в Европе". В этих рамках финансируется проект STRADE (Strategic Dialogue on Sustainable Raw Materials for Europe). Проект не "бумажный". Так, в сентябре под его эгидой проходит семинар в Пекине. При этом весьма симптоматична тема его первой сессии: "Европа и Китай: схожая зависимость от импорта - основа для кооперации?".

Украина в этих инициативах ЕС вроде не фигурирует. Однако европейские партнеры настойчиво предлагали ей и добились-таки согласия на получение кредита (600 млн евро), ключевым условием которого является отмена Украиной моратория на экспорт леса-кругляка. Последний мы ввели для развития собственной деревообработки, противодействия контрабанде и безумной вырубке леса, роста занятости и скромных доходов наших граждан. Однако, у ЕС свои предприятия по обработке древесины. Европейцам тоже нужен лес. Но свой они берегут, а украинский к ним попадает контрабандой. Потому они настаивают на отмене моратория.

При всей благодарности странам ЕС за их твердую позицию и помощь в военном противостоянии на наших восточных рубежах такие требования напоминают "сырьевой колониализм". Тем более что они диктуются в столь сложное для страны время. Чья возьмет? Сказать трудно. Хотелось бы, конечно, увидеть ремейк саги о "семенах подсолнечника". Однако с этим не все так просто.

Во-первых, не стоит забывать о голосах европейцев в МВФ. Зная их настойчивость и методичность, сложно представить, что их действия в Вашингтоне (программы и кредиты МВФ) и Брюсселе ("проблема" моратория) никак не координируются.

Помимо этого, украинский вице-премьер-министр по евроинтеграции, по сути, поддержала наших европейских партнеров (конкурентов?), указав на неэффективность моратория ввиду активной контрабанды леса-кругляка. Таким образом, вместо консолидации совместных усилий с ЕС по борьбе с контрабандой замглавы правительства предложила ее фактически легализовать - явно не в пользу собственной экономике. Судя по сообщениям СМИ, эти аргументы за последние полгода никак не изменились.

"Лишние" кредиты и налоги

Промышленное развитие требует вложений. Так, уже упомянутая стратегия ЕС предусматривает дополнительные вливания в Европейский инвестиционный банк (10 млрд евро) и увеличение его кредитов на приоритетные цели (60 млрд), в том числе до 15 млрд - на инновации, столько же - малому и среднему бизнесу, до 20 млрд - на повышение ресурсной эффективности.

В Украине же мы хронически избегаем ставить и решать подобные задачи, ссылаясь на борьбу с "неэффективным государством, которое все разворует и растащит". Примечательно, что носителями этих идей выступают уже сами чиновники. С одной стороны, это оправдывает их бездействие (во время войны?), а с другой - порождает сюрреалистические картины.

Чтобы удержать курс гривни и инфляцию, Нацбанк ограничивает рост денежной массы. Для этого он продает банкам депозитные сертификаты. Те их с удовольствием покупают - риск нулевой, доходность отличная, платежи без задержек. Благодаря этому гривня изымается из обращения и не давит на валютный рынок и цены. До начала осени ее курс, поэтому, больших хлопот никому не причинял.

В принципе, это рутинный прием. И он не привлекает внимания, пока его издержки не слишком велики. Однако в нашем случае это не совсем так. Дело в том, что объем размещенных депсертификатов составляет 50–60 и более миллиардов гривен, что эквивалентно двум (а подчас и трем) траншам МВФ! Но это - те самые миллиарды, которые не получает наше производство в виде кредитов. Все ничего, если бы кредитные каналы были перегреты. Однако они еле теплятся: в первом полугодии кредиты, выданные предприятиям, выросли (с учетом курсовых разниц) примерно на 13 млрд грн (1,5%), что в 4–5 раз меньше средств, вложенных в депсертификаты.

Но и это не все. На банковских счетах местных и государственного бюджетов скопилось более 16 млрд грн. Причем эта сумма устойчиво растет. В принципе, ее достаточно, чтобы обеспечить жильем подавляющую часть наших защитников на Востоке (согласно СМИ, там может находиться до 65 тыс. чел). Но власти так увлеклись своими банковскими вкладами, что все больше напоминают рантье, чем органы управления. Что их соблазняет? Очевидно, высокие проценты. Откуда у банков доходы для их выплаты? Да все те же депсертификаты НБУ.

Этому "бизнесу" уже третий год: банки режут кредиты производству, а бюджеты - развитие своих территорий. Государство же (в лице НБУ) платит им за это щедрые бонусы и тут же снижает свой прогноз (Кабмин, НБУ) по экономическому росту! Если взять каждого участника в отдельности, это может показаться логичным. А сложить всех вместе - полный абсурд: в стране война, на передовой нехватка элементарного, переселенцев более полутора миллионов, дыры затыкают волонтеры, демобилизованным негде работать, мечемся в поисках внешних кредитов, а государство руками НБУ платит банкам и бюджетам, чтобы первые не кредитовали производство, а вторые - не финансировали экономику!

У нас действительно серьезные проблемы. Но не из-за обменного курса и инфляции, а потому что нам в тягость собственные финансы! Нам "мешают"… банковские вклады и собранные налоги! Государство изымает их десятками миллиардов просто потому, что не знает, как направить в производство, и в какое именно. И делает это посредством четырех своих крупнейших банков (Ощадбанк, Укрэксимбанк, Укргазбанк, Приватбанк), образующих костяк национальной банковской системы.

Мы же, тем временем, не устаем повторять, что таргетируем инфляцию и следуем… лучшему европейскому опыту. Не вспоминая, правда, ни промышленную стратегию ЕС, ни Европейский инвестиционный банк, ни его целевые кредиты.

Но что интересно, критерии программы МВФ Украина выполняет: инфляция падает, бюджетный дефицит снижается, рост денежной базы минимален. У государства, между тем, на едином казначейском счете набежало еще 44 млрд грн.

При этом МВФ, Кабмин и Нацбанк едины относительно перспектив нашего роста - 4% ВВП в год начиная с 2020-го. Между тем группа неиндустриальных стран, к которой мы принадлежим, уже сегодня растет быстрее (4,1%, 2016 г.). А через три года ее темп приблизится к 5% (апрельский прогноз Фонда).

По сути, мы таргетируем собственное отставание. Можно ли считать этот сценарий оптимистичным? Как ни странно, да! Поскольку он базируется на удачном стечении обстоятельств - росте сырьевых цен и новых кредитах МВФ. А вот если таковых не будет… Но этот вариант, как и его последствия, мы просто не рассматриваем.

В общем, как в русской рулетке - с фатальной надеждой на авось и холостой щелчок.